Эрик Булатов – на сегодняшний день самый, наверно, дорогой из постсоветских художников, «живой классик» и «национальное достояние», чья картина «Советский космос» на «Сотби» ушла за полтора миллиона долларов, в свое время вывозился из СССР со штампом «художественной ценности не имеет».
Штампы ставили эксперты Минкульта. Тем временем западные коллекционеры, ушлые ребята, имеющие настоящий нюх на художников будущего, видимо, только ручки потирали: посмотрим, посмотрим, имеет или не имеет... Время, мол, покажет. Вот оно и показало: Его Величество Время, лучший доктор и еще лучший арбитр, поставило свой диагноз: запредельная цена «Советского космоса», как оказалось, – не самая высокая для Булатова. Ибо «Не прислоняться» и «Слава КПСС», еще два полотна художника, были проданы по 2 миллиона за каждую. Такие вот дела.
Между тем, сама биография Булатова, вышедшего из стен Суриковского института в славном 1958-м, символизировавшем начало эры «потепления», хрущевской оттепели, как будто толкала его к экспериментам. В самом деле: Сталина уже не было, надзор ослабили, Москва только что познакомилась с запретным западным абстракционизмом (в лице того же Джексона Поллока), позволила себе вынуть из загашников импрессионистов и даже устроить на своих улицах международный фестиваль молодежи и студентов. И хотя до подлинной свободы было далековато, первые ее вестники появились – и так внезапно, ошеломляюще неожиданно, что молодой художник усомнился в своих прежних навыках...
Сам он свидетельствует, что посредством искусства – а на выставках Джексона Поллока и импрессионистов он увидел другое искусство, - художник может попасть в совершенно иное пространство, свободное от социальных обязательств и повседневной рутины. Но чтобы освоить это иное пространство, необходимы иные наработки: Булатов, будучи человеком мужественным и привыкшим смотреть правде в лицо, тут же принял решение – нужно начинать все сначала, переучиваться с нуля, выбрав себе в мэтры таких парадоксальных живописцев, как Фальк и Фаворский… Чтобы понять самого себя, нащупать свой собственный путь, далекий как от академических изысканий, так и от слепого подражания.
…«Горизонтали» и «Вертикали», серия полотен начала шестидесятых, где Булатов впервые начал экспериментировать с пространством, - предтеча нового Булатова, такого, каким его теперь знают во всем мире. Ему едва за тридцать, но он уже знает, куда двигаться, осознавая себя художником, а не подражателем.
А двигаться, оказывается, нужно в сторону осмысления тоталитаризма: причем работая в его же эстетике. Идея не только остроумная, но и философски оправданная: сам Булатов, почувствовав, что мы живем в мире бесконечных подмен – за духоподъемными лозунгами ощущается пустота и даже, как он выражается, «подлость», - использует этот кричащий фальшивый фон нашей жизни в качестве эстетического феномена. Если это и соцарт, то – зловещий, дерзкий, соцарт-перевертыш. Все эти «Лыжники», «Горизонты», «Заходы-Восходы», где эстетика тоталитаризма соперничает с эстетикой повседневности, пейзаж с лозунгом, дали уникальный результат: Булатов, подобно другим постмодернистам (появившимся, правда, позже), не превращал кромешный мир социализма с нечеловеческим лицом в клоунаду. Он скорее обличитель, сатирик, нежели «юморист»: ценность его произведений, видимо, состоит еще и в том, что он творил свое искусство параллельно официальному, а не вслед ему, как это принято сейчас. Сейчас, когда по СССР даже испытывают своего рода ностальгию…
Эрик Булатов у себя в мастерской
Правда, уже в те глухие времена у него состоялись две выставки: одна из них продолжалась всего… один вечер. В кафе «Синяя птица», единственном богемном месте в Москве, где тусовались джазовые музыканты, художники-авангардисты и диссиденты, состоялась первая: наутро бедный художник уже должен был «освободить помещение», таща на себе огромные полотна, с улицы Чехова на Чистые пруды (благо, недалеко).
Вторая стала еще более феерической, достойной войти в Книгу рекордов Гиннеса, ибо продолжалась 45 минут. Ровно через три четверти часа – дело происходило в институте ядерной физики, среди сочувствующих всему передовому ученых, - в помещение ввалились представители некой госкомиссии с выражением неподдельного ужаса на физиономиях. Произошел скандал, выставку немедленно, без дальнейших обсуждений и проволочек, закрыли.
Однако у Эрика Булатова, который вечно опасался, что его выгонят из мастерской, заработок все же был: подрабатывая иллюстрациями в издательстве «Малыш», он, сам того не желая, стал широко известным в узких кругах… детей и подростков. Вот кто обожал Булатова: на его первой огромной выставке в Третьяковке, состоявшейся в 2006 году, люди завороженно разглядывали знакомые с детства картинки к «Золушке» и «Коту в сапогах».
