Автор: Диляра Тасбулатова
«Бедные-несчастные» (Poor Things можно, наверно, и так перевести), новый фильм Йоргаса Лантимоса, греческого режиссера из когорты «новых странных», триумфально идет по миру. В России его смотрят на платной платформе, а вот кинопроката, боюсь, не предвидится (что никому не помешает в эпоху Интернета).
…Чуть менее полугода назад эти самые «Бедные-несчастные» получили «Золотого Льва» в Венеции, то есть главную награду (Мостра дель Чинема, как я погляжу, становится радикальнее Канн), стяжали восторги критиков и даже зрителей, заодно прославившись по всему миру. Эмма Стоун, американская кинозвезда, сыгравшая здесь главную роль и шесть лет назад блеснувшая в «Фаворитке» того же Лантимоса (а еще раньше в «Ла-ла-ленде»), мигом стала едва ли не самой знаменитой актрисой мира. По крайней мере, его европейско-американской части (у Южной Кореи или Индии свои кумиры и звезды), хотя не заметить ее невозможно, даже если сильно постараться.
Лантимос, взяв быка за рога, перешел на английский, как наиболее распространенный язык, и сразу получил гораздо большую аудиторию: притом, что не в его характере угождать вкусу среднего зрителя. Он уж точно не из тех, кто делает удобоваримое голливудское кино, где, как правило, добро побеждает зло, и порок наказан по всей строгости пуританского свода правил.
Что касается этой картины (приготовьтесь), настолько феерической, что и многоопытный киноман откроет рот в полном изумлении, совершенно непонятно, что есть добро, а что так называемое «зло».
Скажем, Белла Бакстер, новый Франкенштейн в юбке, сотворенная из двух сущностей, сшитая на живую нитку из тела погибшей аристократки и мозга еще не рожденного младенца, причем вынутого из ее же чрева – «добро» или как? А ее «папаша», мистер Год (по-английски God – «Бог»), сам когда-то скроенный, что по нему очень даже заметно, из фрагментов чужих тел человеко-монстр, ее «автор», создавший нового гомункулуса, – он-то кто? Добро или опять-таки воплощенное зло?
…Да кто ж его знает: трупы он, правда, вскрывает исправно, всё доискиваясь до тайн человеческой природы, и эти мертвяки у него повсюду на железных столах разбросаны, не дом, а прозекторская. Его собственный папаша вообще был чуть ли не доктор Менгеле, не к ночи будь помянут: ставил эксперименты на собственном сыне, причем живьем (этот хоть живых не трогает, и на том спасибо). Тот же мог ребенку сжать тисками пальцы, отрезать, извините, одно яйцо или почку (брр…).
"Бедные-несчастные"
…Вы, однако, не пугайтесь, спокойно: это не док.ужасы, а условно-сказочные кошмарики, да еще и в таких ослепительно-фантастических декорациях в духе стимпанка (гуглите, кто не знает), в таких ошеломляюще стилизованных костюмах, будто все лучшие кутюрье мира решили отвязаться и порезвиться. Что, между прочим, разом снимает некоторую кромешность происходящего, «остранивает» (или остраняет) его, как говаривал Шкловский, то есть делает эту самую кромешность странной и потому не страшной. Брехт, вслед за Шкловским, говорил – очуждает (не спутайте с «отчуждает»). То есть заставляет воспринимать, как нечто непривычное, словно вол, исполненный очей или рыба на ножках у Босха.
Так вот, Белла, похоже, – самое амбициозное творение «Бога» (в закадровом русском переводе его так и называют, Богом), одновременно и Галатея, и живая игрушка, и ребенок в теле взрослой женщины, к тому же - вершина его научных подвигов и духа эксперимента. (Ну а что – скоро и нам голову новую сделают на принтере, сами знаете).
"Бедные-несчастные"
В то же время это не совсем человек, скорее ручной зверек, для человеческого существа ее недоразвитого мозга недостаточно, до поры до времени она – умственный инвалид. Забава для жестокосердных взрослых, на манер тех несчастных собачек, которым новые русские девицы то бриллиант вошьют в лоб, то покрасят в розовый цвет (одна идиотка, если вы помните, уже доигралась, собачка погибла).
Но, поначалу обладая разумом пятилетней, если не трехлетней (Белла и разговаривает обрывочно, и ходит как младенец, неуклюже дергаясь как на шарнирах), она постепенно растет, что называется, «духовно» – да так быстро, что никому не угнаться. В ускоренном темпе, что твой вундеркинд, из тех, кого уже побаиваются собственные родители. Прямо как одна наша соотечественница, которую ее беспокойный папаша «поступил» в 11 лет в МГУ, и обычные студенты этого странного дитяти, конечно, чурались (я вот тоже не переношу неестественно серьезных детей, с ними как-то жутко).
Будучи, с одной стороны, интеллектуально недоразвитой, а с другой – половозрелой, Белла дает жару: ну, например, зажмурьтесь, принародно мастурбирует, еще не понимая, что такое приличия, говорит всё что хочет и делает что хочет. С мужчинами занимается сексом с места в карьер, без прелюдий и жеманничанья, так называемого ухаживанья: хочу, и всё тут. Со мной, дескать, можно и без лишних церемоний… То ли свободная, то ли слабоумная, кто ж разберет-то.
В общем, новый человек, причем в декорациях (правда, условных, и тем не менее) викторианской эпохи, когда женщина не могла проявить свои желания, не только сексуальные, но и любые другие, но и была лишена гражданских прав. Если я не ошибаюсь, права наследования имущества и – а вот тут я точно не ошибаюсь – права голосовать. Право наследования соблюдалось строго по мужской линии: то есть после смерти родителей брат мог запросто вышвырнуть сестру из дому, иди в горничные или в проститутки, на выбор.
