Виктор Драгунский
Дорогой Денис Викторович! В ознаменование 110-летия со дня рождения вашего отца, замечательного писателя Виктора Драгунского, который обессмертил вас в качестве главного героя «Денискиных рассказов», журнал решил сделать вам уникальный подарок. Вам предоставлена возможность самому задать себе любые вопросы – и ответить на них.
- Спасибо! Это прекрасный подарок. Надоело в тысячный раз выслушивать вопросы про манную кашу и велосипед; что я почувствовал, когда понял, что стал героем любимой детской книги; не сердился ли я на папу, что он выставил мою жизнь на всеобщее обозрение. Ну, начали!
Книжный герой
Иногда кажется, что вам как-то особенно повезло, это правда?
- Наверное, да. Вообще в жизни мне везло постоянно, и в детстве, и в юности, и в зрелые, да и в старые годы - тоже. Какой-то лучик удачи и счастья всегда светил мне на макушку. Полагаю, из-за того, что мне потрясающе повезло с папой и мамой. Они очень меня любили, тратили на меня массу времени и сил, почти никогда не наказывали, почти все разрешали, а если сильно сердились – то скоро прощали. «Материнский гнев – как весенний снег, – говорила мне бабушка. – Много выпадает, зато скоро тает». Мне повезло, что я родился, когда папе было тридцать семь лет – то есть я у него был, по тогдашним меркам, поздним ребенком.
Что тут везучего? А вот что. На днях папе исполняется сто десять лет, а мне – семьдесят три. Если бы я у него родился, как положено было в те годы, в двадцать лет, то фигу бы я дожил до такого юбилея! Даже до столетия – сомнительно.
Но главное везение – это, конечно, «Денискины рассказы». Бедняга Кристофер Робин Милна умер. Скончался героический летчик Алексей Маресьев. Так что я один такой остался – реальный человек, ставший книжным героем. Не отдаленным прототипом, и не объектом какого-нибудь нонфикшена – таких десятки тысяч – а именно героем художественной прозы.
Повезло, не повезло
Берегите себя, дорогой Денис Викторович, без вас будет совсем скучно! Но… Что это вы все о себе да о себе. Юбилей-то не ваш, а папин.
- В самом деле. Но знаете, бывает трудно провести черту и точно сказать, где я, а где моя память об отце, и далее – где уже не память, а реальность. Впрочем, реальность прошлого существует только в нашей памяти.
Вы сказали, что вам повезло. А повезло ли вашему отцу, Виктору Драгунскому? Творчески и просто чисто по-человечески?
Студенты на этюде. Вверху в центре – Виктор Драгунский. 1930-е гг.
- Я об этом думаю уже более полувека. Все говорили о моем отце, что он – человек-праздник. Всегда веселый, постоянно шутивший, он бесконечно придумывал стихи, смешные словечки, маленькие розыгрыши, переодевания, лицедейства. Обожал своих друзей и вообще всяких гостей, сам любил ходить в гости, пировать в ресторане, часами разговаривать, читать стихи наизусть, хорошую прозу целыми страницами вслух… Юрий Нагибин писал о нем в своей чуточку слишком взвинченной манере: «Виктор любил и умел получать наслаждение от веселой компании, рюмки ледяной водки, хрусткого яблока, общества красивых женщин…»
С мамой. 1956 г.
Кстати, что там насчет красивых женщин?
- Отвяжитесь! Его первая жена актриса Елена Корнилова, и вторая – моя мама Алла Семичастнова, тоже актриса и даже в некотором смысле эталонная русская красавица (ведущая программ в ансамбле «Березка») – обе были очень красивые. Вам мало? Конечно, добрые люди не раз предлагали мне рассказать всю правду о романах моего отца – но я вежливо отказывался. Помню, сосед по дому рассказывал о какой-то скрипачке, но я так и не смог разыскать ее по фамилии. Еще были какие-то туманные намеки. А теперь уже всё. Все умерли. Отняли список и негде узнать.
Человек-праздник
Давайте лучше про весёлое!