«Мы с Олегом Васильевым, - вспоминает художник, - 30 лет работали в детской книжке. До 1989 года включительно. И, надо сказать, работа не была для нас мучительной, особенно когда какие-то хорошие книжки попадались».
Парадоксально, но факт: продавая свои работы на Запад за бесценок – после публикации булатовских полотен во французском журнале искусств он становится популярным «за бугром» и его начинают «вывозить» - Булатов только радовался. Дескать, бесплатно отдам, лишь бы куда-то деть, сохранить. В самом деле: если бы у подозрительного художника (а у Булатова уже начались нелады с милицией и властями) отняли мастерскую, куда бы он делся со своими полотнами? В маленькой коммуналке, где он жил с женой и матерью, места не было… До 1988-го, года триумфа Булатова, когда на волне перестройки к нему возникнет острый интерес на Западе, нужно было еще дожить.
Первая большая выставка – в 1988-м – состоялась в Швейцарии, потом в Париже, в Центре Помпиду, потом – в Лондоне, в Институте Современного Искусства. И вот тогда-то стало ясно, что именно Булатов – не диссидент-антисоветчик, манипулирующий советскими реалиями на потребу дня, не ловкач-однодневка с привкусом скандала, а художник вне времени, чье искусство подпитывается не сиюминутностью, а, выражаясь патетически, Вечностью.
«Я не французский художник, я русский художник абсолютно, но именно поэтому и – европейский». Другими словами, Булатов потому и интересен Западу (и интерес этот не ослабевает), что презентует ценности национальные, но возвысившиеся до наднациональных. Именно ему, и никому другому, удалось - через иронию и выверт - приблизить Россию к Европе. Он и по сей день не считает себя эмигрантом: то была не эмиграция, а просто отъезд – чтобы получить возможность элементарно работать, не опасаясь каждую минуту, что выгонят на улицу, лишат самого существенного, - то есть возможности творить.
«Улица Сен-Дени». 2019 год
…Вообще-то забавно, как осуществляются мечты: Булатов с юности грезил Парижем, мечтал взглянуть на этот город хотя бы одним глазом, побыть в нем один денек, не больше. Теперь он стал настоящим парижанином, живет здесь почти уже 30 лет: «Должен сказать, - свидетельствует художник, - что Париж для меня по-прежнему так же интересен, как и в первый день». И еще: «В самой атмосфере парижской есть эдакое спокойствие, легкий свет, закаты. Я в долгу перед Парижем. Мне все время кажется, что я перед ним в долгу. Мне хочется его «поймать» выразить. Я хочу написать «Четыре времени года» на Севастопольском бульваре, в Париже, где мы живем. Осень я уже представляю, и теперь нужно над остальными временами года подумать. В Нью-Йорке было легче. У меня там получилось много работ. Там было проще. Париж для меня привлекателен именно тем, что все уже нарисовано - и нарисовано гениально, лучше не сделаешь, - импрессионистами. Но он все равно не такой, он другой, нежели тот, нарисованный. В нем есть то, что они не видели и не могли знать. Город меняется и эта такая тонкая разница. Он должен быть и тем, узнаваемым, и каким-то другим. Мне очень хочется поймать интонацию. Чтобы это была не репродукция, а что- то живое, но вместе с тем - узнаваемое. Пока у меня это не получается, но очень надеюсь, что когда- нибудь я обязательно напишу свой Париж. Люди здесь любезные, но не такие как русские, на контакт идут редко, но вот в чем интерес, сейчас из-за эпидемии короновируса мы все сидим дома. Мне это не составляет труда, я все время работаю. Но на днях к нам позвонили в дверь, и на пороге мы увидели нашу соседку с двумя малыми детьми, из которых один - грудной, она предложила свою помощь(!), а ведь мы с ней на протяжении многих лет только раскланивались. Меня это очень тронуло. В этот тяжелый для мира момент - такое сплочение. Вот вам и закрытая французская душа.»
Эрик и Наташа Булатовы, долгие годы мыкавшиеся в московской коммуналке, смогли купить в центре Парижа квартиру, пусть небольшую, но уютную, светлую: здесь они и живут, Мастер и Маргарита, в том удивительном согласии и взаимопонимании, которое немногим удается. Не жизнь, а роман воспитания с хорошим финалом – так сказать, открытым: «После жизненных передряг и кошмаров художник вместе со своей музой поселится на прелестной парижской улочке, чтобы жить и дышать в унисон. Он будет писать картины, она – восхищаться им и любить его…» Примерно так. Что же касается непосредственно Парижа – видно, это город издавна манил их: и поженились-то они в символический для Франции день, 14 июля, День взятия Бастилии.
