Радио "Стори FM"
Комедианты

Комедианты

Автор: Ирина Кравченко

"Когда твоя мама – известная, всеми любимая артистка, а ты сознательно ведёшь себя так, чтобы не быть на неё похожей, это всех удивляет», – говорит Мария Зерчанинова. Что это? Стремление доказать, что ты сам по себе чего-то стоишь? Или противостояние лежит в иной плоскости?

– «Что же это у вас даже хлеба нет?» – спросила мама продавщицу в магазине. Дело происходило в Тарусе, где мы с мужем и детьми живём летом и куда мама к нам изредка приезжает. «Откуда он будет? Кончился, – ворчит продавщица, копаясь в своих коробках. – Московские дачники объедают». «Это вы говорите мне?!» – с театральным негодованием восклицает мама. Магазинная дама поднимает голову, глаза у неё сначала округляются, потом лицо расплывается в улыбке. «Ой, Клара…»

Мама обожает такие моменты, когда её вдруг узнают. Хмурый человек переключается, лицо у него проясняется. А уж если он с ходу может ей подыграть, то жизнь совсем удалась. Когда машину маминого водителя тормозит гаишник, мама высовывает голову и нарочито скандальным голоском выкрикивает: «Разве вы не видите? Тут народная артистка едет! Уж пропустите, не задерживайте!» Срабатывает на сто процентов. Этот приём мама называет «идти путём лица».

За десять лет, что я училась в школе, она ни разу не взяла в руки мой дневник и не пришла на родительское собрание, но, если надо было отпросить меня с уроков, могла сочинить какую-нибудь смешную записку. Однажды я должна была идти к стоматологу, а предстоял урок физики, которую я терпеть не могла. Тогда мама написала учительнице следующее: «Уважаемая Анна Петровна, прошу отпустить Машу с вашего урока к зубному врачу, чтобы она и впредь, не жалея себя, могла грызть гранит науки». 

Или вот совсем недавно позвонили маме из какой-то еврейской организации и сказали, что хотят преподнести ей в подарок платок с вышитой Звездой Давида – магендовидом. На что мама тут же среагировала: «А магендовид крестиком вышивали?»

А ваш  папа (известный журналист Юрий Зерчанинов. - И.К.) как относился к её «выходкам»?

– Он тоже любил привлечь к себе внимание, поразить воображение какой-нибудь выходкой. Однажды поспорил поспорил с мамой, что сбреет правый ус, а с оставшимся не только сходит на работу в свой журнал, но и сфотографируется на документы. 

Свидетельством тому – сохранившийся снимок одноусого папы. Или ещё эпизод. Нас пригласила в гости папина приятельница, дочь высокопоставленного брежневского чиновника. Застолья она по советским временам устраивала роскошные. Был приготовлен целый поднос бутербродов с густым слоем красной икры. Взрослые уже немного выпили, развеселились. Дело происходило на кухне: хозяйка впопыхах поставила поднос на стул, на секунду отвернулась к плите – и папа сел прямо в бутерброды.

Едва ли не первое моё воспоминание – как однажды зимой он взял меня, трёхлетнюю, на открытый каток, в юности в университете папа занимался конькобежным спортом. С нами был его ближайший друг режиссёр Пётр Фоменко. Папа держал меня сзади за шарф: «Ну, давай, давай!», я была в шубе, в валенках с привязанными к ним полозьями. 

А папа и Пётр Наумович – в шортах, и сверху только галстуки на голое тело. Они оставляют меня топтаться на месте, а сами на морозе, с хохотом делают несколько кругов на своих быстрых «ножах», два довольно-таки крупных, не первой молодости – папе уже под пятьдесят – человека. Народ смотрит на них во все глаза. 

detstvo.jpg
Маша с отцом, 1980 год
Я совсем кроха, но чувствую, что сгораю от стыда. Наконец папа и Фоменко влетают в раздевалку, натягивают свитера и длинные штаны и выкатываются обратно как ни в чём не бывало. Оба страшно довольные. Позже я поняла, как здорово они умели веселиться и провоцировать. Будь мне тогда не три года, а лет тринадцать, это привело бы меня в восторг. Но в детстве у меня как нарочно было обострённое чувство стыдливости. Поэтому папины выходки меня больше смущали.