Лантимос недаром берет в оборот именно эту эпоху, пограничную – как последний бастион многовекового и незыблемого мужского могущества, который вскоре рухнет под напором женского своеволия. Ну, конечно, не вскоре, не будем преувеличивать и льстить себе: нам, женщинам, еще придется побороться, чтобы плавно, шаг за шагом, дойти до metoo, где, как и в фильме Лантимоса, освобождение от мужского шовинизма приобретает неумолимо гротескные формы.
"Бедные-несчастные"
До metoo, впрочем, Белле (ее имя по-итальянски, напоминаю, – красавица) как до Гекубы, то есть, попросту выражаясь, до лампочки: ее интересует подлинное, а не декларируемое освобождение. Не интересует ее и месть всему мужскому роду, она и комплексом кастрации, то есть нашей извечной завистью, пардон, к члену, не обременена. Плевать она хотела на ихние причиндалы – они и существуют только для того, чтобы доставлять ей удовольствие, не нужно, дескать, сакрализировать орган плодородия.
Ну, а когда она попадет в бордель, раздав все деньги нищим, ограбив для этого любовника и бросив его посреди дороги (тот тоже хорош, патентованный циник), то и там предастся разврату не без макабрического удовольствия. Мазохистки претерпевая секс со всякими мерзавцами, извращенцами и уродами. Как будто говорит самой себе: попирайте меня, отдайте на потеху уродам и садистам (а проститутки выбирать не могут), это же великий эксперимент: нужно пройти всё (говорит она с серьезным видом). Такая вот идентификация женщины…
Что, таким образом, г-н Лантимос имел в виду? (мучительно спорят между собой кинокритики, вот уже и культурологи подтянулись). Кто эта Белла, это жестокосердная красавица? Галатея, задавившая своим мраморным величием своего же творца? Элиза Дулиттл, вульгарная особа из низов, за пару месяцев превратившаяся в леди, добившись, не мытьем так катаньем, любви сухаря-интеллектуала благодаря своим выдающимся душевным качествам и способностью легко усваивать знания? Или все-таки монстр, Лилит, попирающая мужчин в их ничтожестве? Женщина, единственная цель которой – борьба за власть?
Думаю, и то, и другое, и третье, прототипы таких женщин уже случались в нашей мужской культуре: причем как наяву (Сельма Лагерлёф, Вирджиния Вульф, например, или ближе к нам по времени Сьюзан Зонтаг, Эльфрида Елинек, да много кто, женщины-ученые, например), так и в литературе. Та же «Любовница французского лейтенанта» (как раз жившая в викторианскую эпоху), героиня стилизованного романа Фаулза, поставившая эксперимент на живом человеке, да и на самой себе тоже. Только чтобы показать себе и миру, что такое подлинная независимость. А не натужная и декларируемая…
Картина, между прочим, задумывалась давным-давно: ровно после того, как Лантимосу посчастливилось ознакомиться с одним из романов Аласдера Грея, шотландского писателя, экспериментатора, новатора и сюрреалиста, которого многие считают гением. В свою очередь, Грей был восхищен фильмами Лантимоса – потому и дал разрешение на экранизацию, уверенный в таланте своего визави преобразовывать реальность в той необходимой концентрации, где кич становится стилем. Жаль, что он не дожил до премьеры – чтобы осуществить такой мегапроект, Лантимосу понадобились годы и годы.
"Бедные-несчастные"
Величие замысла этого самого на сегодняшний день необычного фильма (здесь Лантимос мог бы тягаться с самим Алехандро Ходоровски или, скажем, Параджановым) состоит не только в идее раскрепощения женщины (это, в общем, давно не ново), визуальном буйстве и особой «отвязности», то есть стилистической смелости, но и в подлинной новизне. Это сложнейший жанр, настолько условный и сказочно буффонадный, что автор мог легко скатиться в картон, фальшивую условность «театра в кино», чуть ли не оперетты.
Великие актеры – и Уиллем Дэфо, тертый калач, несомненный гений, и новоявленная звезда Эмма Стоун, если не сорвется в будущем, близка к этому определению. Такому кастингу кто угодно бы позавидовал, как и выбору художника, композитора, дизайнера.
Возможно, Лантимос, выстраивая свою особенную вселенную, вдохновлялся картинами Аласдера Грея, который к тому же был профессиональным художником? Вполне может быть. Хотя, думаю, его не столь волновал «дух романа» и буквальное ему соответствие, как подлинный диалог с литературным первоисточником.
Иначе и быть не может: рабски следовать написанному – значит создать тоскливую «экранизацию» на манер какой-нибудь бондарчуковской «Войны и мира» (да и американский вариант из рук вон).
Ну а то, что бывшая проститутка станет «социалисткой» и марксистской, вдвойне смешно: неужели гарвардские студенты, восторгаясь картиной, не заметили, что это не только тотальный стеб ради стеба, но и прямая издевка над человеческой глупостью, во что бы она ни рядилась? Да хоть в идеи мира во всем мире и прочие благоглупости, как правило, заканчивающиеся геноцидом и гибелью миллионов…
Недаром оба они, автор романа и режиссер, выбрали для своей свифтовской издевки невинное существо, которое столь же яростно (извините) онанирует, как и предается идеям коммунизма.
Такой блистательной игры ума в декорациях придуманного мира в кино еще не было. Видимо, здесь сошлись два гения: Грей и Лантимос. Два других, Дэфо и Эмма Стоун, оказались им конгениальны. Упоительно. Непременно посмотрите – кто сможет, на большом экране, в кинотеатре.
