Автор: Елена Костина
Михаил Левитин – режиссер, писатель, художественный руководитель Московского театра «Эрмитаж». У него необычные постановки, может быть потому, что сам по себе он напоминает странный предмет, прыгающий с полки на полку и вносящий в установленный порядок некую путаницу.
Михаил Захарович, премьерный спектакль «Меня нет дома» в «Эрмитаже» – уже третья ваша работа по рассказам Хармса. До вас ведь Хармса у нас в стране, кажется, никто не ставил?
- И не только у нас в стране, но и в мире. Шел 82-й год, тогда в Москве было два самых знаменитых спектакля – «Взрослая дочь молодого человека» Анатолия Васильева и наш «Хармс! Чармс! Шардам! или Школа клоунов», который стал местом сходки столичной интеллигенции, начиная от Фазиля Искандера и заканчивая всем составом альманаха «Метрополь». Володя Меньшов каждый раз приходил на этот спектакль, когда его играли. И вот он как-то говорит: «Я привел Бондарчука со Скобцевой, проведи их». И я помню, как вел за руку Сергея Федоровича вместе с Ириной Константиновной через толпу, потому что очередь в кассу стояла от Садового кольца, и через нее невозможно было протолкнуться. Но Бондарчуку, мне показалось, «Школа клоунов» не особо понравилась, хотя он мне ничего не сказал, а Скобцева, наоборот, осталась очень довольной.
А как получилось, что вы взялись за Хармса?
Студенты мастерской Ю.А. Завадского в ГИТИСе. Второй слева — Михаил Левитин, второй справа — Алексей Владимирович Бородин
- Я еще в студенческие годы подружился с троицей – Рома Карцев, Миша Жванецкий и Витя Ильченко, и, кстати, главным автором у них был Ильченко, а Жванецкий его соавтором. Приезжая к родителям в Одессу на каникулы, всегда с ними репетировал. Среди одесситов много талантливых людей, но в ГИТИС на режиссерский факультет, во всяком случае в то время, поступил я один, да еще в 17 лет. Ребята заинтересовались: что за мальчишка? И пригласили меня с ними поработать. И они меня как-то сразу полюбили как своего режиссера, так и называли меня: наш режиссер. И когда я давно уже жил в Москве, Витя Ильченко пришел ко мне на дачу и предложил: «Слушай, посмотри Хармса». А Хармса тогда воспринимали как человека юмора и почти не печатали. Было 5-6 крохотных юморесок в «Литературке» – где-то в углу, незаметно. Мне же тогда достаточно было только кликнуть, как все отозвались. Любили меня, кто-то после моего таганковского спектакля «Мокинпотт», кому-то просто мой театр нравился. И Миша Мейлах, поэт и переводчик, привез мне весь свой архив, который ему достался от одного из друзей Хармса из этой группы обэриутов Якова Друскина – рукописи Хармса и Введенского. Главное, оставил мне все это богатство, которое оказалось больше никому не нужно. И такое впечатление, что эти тексты только меня и ждали, они были очень мои, как-то сами сложились в композицию, мне не пришлось даже трудиться, знаете, мне очень долго ничего не стоило труда. А чтобы комитет по культуре не приставал, я условно назвал их клоунадами, потому что клоунады никто читать не будет, и сказал, что буду ставить для детей. В общем, обман был сплошной. Композицию построил на пятерых персонажей: Девчонка-шпана, кинозвезда из подворотни, Люмпен, Пижон в гетрах, Милиционер, Дачник в канотье. Будущий спектакль мне приснился: вся компания в клоунском автомобиле-шарабане на фоне серебряного занавеса. Играли: Люба Полищук, Рома Карцев, Евгений Герчаков, Юрий Чернов, Александр Пожаров. Но главное, у меня была Люба, а когда есть Люба, все остальное не важно. В своей новой книге «После любви. Роман о профессии» я посвятил ей главу.
С Любовью Полищук вы ведь тоже познакомились еще студентом в Одессе?