Вы были другой – застенчивой?

– В том-то и дело, что я чувствовала в себе похожую природу – провокативную. Эдакую бесшабашность. Вспоминаю, как папа пришёл со мной, лет шести, в гости к своей приятельнице. Они сели на кухне, стали курить и разговаривать, а нас, меня и дочку хозяйки, отправили поиграть. 

Сквозь прозрачное дверное стекло мы видели их, окутанных сизыми облаками. Мне захотелось к ним, я дёрнула ручку – дверь оказалась заперта изнутри, видимо, чтобы мы не напустили в квартиру табачного дыма. Я дёргала ещё и ещё. Но взрослые были увлечены беседой и только отмахивались. 

У меня всё внутри вскипело, и я предложила подружке: а давай разбежимся и высадим руками стекло! Они нас игнорируют, а тут – стук, грохот и в образовавшемся проёме – наши смеющиеся физиономии. Коридор был длинный, мы выставили руки вперёд и побежали, но Аня благоразумно притормозила на полпути, я же с разбегу въехала в стекло ладонями… Хлынула кровь, все забегали, порезы у меня были начиная от кистей и чуть ли не до плеч, по сию пору на запястье шрам виден. 

Папа, не особо рукастый человек, долго потом возился, вынимая осколки из дверной рамы. Да, поразить публику мне иногда тоже хотелось. Эпатаж в то время был проявлением свободы, способом противостоять серой жизни и стремившимся не выделяться людям. Но всё же я, скорей, стеснялась эксцентричных выходок: хотелось вести себя потише, не быть похожей на папу с мамой.


Когда б вы знали, из какого трёпа…

– Мама любит быть на виду и это понятно: почти вся её жизнь от момента пробуждения и до вечернего концерта – это подготовка к выходу на сцену. В детстве, когда я часто бывала рядом с ней, видела: то она репетировала, то по полдня придумывала со своей портнихой концертные костюмы («Люда, понимаешь, это должно быть «фик-фок на левый бок»), то встречалась с авторами, которые часами сидели у нас на кухне… 

Они приносили один текст, а на сцену мама выходила уже немного с другим: всё время докручивала эти монологи, доводила их до нужного состояния, вставляла какие-то реплики – короче говоря, приспосабливала к себе и к сцене. Авторы могли не понимать всех практических нюансов: что зрителя будет держать, а где «будет провисать», что действительно смешно и трогательно, а что уже пошло или примитивно. Чувство зрительного зала у мамы уникальное.

na vystuplenii.JPG

Когда она создавала новый образ, в ход шло всё – от сосредоточенных размышлений в ванной до болтовни по телефону, который всегда стоял возле постели. Новый номер мама вначале «обкатывала» на своих подружках. А иногда из их трёпа, из сплетен могла выудить и вставить в текст новую фразу.

По телефону мама разговаривала бесконечно, папа называл её «телефондра», а однажды, ещё в доперестроечное время, подарил ей на Новый год где-то добытую экзотическую бутыль, на которой разномастными буквами было написано «Бальзам Антителефонум»: он долго вырезал эти буквы из журнальных заголовков.

Актёр – это не профессия, это физиология.

– Театральный актёр играет роль другого, а у эстрадного дистанция между исполнителем и персонажем гораздо короче. Конечно, мама перевоплощается в своих героинь, но за ними явственно проглядывает она сама. В каждом концерте наступает момент, когда она и вовсе отбрасывает маску и работает от своего лица. 

Так, конёк её программы – вызывать из зала первого попавшегося мужчину и «укладывать» его в воображаемую постель. (Мой папа, сам, как я сказала, «провокатор» ещё тот, обожал этот номер.) Мама здорово обрабатывает этих стесняющихся мужиков, легко импровизирует, выкручивается из любых ситуаций. 

Вообще, мне кажется, мало кто так умеет работать с публикой, раскрепощать её. Вот за эту, даруемую комическим артистом, клоуном возможность раскрепоститься его и любят. Хотя иногда мама говорит: «Зал был железобетонный». Или: «Это была сдача крови».

В повседневной жизни театр у мамы продолжается. Она не из тех артистов, кто, снимая грим, становится незаметным, кто чётко разделяет жизнь и сцену. Выходя на улицу, мама как бы снова «ныряет» в человеческую стихию. Мой старший сын Лёва говорит тогда: «Ну, Клара пошла, пошла…»

Что же вас не устраивало в родительских «перформансах»?