День, который для каждого француза ассоциируется с триадой Свобода-Равенство-Братство, для четы Булатовых – интимный праздник. Жаль, Раиса Павловна, мать Булатова, никогда не сомневавшаяся в призвании сына, не дожила до его триумфов: будучи человеком романтическим (когда-то сбежала из Польши в революционную Россию, потом, наоборот, стала активисткой Самиздата и диссиденткой), она бы оценила вдохновляющую иронию судьбы своего сына. Как, собственно, и Наташа, сохранявшая чувство собственного достоинства и в бедности, и в богатстве, во времена лестной шумихи вокруг своего мужа и во времена полного забвения.
Однако, несмотря на его европейскую славу, в России до 2006 года его имя знали только специалисты и коллекционеры. И это понятно – в стране не осталось ни одной картины Булатова: его работы можно было увидеть во многих музеях мира, но только не в российских.
"Советский космос"
Коллекционеры и меценаты Владимир и Екатерина Семенихины увидели репродукции картин Булатова в каталоге. Не сумев найти ни одного оригинала в России, отправились в Париж, в мастерскую художника. Вот там-то, за чашкой кофе в уютной гостиной Булатовых, и родилась сумасшедшая идея – сделать ретроспективу картин художника в Москве. И не где-нибудь – а в Третьяковской галерее. Подготовка заняла полтора года. Картины приходилось собирать буквально по одной - в музеях и в частных коллекциях по всему миру. Вот мнение Эрика Булатова «До этой выставки в Третьяковке мое имя было известно, конечно, в России, но знали только по репродукциям. А репродукции очень портят мои картины, потому что они все делают плоским, а для меня чрезвычайно важна эта глубина, возможность войти туда, в картину.»
Перед выставкой в Москве Эрик Булатов зашел в художественную школу, где когда- то учился и которая сейчас находится напротив новой Третьяковки, а раньше была в Лаврушинском переулке. И вот что поразило Мэтра. «Я очень люблю свою школу, - сказал он, - вспоминаю о ней с большой любовью. Я зашел накануне моей выставки. С преподавателями потолковал, встретился с одним сокурсником, и дал ему пригласительный билет на выставку. И честно говоря, подумал, что он сходит на открытие и может быть возьмет с собой студентов, а я проведу для них с удовольствием экскурсию. Ведь я могу рассказать то, что им никто не может дать. Ну, во всяком случае, мало кто. И совершенно случайно, уже потом, выяснилось, что никто из учеников вообще не знал о моей выставке которая была рядом... А те, кому я дал билеты, они не то чтобы школьников не привели, а даже своим сослуживцам ни слова не сказали об этой выставке. Я был потрясен и до сих пор этого не понимаю».
2006 год. Третьяковская галерея. В залах, где когда-то висел Брюллов и Александр Иванов – картины Эрика Булатова. Тысячи посетителей. Восторженная критика. После Третьяковки цены на картины Булатова взлетают до заоблачных высот. Но самое главное – художника узнает широкая российская публика. Впервые – за полвека его творчества. А затем в 2019 году вышел двухсерийный документальный фильм «Моя Третьяковка» где Мастер рассказывает о том, что значит для каждого человека Третьяковская галерея.
Как это часто бывает с другими художниками, стяжавшими славу, - внешне жизнь художника ни в чем не изменилась. Разбогатев, он ни йоту не отступил от принятого распорядка жизни. Булатов продолжает писать – ежедневно, с утра до вечера, и только большие полотна: два на два метра. И, поскольку в его картинах абстрактные символы сочетаются с фотографической точностью натуры, ему приходится делать сотни рисунков, набросков, этюдов. Сегодня даже эти рисунки представляют немалую ценность для коллекционеров.
Эрик Булатов
Работает художник медленно и напряженно, признаваясь, что для современного художника создал довольно мало: около двухсот картин за полвека ежедневного труда. Ибо на создание одного полотна уходят месяцы, иногда годы. Скажем, «Зимний пейзаж с тучей» Булатов писал почти двадцать лет, ни разу не применив облегчающих работу современного художника, технических средств: «Я хочу сказать, что никакого печатания фотографий, никаких аэрографов, проекторов и вообще подобной техники я не применял никогда. Моими инструментами всегда были кисти и цветные карандаши. Я это говорю не для того, чтобы оправдаться, никакой беды в использовании техники я не вижу. Просто не хочу, чтобы меня принимали за какого то другого художника. Я вообще не думаю, что современность художника зависит от технических средств, которые он использует.
Мне, во всяком случае, доставляет удовольствие и даже придает некоторое чувство гордости сознание того, что я пользуюсь теми же средствами, какими пользовались художники 500 лет назад. Я ощущаю связь с ними, и это дает мне чувство свободы и необходимой дистанции по отношению к материалу, с которым я работаю».
фото: личный архив Э. Булатова