Борис Романов, Михаил Левитин, Любовь Полищук
- Да, нас познакомил Миша Жванецкий, Люба пришла посмотреть спектакль, который я, как обычно, летом ставил с Карцевым и Жванецким. Они были в оппозиции к власти, власть тоже к ним в оппозиции, а Люба всегда любила людей незаурядных. И потом я с ребятами и Любой поставил «Кабаре шутников», но его нам почти сразу закрыли, там играли артисты мюзик-холла, где Полищук в то время была примадонной, а Жванецкий - завлитом. Еще по Любиной просьбе ставил ей два монолога Жванецкого. Но тогда даже и представить себе не мог, что она станет ведущей артисткой «Эрмитажа» - за этими Любиными кривляниями на эстраде не видел других ее возможностей, все это казалось мне какой-то дуростью. Но вышло так, что из моего театра Лена Майорова вернулась назад в «Табакерку». Это целая история. Когда у Табакова закрыли студию, Олег Павлович попросил режиссеров, которым доверял, взять его артистов по 2-3 человека к себе в штат, припрятать их на время, пока он улаживает свои дела. А чтобы зачислить в труппу новых артистов, на них нужно найти деньги, я деньги нашел и взял Лену Майорову, Игоря Нефедова и абсолютно равнодушного как ко мне, так и к моему театру Сергея Газарова. Олег Павлович такие поступки не забывал, всю жизнь за это был мне благодарен. И Табаков заставил всех, чтобы его студия все-таки состоялась, и снова собрал своих артистов. И, конечно, Лену. А я как раз собирался ставить «Школу клоунов» и на нее рассчитывал. Тут опять Витя Ильченко мне подсказал: «Попробуй Любу». Но я думал: «Ну очень красивая, ну эстрадная дива, а что она умеет?». А оказалось, что она умеет все, что я хочу.
Почему-то Полищук режиссеры не брали в свои театры. Например, Марк Захаров, когда его об этом спрашивали после «12 стульев» как-то уходил от прямого ответа. Тогда же Андрей Миронов пытался за нее хлопотать перед Плучеком, тоже без толку. Странно, да?
После премьеры спектакля «Хармс! Чармс! Шардам! или Школа клоунов». Сверху: Евгений Герчаков, Любовь Полищук, Александр Пожаров, Игорь Легин; снизу: Юрий Чернов, Виктор Шкловский, Роман Карцев, Михаил Левитин
- И как видите, когда она ушла из «Эрмитажа», ее больше никто не пригласил, только Райхельгауз в «Школу современной пьесы». А вообще, Люба могла работать только со мной, это такая связь мужчины и женщины, режиссера и актрисы. Ей нравилась сама атмосфера нашего театра, репетиции, я нравился, она называла меня Мультиком, говорила, что я двигаюсь со скоростью мультфильма. И мне было приятно, что я работаю с такой изумительной женской красотой. Я называл Любу Женщина-Лес, ну она и была дикая, темная, языческая женщина. Помню, репетиции «Школы клоунов» были тяжелыми, никто ничего не понимал, потому что артисты не знали юмора Хармса и страшно боялись это играть и провалиться. А, например, Карцев уже был эстрадным баловнем, ему никак нельзя было провалиться. Рома придумал себе версию, что Хармс похож на Жванецкого, а я не стал его разочаровывать: «Да, Рома, это Жванецкий». Хотя там никакого сходства нет. «Не бойтесь, не провалимся!», - говорил я, будучи в этом абсолютно уверен. Только одна Люба хохотала, как сумасшедшая, хотя тоже ничего не понимала, она за мной готова была хоть в огонь, куда я, туда и она.
Сцена из спектакля «Хармс! Чармс! Шардам! или Школа клоунов». Юрий Чернов, Любовь Полищук, Александр Пожаров, Евгений Герчаков
Люба вообще ничего не боялась. Полищук могла огреть бутылкой по голове насильника, не думая о последствиях. Она могла высунуть ногу из автомобиля подруги, когда за ними гнался открытый фургон с солдатами, и те улюлюкали, увидев такую красоту. Кстати, сама Люба не считала свои ноги красивыми, говорила, что просто научилась ими владеть. И Люба с Ромой вели за собой остальных. И сложилась такая странная бесконечная мозаика, не имеющая никакого смысла. Зрители умирали от наслаждения, не понимая природу этого наслаждения, и валом валили к нам в зал. И во многом из-за Полищук все мужское население Москвы, забыв про жен и возлюбленных, побывало в «Эрмитаже».
Второй спектакль по Хармсу «Белая овца» вы поставили спустя 19 лет, третий «Меня нет дома» тоже ставите спустя 19 лет. Так совпало?
- Да, совпало. «Белая овца» - не каскадный бурлескный и карнавальный, как первый, а лирический спектакль. Он был снят на пленку, его часто показывают по каналу «Культура» ко всяким моим юбилеям. Но в репертуаре этого спектакля больше нет. Когда у Юры Беляева случился инфаркт, мы пробовали на главную роль другого артиста, но поняли, это была ошибка. Сейчас мы на время ремонта нашего театра, где само пространство подчинено этому спектаклю, переехали на Новый Арбат, и здесь «Белую овцу» играть совершенно невозможно. А спектакль «Меня нет дома» - поздний Хармс, его поздний юмор, потому что Хармс немыслим без своего юмора, и его последние дни в блокадном Ленинграде. Знаете, когда убивают чудотворцев, мне вспоминается фраза Гумилева о Блоке. Узнав, что Блока призвали на фронт, Гумилев сказал: «Это все равно, что жарить соловьев». И я думаю, что ставлю спектакль про то, как жарят соловья. И этим спектаклем я прощаюсь с Хармсом, ставить его больше не буду, хотя он от меня никуда не денется, вся моя жизнь проходит под эгидой обэриутов, и артисты мои владеют обэриутской техникой, знают, как это нужно играть, репетируют очень увлеченно.