– Такой, я бы сказала, публичный темперамент не очень годится для спокойной семейной жизни. Дома часто проявлялись «побочные эффекты» маминой профессии: могла хорошенько «приложить», поддеть, склад ума у неё язвительный, характер непростой. 

Вообще, мы всё время иронизировали друг над другом, иногда достаточно беспощадно. Родители подначивали один другого, всё время пытались что-то друг другу доказать. В общем, могли поссориться из-за ерунды. Разбегались по своим комнатам, а потом общались как ни в чём не бывало, потому что оба понимали всю вздорность причины.

Кстати сказать, мама росла по-другому. В её семье все трепетали перед отцом – и жена, и дочь с сыном. Дед был видный, харизматичный, любимец женщин, а бабушка маленькая, худенькая, тихая, кроткая, пела мне на ночь песенки смешным, тоненьким голосом, плакала над фильмами. Хотя бывала и смешливой, и озорной. 

Когда мама отправлялась на долгие гастроли, бабушка приезжала из Киева за мной ухаживать. Хлопотала у плиты, стараясь повкуснее нас с папой накормить, но была при этом какая-то невесёлая – тосковала по деду: любила, несмотря на его трудный характер. Думаю, что так тяжело на дедушке сказалась война: во время боёв за Севастополь он был контужен, ранен и пришёл в себя среди груды тел. 

Помню, мы с двоюродной сестрой маленькими прибегали по утрам поваляться рядом с дедом в кровати, попрыгать у него на пузе – нас он баловал и многое нам разрешал – и с удивлением рассматривали ямы, целые котлованы у него на руке и ноге. Это были следы от осколков снарядов. Дед о своих ранах ничего не рассказывал и вообще о войне говорить не хотел. Когда мы смотрели военные фильмы, бросал недовольно: «Всё это бабкины сказки». Досталось ему, конечно. Оттого, может, он и был суров со своими домашними.

Ваша мама рассказывала в интервью, что в детстве она была совершенной пацанкой, с которой её мать не в силах была справиться.

– Да, она не была паинькой. Улица, на которой они жили, шла под уклон, и мама маленькая садилась на велосипед, клала ноги на руль и с криком неслась вниз. Таких историй у неё было много, но меня она всё же стремилась «переделать» в девочку в свободное от работы время.

А моё нежелание выглядеть барышней и вести себя как надо её порой раздражало. Она возмущалась: «Ты не умеешь себя подать!» или «Ты не умеешь носить одежду!», «Вечно ты всё криво наденешь!», «Выпрями плечи, убери живот!». Но мне, в отличие от мамы, и не хотелось себя как-то специально подавать. 


«Могу позволить себе нагло одеться. Но не могу позволить себе хамства» 

Клара Новикова



Причём не только внешне – во всём. До сих пор постоянно борюсь с дурацким, трусливым желанием залезть в щель и не высовываться, а люди, которые могут открыто высказывать свои взгляды, даже не будучи до конца уверенными в том, что правы, меня всегда поражают своей смелостью.

«Подумай, что будет с мамой»

Но «судьба Евгения хранила»? Вам, наверное, легко было жить как хотелось: мама, подобно большинству актёров, редко бывала дома?

– До семи лет я много времени проводила с дедушкой, папиным отцом, пока он был жив. Потом мной занимался в основном папа: он, как и мама, много работал, но обычно был в Москве. После тренировок в теннисной секции я приезжала к нему в редакцию журнала «Юность» на Маяковскую. 

Делала уроки в его огромном прокуренном кабинете и наблюдала, как он работал с авторами, приносившими свои материалы в журнал. Если они были плохо написаны, папа орал на них, чем заслужил себе прозвище «Юрий Леопардович» (он был Леонидович). Возвращались домой мы с ним довольно поздно.

Время от времени в нашу будничную жизнь врывался вихрь – возвращалась с гастролей мама. В квартиру вносилось бесконечное количество чемоданов. Они раскрывались – и оттуда появлялись подарки мне, папе, бабушке, дедушке: всё, что душеньке угодно. 

После дальней поездки мама на какое-то время оставалась в Москве и тогда брала меня с собой на концерты, в которых выступала. Закулисный мир этих эстрадных концертов – одно из самых ярких впечатлений моего детства. Приходило время, и мама опять уезжала, и я не знала, когда мы в следующий раз увидимся, а увидеться мы могли при самых неожиданных обстоятельствах. 

Однажды летом я, как всегда, гостила у дедушки с бабушкой, гуляла во дворе и вдруг увидела – ко мне спешит мама, в шёлковом халате и тапочках. Подбежала, обняла меня, поцеловала и – прочь. Оказывается, они с папой ехали отдыхать в Венгрию, поезд шёл через Киев, и во время двухчасовой стоянки мама, вышедшая на перрон, не утерпела: в чём была, в том и помчалась проведать меня хоть на минуту.

Переживали из-за частого отсутствия рядом мамы?

– Напротив, воспринимала как должное. У меня жизнь устроена так – и никак иначе. Мамы моих одноклассников работали инженерами или бухгалтерами, вечером жарили картошку, смотрели телевизор. Я думала: как тоскливо! Эти мамы в халатах и бигуди… А моя жжёт где-то там на сцене! Спросят меня, кем мама работает, я отвечу, и человек сразу: «Актриса-а?! А в каком театре?» Тут уже приходилось объяснять, что не в театре, а на эстраде (в России быстро всё понимают, а вот за границей я говорю всегда: она как Вуди Ален, «стэндап-комедией» занимается).


«Я не чувствую возраст. С годами никаких изменений внутри не происходит» 

Клара Новикова


Одно слово «актриса» уже звучало, а когда мама стала популярна и я называла фамилию, это было ого-го!.. Я, конечно, видела, что мамы других детей по-настоящему включены в их жизнь. У других девочек воротнички и манжеты, например, были гораздо чище моих, уроки все выучены. Но как-то привыкала сама решать свои проблемы.

А поплакаться на плече, попросить совета – у кого?

– У меня была близкая подруга, с которой мы не расставались сутками. К тому же я много читала и искала ответы на волновавшие меня вопросы в книгах. Жаловаться и жалеть себя и в голову не приходило, к тому же я была всё время занята. Вначале спортом, за что спасибо папе: в четыре года он отвёл меня на фигурное катание, позже – на большой теннис. В двенадцать лет поступила в театральную студию, и там у меня появилось много новых друзей.

К окончанию школы у меня была своя жизнь, во многом скрытая от родителей. Нередко я уходила, пока все ещё спали, а приходила, когда ложились спать. Иногда возвращалась не одна, а с мальчиком, проскальзывала вместе с ним в свою комнату и прятала его в шкафу, а потом тайком приносила туда ужин. 

Говорила родителям, что у меня болит голова, поэтому иду спать, и закрывала дверь. В выходные могла объявить им, что еду на дачу к подружке кататься на лыжах, брала лыжи, надевала ботинки и… уходила к своему другу.

В пятнадцать лет захипповала. Мой новый стиль стал для мамы очередной загадкой: откуда что берётся? Хотя теперь он был вполне женственный: длинные волосы, юбка до пят, хайратник, фенечки до локтей, в ухе серьга. 

В начале 90-х нас догнали западные 60-е. Кое-что из сохранившегося в шкафу от маминых 60-х мне тогда пригодилось, но советские 60-е… брр, было совсем не то. Гораздо больше пригождались папины старые байковые рубашки. В общем, не знаю, как меня пускали во всём этом в школу.

Мама особой красоты в моих потрёпанных фенечках и грязноватой бахроме на клёшах не находила. Но, видно, помня об отношениях со своим отцом, который, например, не разрешал ей, уже старшекласснице, отрезать косу, ни на чём не настаивала. Уезжая на гастроли, говорила: «Суп в холодильнике, котлеты на плите. Принесёшь ребёнка – имелось в виду «в подоле» – положишь вон туда». Сплошная ирония вместо материнских наставлений о безопасном сексе. Такое воспитание или его отсутствие тоже работало.

А что папа – ведь не смотрел же за вами изо всех сил?