Михаил Захарович, вы упомянули «Мокинпотта» - ваш дипломный спектакль на Таганке, где играли Демидова, Смехов, Хмельницкий, Джабраилов. Как Любимов вас пустил в свой театр?
- Сработали какие-то личные мотивы: у него отец – Петр Захарович, дед – Захар, он обожал это имя. А я – Михаил Захарович. Чем я, мальчишка с улицы, пришедший к Любимову предлагать себя в режиссеры, сразу его заинтересовал. У него даже лицо просветлело, как будто только меня и ждал. Мы поговорили, Юрий Петрович понял, что у меня есть режиссерское мышление и доверил мне «Мокинпотта», но, оказалось, рассчитывал, что я его впущу в свой спектакль. В театре даже изготовили афиши: «О том, как господин Мокинпотт от своих злосчастий избавился», пьеса Петера Вайса, постановка Юрия Любимого». А я не пускал его на репетиции. Он собрал худсовет: «Мы закрываем ваш спектакль». Тогда я позвал Юрия Петровича, он ведь хотел, чтобы я сам его позвал. Любимов смотрел и сокрушался: «И не исправить, законы другие». Сделал свои замечания: отменил декорации, оставив только выгородку, надел на главного героя идиотский парик, который я с него снял уже на втором спектакле. И что-то еще, но я забыл. Но потом ему надоело возиться с «Мокинпоттом», и он перестал вмешиваться. Петя Фоменко работал на Таганке 5 лет, Любимов и ему пытался чуть ли не каждый спектакль закрывать. И дело даже не в том, хорош или нехорош Юрий Петрович, просто мы с Петей другие.
Вы ведь первым написали о Петре Наумовиче статью о том, насколько он выдающийся режиссер, в непростые для него времена, и потом о нем написали книгу «В поисках блаженного идиотизма». Вдова Фоменко Майя Андреевна Тупикова, прежде, чем дать интервью, советует журналистам прочесть эту книгу. И вы с ним дружили, но, кажется, он мало с кем был расположен к общению?
- Петя называл режиссуру поисками блаженного идиотизма. Мы были знакомы больше 40 лет, а дружили, наверное, последние лет 20. Хотя даже с годами у нас не возникло какого-то взаимного доверия, потому что Петя, вообще, никому не доверял, я-то не особо доверяю, а он так уж совсем. Была в Пете некоторая безжалостность, порой и по отношению ко мне тоже. Но ему можно было все. Мы с Петей были интересны друг другу: оба люди карнавала, юмора, скандала, одинаковы по восприятию мира – ввязаться в бой, а дальше будь что будет. И как-то мы вместе сошлись. Мне не хватает Пети, какой-то его выходки, безобразия… И чтобы Петя так ходил в какой-то театр, как в наш?! Теперь Каменькович говорит обо мне: «Вот режиссер, чьи все до единого спектакля видел Петр Наумович!». Сам я не все спектакли Фоменко видел, хотя обожаю его мастерскую, всех актеров там, начиная от тех, кого даже не знаю по именам, и заканчивая Галиной Тюниной и Кириллом Пироговым, его Петя любил больше всех. А у меня, вообще, культ Пирогова, постоянно втягиваю Кирилла в свои бесконечные телевизионные передачи. Моя актриса, моя любимица Даша Белоусова – Петина ученица. И Дашина мама Галина Ивановна Морачева работает в нашем театре. Не помню, может, даже и готовил Дашку к поступлению в ГИТИС. Моя дочь Оля Левитина – тоже Петина ученица. Какое-то время работала в мастерской Фоменко, а потом перешла в «Эрмитаж», сама так решила.
И вы были совсем не причастны к такому решению дочери?