– Кто разделял многие мои интересы, так это папа. В своё время он был стилягой. А потом, работая в отделе культуры журнала «Юность», был в курсе всего, что происходило в молодёжной среде. Да и вообще с интересом следил за всем новым. Как-то он взял меня, ещё маленькую, на полуподпольный концерт группы «Браво», с ним мы ездили в Питер на съёмки передачи «Музыкальный ринг» с Сергеем Курёхиным. А однажды, в 87-м, зашли в знаменитый магазин грампластинок на Садовом кольце и купили первый официальный диск «Аквариума».

 Я заслушала его до дыр: приходя из школы, первым делом ставила пластинку, и так продолжалось, наверное, в течение года. Потом был разный западный рок. Спасибо незабвенной радиостанции SNC – до поздней ночи по ней шли интереснейшие передачи, из-за них я просыпала первые уроки в школе. Папа, как старый стиляга, больше любил джаз, но иногда слушал со мной и мою музыку, а мама относилась к ней с иронией и некоторой дистанцией.

Впрочем, главного из того, что происходило в моей хипповской жизни, я родителям всё равно не рассказывала. А я ездила автостопом, гуляла по крышам, покуривала не совсем легальные вещи. Как-то в числе нескольких учеников меня отправили от нашей французской спецшколы во Францию, и девочка, в семье которой я поселилась, в первый же день научила меня курить травку. 

Если бы слухи обо всём этом дошли до мамы, ей бы плохо стало. (Много лет спустя, когда все опасности были позади, я, конечно, кое о чём ей рассказала.) Мама – человек тревожный. Если в детстве я залезала на дерево, она стояла внизу и умоляла меня спуститься. И чем настойчивее она просила, тем выше я забиралась – чтобы доказать ей, что лазать по деревьям не страшно. Теперь же, подростком, ничего не стремилась доказывать, наоборот – затаилась. Папа, однако, если о чём и догадывался, то лишь просил: «Ты смотри поаккуратнее. Подумай, что будет с мамой, если она об этом узнает».

Когда мне было семнадцать лет, мама заболела: онкология. К счастью, всё обнаружилось довольно рано, она выздоровела. Больше всего о маме заботился папа. Её автобиографическая книга «Моя история» была папиной идеей. Целыми днями они сидели перед диктофоном, и мама рассказывала ему о себе, тем самым отвлекаясь от болезни. Я тоже приходила в больницу, сидела с мамой, но она подолгу молчала. Никогда не видела её такой мрачной. 

А я в свои семнадцать лет была зациклена на себе – жизнь бурлила: романы, книжки, компании… Эгоизм с моей стороны был? Конечно. Отстаивая себя, человек может не чувствовать чужого страдания. Но вообще, большие неприятности мама переносит легко. Не пойму, чего тут больше – стоического отношения или беспечности. Скорее всего, просто потому, что главное для неё – это профессия.


Зрители плакали

– Мама благополучно выкарабкалась, а мне стало не до развлечений: я окончила школу и поступила в университет. Профессию выбрала тоже, получается, от противного. Всё детство провела за кулисами, с папой много ходила в театр, занималась в студии, но всё-таки артисткой себя не видела, а родители и не уговаривали, как это часто бывает в актёрских семьях. 

И я пошла учиться театральной критике – вроде бы осталась в той же сфере, в театре, но не в эпицентре событий, а немного сбоку. Наверное, сказалась привычка быть зрителем, позиция наблюдающего со стороны, нежелание привлекать к себе внимание. Стоять на сцене в лучах софитов под взглядом тысяч глаз – ну уж нет, избавьте. Знаете, мама даже дома любит, чтоб было много света, а я, наоборот, люблю приглушённый. Она часто говорит: «Какой тут у тебя мрак!» Она – громкая, я – тихоня (мамино словечко «тихушница»), она – человек деятельный, а я – скорей наблюдатель.


«Моя дочь театральный критик. Чем нередко пользуется. Спуску мне не дает!» 

Клара Новикова



И ещё она совершенно не прагматичная, не расчётливая, постоянно влипает в разные истории. Родители и меня такой вырастили. У папы было привычное выражение – «это жлобство», он им всякие разные вещи припечатывал, связанные с особенной заботой о деньгах. Считал, например, что держать деньги в кошельке – жлобство, сам всегда носил их смятыми в кармане.
«Выгадывать» – это было плохое слово. Но сегодня сложно выжить, если не думать о своей выгоде, тем более с большой семьёй. Я борюсь с доставшимся наследством как могу. На самом деле это не самая лучшая интеллигентская традиция – беспечность, очень советская.

Вы говорите про вашу нишу созерцателя, но вы же замуж вышли и первого ребёнка родили достаточно рано.

– Да, в двадцать лет. Всё произошло так быстро, что мама с папой были ошеломлены. По правде говоря, я и сама от себя такого не ожидала. Недолго думая собрала чемодан и отправилась жить к преподавателю древнегреческого языка с другого курса, человеку, с которым была знакома всего две недели. Свадьбу мы с Борей не праздновали. Пришли вдвоём в загс в рваных джинсах, нам попеняли за непарадный вид, мол, самим же потом нечего будет вспомнить. 

Но мы, от страха, что будем вовлечены в свадебный ритуал, вот так потихоньку ото всех «слились». Просто выпили вечером чайку с Бориными родителями. Папа переживал: поздняя и единственная дочь, которой он много занимался, а такое событие отметила без них с мамой? Борю он поначалу не принял, нашёл в нём кучу всяких недостатков, а оценить достоинства времени я ему не дала.

Так, Боря хоть уже и был к тому времени кандидатом наук, но любил по студенческой привычке гульнуть с компанией своих бывших однокурсников. Он и мне сразу объяснил, что пора учиться выпивать. Нам подарили бутылку хорошего коньяка, и как раз, когда Боря проводил урок у меня дома на кухне, пришёл папа и, видимо, сильно перепугался. Пришлось доказывать ему потом трезвой жизнью, что я не с алкоголиком расписалась – с приличным человеком.

А вот маме Боря как-то сразу понравился. Учёный, древние языки преподаёт, а вовсе не зануда, веселиться умеет. И даже то, что он был совершенно не приспособлен к практической жизни, её не напугало. Первое, что она привезла нам в подарок, были веник и совок: увидела, как Боря сгребал пыль авторефератом своей диссертации.

В тот день, когда мы с Борей расписались, мамы, как всегда, не было в Москве: радостную новость я сообщила ей во время её гастролей по Израилю. Выйдя в тот вечер на сцену, она поведала зрителям, что, пока ездит по городам и весям, её дочь вышла замуж, а мать даже не смогла быть на свадьбе! И растроганные евреи рыдали в голос вместе с ней. Тот концерт прошёл как никогда душевно.

Клара Борисовна в очередной раз сделала из житейской ситуации мини-спектакль и превратила грустное в смешное.

– Вспоминаю ещё одну историю. Когда мы ещё не были женаты, Боря приехал ко мне в гости и засиделся допоздна. Метро уже закрылось, добраться до дома ему было трудно, ничего не оставалось, как ночевать у меня – на это мы и рассчитывали. Но тут мама выдвинула условие: лечь в разных комнатах. После чего ушла к себе, закрыла дверь и включила погромче телевизор. Конечно, Боря быстро оказался у меня.

Мама тогда уже начинала жить отдельно от нас с папой, но всё время заезжала. Изначально её новая квартира предназначалась для бабушки с дедушкой, но они не захотели переезжать из Киева в Москву.

Почему ваша мама предпочла жить одна?

– Её переезд не обсуждался: понятно было, что так всем удобней. Мама вовсе не собиралась от нас избавиться: приезжала, готовила, а когда у нас родился Лёва, стала бывать ещё чаще. И папа постоянно ходил к ней в гости. Вроде ушла, а на самом деле никуда не уходила. Всё в нашей семье изначально было не очень правильно, не как у всех.

Думаю, маму тянуло пожить одной по нескольким причинам. Я уже выросла, в заботе не нуждалась, более того – всякий контроль меня раздражал. Это сейчас я могу подшучивать над её надзором: мама ведь до сих пор, когда я, например, готовлю в её присутствии, стоит рядом и смотрит, всё ли правильно я делаю, хорошо ли мою овощи, правильно ли режу, причём поступает так невольно. 

В период острого самоутверждения меня это просто бесило. Но и маме хотелось всё устроить по-своему. В нашей трёхкомнатной квартире она явно не чувствовала себе уютно: книг было столько, что всюду висели полки. Не проходило дня, чтобы папа не приносил новой книжки. 