Ольга Левитина, Михаил Левитин, Михаил Левитин-младший
- Абсолютно! Это странная история, в которую, кстати, Петя не верил ни одной секунды. Сказал: «Растил-кормил кобылку, а когда превратилась в кобылицу, отдал ее Михаилу Захаровичу». Но Фоменко не особо расстроился, а я не особо обрадовался. Во-первых, у меня была Даша. Во-вторых, Ира Богданова, моя безумная ученица из первого набора в ГИТИСе. Даша, например, со школой Фоменко, с моей школой, могла бы работать в любом театре. А Ира только здесь на своем месте, и все мое безумие она знает, как играть. Потом еще и Катя Тенета у меня возникла из оперетты. И при таких грандиозных девках Оля была мне совершенно не нужна. Почему-то она беспрерывно играет у меня старух. Конечно, не обязательно, у нее есть и молодые героини - королева Анна в «Стакане воды», вторые или даже третьи составы в «Старшей сестре» и «Зойкиной квартире». Но когда мне нужна какая-то эксцентричная бабка, я сразу думаю: «Это Оля!». Не знаю, почему. И в новом спектакле она сейчас репетирует жену Хармса в возрасте, играет великолепно. Кстати, Оле достается от меня больше, чем другим артистам, в театре даже есть такая фраза, когда кто-то на меня обижается: «Михаил Захарович меня сегодня ругал, как Олю». Хотя, как говорит моя бывшая жена Ольга Михайловна Остроумова, у нашей дочери все недостатки папины. Это правда, и какие-то наши с ней житейские отношения переносятся на творчество. В общем, с родственниками лучше не работать. Даже с талантливыми. А мои дети все талантливые, мне с детьми повезло. Дочки еще и обе красавицы, младшая Маша от третьего брака, занимается музыкой. А сын Миша, Михаил Левитин-младший, вообще, лучший на свете человек, моя опора. Кроме Мишки мне некому больше звонить. Он поставил в «Эрмитаже» два спектакля – «Леля и Минька в школе клоунов» и «Леди Макбет в школе клоунов», второй сейчас не идет, потому что не стало Мишкиного любимого артиста Юрия Амиго, и на его роль он никого вводить не хочет. В прошлом году в театре Моссовета поставил спектакль «Путешествие с тетушкой» с Ольгой Остроумовой в главной роли, я, конечно, ее люблю, но к Мише она была беспощадна. Трудно преодолеть мать, да еще такую – яркую, прямолинейную, знаменитую. Мишка перепрыгнул через громадную стену.
Михаил Захарович, а почему вы с Ольгой Остроумовой в «Эрмитаже» ничего не поставили?
- Потому что у меня была своя актриса – Люба Полищук. Когда Люба уходила в декрет, Оля какое-то время играла вместо нее графиню де Маскаре в спектакле «Здравствуйте, господин де Мопассан». Потом я с Олей репетировал «Мастера и Маргариту», как водится, у любого главного режиссера жена играет Маргариту, но как раз в это время я оказался в реанимации – у меня случилась клиническая смерть, и выкарабкался я во многом благодаря Олиной поддержке. А когда вернулся в театр, решил отказаться от «Мастера и Маргариты», сказал: «Уберите декорации и забудьте об этом спектакле!». Только один спектакль в ТЮЗе с Ольгой поставил – «Пеппи Длинныйчулок», там Остроумова, Маркова и Дегтярева играли трехголовую гидру в одной юбке – учительницу-злюку фрекен Розенблюм, и поначалу Оля не показалась мне красивой. Хотя она была красавицей, и уже вышел фильм «Доживем до понедельника», который я то ли смотрел, то ли не смотрел. А потом как-то внезапно разглядел ее красоту. Знаете, любовь с первого взгляда – это не про меня, я вообще, в сложных отношениях с любовью, хотя и очень влюбчив, наверное, надо, чтобы женщина, живущая со мной, это понимала, но это не про Олю. В каком-то интервью она назвала меня не мужем, а жильцом: «Пришел-переночевал-ушел». А потом я совсем ушел. Не сам, конечно, выгнали меня. Когда мы разводились, Оля так сформулировала причину: «За безудержное стремление мужа к свободе». Потом сказала: «И заканчиваем эту историю». А Гафт возник в ее жизни через 2 с половиной года, он мне всегда нравился. У меня три любимых советских артиста – Юрский, Калягин и Гафт, и Оля вышла замуж за одного из моих любимцев, и я за нее только рад, она чудесная. Мы все дружим, Гафт на меня штук 7 хороших эпиграмм написал.
Хороших? Валентин Иосифович говорил, что некоторые настолько колкие, и ему за них неловко.
- Ну это же эпиграммы. Гафт, вообще, трудный человек, главное – Оля с ним счастлива. И в моей новой книге также есть глава об Ольге.
Ольга Михайловна как-то даже пригласила вас с супругой Марией и дочерью Машей к ним с Гафтом на дачу встречать Новый год. И как все прошло?
- Замечательно. Но мне почему-то больше запомнилось утро 1-го января. Я проснулся часов в 7, а Ольга уже убирала снег во дворе. Мы с ней посидели вдвоем, поговорили под рюмку водки, и это было такое хорошее утро.
фото: архив театра; семейный архив; М. Климентьев; В. Скоков; Л. Палладин