Вещей, всякого хлама, который был ему дорог, было полно, ничего не выкинуть. Вот папе в этом пространстве было очень комфортно. Но дорогие, изящные вещи смотрелись бы там неуместно. Да и места для быстро растущего маминого гардероба не хватало. Кроме того, после болезни ей хотелось больше заниматься собой, побыть в тишине в промежутках между гастролями. 

Мне казалось, что даже дом для неё превратился во временное пристанище: прилетела, перепаковала чемодан, поспала ночь-другую на своём неудобном диване под бормотанье телевизора и снова в путь. А между тем денег стало вполне достаточно, чтобы расположиться с комфортом, сделать всё в своём вкусе. Она и сделала, а папа прозвал её новую квартиру «девичья светёлка».

Я очень хорошо её понимаю. Можно сколько угодно рассуждать о том, как мы не похожи, но ведь мне точно так же хотелось жить в своём пространстве, по моим правилам. Когда папы не стало, я со своей семьёй переехала в другую квартиру. Там белые стены, светлый паркет, серая кухня, всё очень просто, много воздуха. Мама говорит: «Это какая-то больница». Пускай, но это – моё.

Отношения с детьми я тоже выстроила по другим правилам, нежели когда-то мама со мной, и провожу с ними много времени. По-моему, совмещать профессиональные, творческие дела с бытом – высший трюк. Я стараюсь им овладеть.


Земля – круглая. Жизнь – тоже

– Когда пошли дети, мама стала много помогать. Платила няне, благодаря чему я смогла окончить университет и даже поступить в аспирантуру. Моего первого ребёнка ей дали в руки через двадцать минут после его появления на свет, и она говорит, что чувствовала, как будто родила его сама. Сейчас Лёва с бабушкой большие друзья. Маме становится интересней с детьми, когда они подрастают, игры и возня с малышами не её тема.

v sadu.jpg
Клара Новикова: "Маша на все имеет свое мнение, со мной не советуется"
Новый год она обычно проводит с нами. Ей всегда охота бывает смотреть какой-нибудь «голубой огонек», а нам – нет. И как бы все не веселились, как бы ни было вкусно, чем дальше за полночь, тем напряжённей обстановка, если не включен телевизор. «Мне это надо видеть! – говорит мама. – Профессионально необходимо». Перед таким аргументом мы с Борей всегда сдаёмся, но сами пытаемся исчезнуть. Один раз мы решили: будет по-нашему, альтернативный Новый год под классическую музыку, под нашу любимую оперу.

Ваша мама рассказывала, что вы слушали Вагнера.

– Валяла дурака, разумеется! Нет, я, конечно, люблю Вагнера, но всё же не до такой степени, чтобы истязать его музыкой маму в новогоднюю ночь. Мы смотрели в тот раз видеозапись моцартовского «Дон-Жуана» в постановке Джорджо Стрелера – роскошный спектакль.

А что-то привычное в вашем праздновании того же Нового года есть?

– У мамы, которая прекрасно готовит, в эту ночь столы ломятся от еды. Форшмак, салат с крабами, обязательно рыбные блюда, потому что мама не ест мяса. Если совсем расстарается, то будет и фаршированная рыба. Меня мама специально не учила готовить. 

В двадцать лет, на четвёртом месяце беременности, я поняла, что больше не могу кормить мужа яичницей и макаронами, хотя он не роптал. Взяла ручку и блокнот и поехала к маме, словно на лекцию. И она показала мне, как варить борщ. Для меня это было сродни высшей математике, поэтому каждое движение я записывала. Получился подробный конспект приготовления борща. Теперь он получается у меня не хуже, чем у мамы.

Пожалуй, кое в чём я маму даже превзошла. Она ахнула, увидев, сколько банок огурцов я закрыла в этом году, сколько белых грибов заготовила. А какие кабачки у меня выросли! А сколько детей – этого мама тоже, видимо, не ожидала. «Никак не думала, что ты родишь троих…» И все хорошие получились. Вот бы теперь ещё диссертацию наконец защитить…

Значит, не зря я всю дорогу самоутверждалась, тоже ведь чего-то достигла. И сейчас я думаю: хватит уже отстаивать себя, сопротивляться влиянию мамы, что-то ей доказывать.

Послушайте, да вы же сплошь и рядом выстраивали свою жизнь, как ваша мама. Так же втихаря поступали наперекор родителям. И тоже предоставляете свободу своим детям. У вас в роду, видимо, традиция… не подчиняться традициям.

– У детей по отношению к родителям многое поначалу держится на отторжении, но, если посмотреть глубже, – от преемственности никуда не уйти. Чем старше становишься, тем больше её в себе осознаешь.


Тарусские разговоры

– Наш тарусский дом стоит на Оке, почти в лесу. Это бревенчатая изба, с большими окнами, с верандой. Как говорят мои друзья, классическая профессорская дача, только рояля не хватает.

Здесь, в Тарусе, мама бывает несколько раз за лето. Приезжает с горой подарков. Вытащить её за пределы дачи трудно: она любит поваляться в своей комнате с распахнутым окном. Читает, что-то записывает, а в последнее время освоила «Фейсбук». 

Цветут липы, под окном разрослась гортензия. Сколько я уговаривала маму сесть на велосипед! Не на спортивный, как у меня, а на трёхколёсный, дамский. Маме эта идея нравится, в мечтах она рисует картину, как поедет кататься в заливные луга и её рыжие кудри будут развеваться на ветру… Но пока ей это нравится как образ. Во французском языке есть выражения «заниматься велосипедным спортом» и «совершать велосипедные прогулки». И если я люблю первое, то маме подходит, конечно, только второе. Когда-нибудь мы купим два трёхколёсных велосипеда.

semiy.jpg
Дочь Клары Новиковой Маша и ее семья. Летом на даче в Тарусе, 2016 год
Купаться в нашей реке она тоже не любит. Даже когда бывает в своей любимой Юрмале, в Балтийском море не купается. Почему – для меня остаётся загадкой. В детстве на море я всё приставала к ней, уговаривала войти в воду, а она отшучивалась: «Если я надену купальник, то всех медуз распугаю своей белизной».
Выманить её на речку можно только вечером, посмотреть на закат. Мне кажется, подолгу взирать на природные красоты ей просто скучно: не хватает ответной реакции, природа ведь не зрительный зал.

А вот на рынок прогуляться маму долго уговаривать не надо. Везде, где кипит жизнь, ей интересно. Когда-то она ходила со своей мамой на базар в Киеве, потом водила меня на Привоз в Одессе посмотреть на колоритных тёток, послушать их речь. 

Теперь я привожу её на тарусский рынок. Она торгуется, конечно, тёток раззадоривает, а они, если узнают её, готовы и даром отдать. Вот уж и бутылочку самогонки откуда-то достают – мама никогда не откажется от такого подарка. Домой мы привозим корзины овощей, в огороде своя зелень. 

Готовить на большой дачной кухне ужасно приятно – окно распахнуто, дышишь лесом и свежескошенной травой. Вечером сядем с мамой на веранде, откроем бутылку вина, будем смотреть на августовский звездопад и разговаривать.

фото: Валерий Бушухин/ТАСС; Личный архив Марии Зерчаниновой; Екатерина Степанова; EAST NEWS

Похожие публикации

  • Неравный брак
    Неравный брак
    Самые счастливые встречи происходят неожиданно, и самые страшные потери, увы, неожиданно тоже. Закон компенсации. Именно так и произошло в жизни актрисы Юлии Ромашиной. Случайная встреча подарила ей двенадцать лет надёжного и нежного брака с известным артистом Анатолием Ромашиным, а нелепый несчастный случай – разлучил навсегда
  • Агузарова
    Агузарова "Браво"!

    Она сумасшедшая – подумает каждый, даже если не скажет вслух. Певица Жанна Агузарова в середине 80-х взорвала телевизор – поражали зрителей её голос и внешность, ранее не виданные в СССР. Однако на самом пике популярности Агузарова скрылась за океаном – куда? Зачем? Потом она вернулась, экстравагантная пуще прежнего, говорили, что совсем «рассталась с головой», и опять пела, правда, уже на фоне Земфиры* (согласно реестру Минюст РФ признана иноагентом) и Арбениной. И совсем исчезла. И опять появилась. Откуда на этот раз и куда?

  • Кожа принцессы
    Кожа принцессы

    Во все времена существовали дамы, вызывающие народную любовь и подражание вопреки тому, что сама их жизнь вовсе не эталон добродетели. За что же таких любить?