- Продолжаю: да, это был человек-праздник. Наверное, в нем было что-то цирковое – он сам работал пару сезонов клоуном и обожал цирк - написал о цирке повесть «Сегодня и ежедневно» и пару «Денискиных рассказов», в том числе потрясающую «Девочку на шаре»… Во многих его рассказах спрятана драматургия цирковой репризы. Он водил меня за кулисы цирка – и я видел, как вблизи выглядят эти античные боги и богини, белозубые аполлоны и синеглазые грации – я видел градом льющийся пот и натруженные мослы: важнейшее переживание моего детства. Изнанка и лицо. Сто репетиций, чтобы произнести бессмертную реплику «Вам телеграмма!». Сто черновиков, чтоб написать «Томатный сок вкусен и полезен!»
Опять про грустное. Что с вами?
Виктор Драгунский на елке в Сокольниках. 1947 г.
- Сам не знаю. У отца в кабинете (точнее, в «кабинете-гостиной», у него так и не было своей отдельной комнаты) висела репродукция картины французского художника Бернара Бюффе «Клоун» – печальное лицо, на котором гримом намалевано веселье. Кончики губ уныло опущены вниз, но поверх – красный улыбающийся рот. Честно говоря, мне эта символика казалась пошлой. «Грустный клоун» – такая же мелодраматическая банальность, как «весельчак, играющий Гамлета». Папа был со мной согласен, но говорил, что картина все-таки красивая – и это тоже правда. Тем более что человеком он был, который раз повторяю, очень веселым.
И счастливым?
- Попробую по пунктам.
Любовно: он был счастливо женат, у него было трое прекрасных (чего уж скромничать) детей. Мой старший брат Леонид Викторович, сын первой жены, блестящий журналист и редактор, обожаемый друзьями и коллегами. Любимый сын Денис – то есть я – которого он сделал героем своей знаменитой книги. Чудесная девочка Ксюша, ставшая прекрасным писателем и драматургом – увы, до ее расцвета он не дожил, ей было шесть лет всего, когда он умер.
Социально: из подвальной коммуналки переехал в отличную кооперативную квартиру (внимание: мне иногда говорят: «вашему отцу государство дало квартиру» - ничего оно ему не дало, он ее купил за честно заработанные деньги).
Творчески: из малоизвестного актера, эстрадного режиссера, автора двух десятков песен, он стал любимым детским писателем. Его книги в СССР издавались миллионными тиражами, еще при жизни переводились на многие языки, включая японский.
Но если просто «жизненно» – увы, его писательская биография обидно коротка. Первая книга напечатана в 1961 году, а в 1967 он тяжело заболел, через пару лет фактически перестал работать, и скончался в мае 1972 года, в возрасте 58 с половиной лет.
Всё написанное им входит в один не слишком толстый том: чуть больше шестидесяти «Денискиных рассказов», две не длинные повести, несколько «взрослых» рассказов, десяток фельетонов, песни, эстрадные сценки – и это всё.
- Но не в этом дело! Он ведь, пока жил и работал, не знал, что скоро умрет! Он был полон надежд и планов. Но – опять это проклятое «но». Он был весел – и постоянно грустен. Удачлив – но считал себя невезучим. Он был, казалось, счастлив – но какая-то несчастливая тень лежала на его душе.
Загадка? Ничуть. Разгадка проста и вместе с тем ужасна, в нее трудно поверить, но это так.
Дело в том, что мой папа считал себя писателем как бы низшего разбора. Не по сравнению с Корнеем Чуковским или Маршаком – оно бы еще куда ни шло: в любой литературной когорте всегда есть писатели более знаменитые, популярные, увенчанные премиями, переизданиями и т.п. Нет! Увы, он считал, что детский писатель – это по определению писатель второй ступени. Недописатель. Подмастерье. И хотя в СССР детская литература – по известным идеологическим причинам – была в почете и пользовалась «особым вниманием и заботой партии и правительства» (тьфу! но тогда именно так и писали в газетах), отец считал, что настоящая литература – это книги для взрослых.
Зайдите в книжные магазины
Неужели он правда так думал?
- Увы, да. Ах, с какой серьезностью и тайной гордостью говорил он мне или друзьям: «Закончил новый рассказ… Взрослый рассказ!». Как радостно дарил свои повести: «Это моя взрослая книга». Ах, с каким особым, совершенно искренним уважением-обожанием, почти что снизу вверх, смотрел он на знаменитостей нашего писательского поселка.
Да, по нашим аллеям гуляли крупные, заслуженно популярные советские авторы: Симонов, Нагибин, Розов, Бондарев, Бакланов, Тендряков и многие другие. Люди большого, а иные воистину огромного таланта, говорю безо всякого преувеличения и соседской доброй предвзятости. Ну и где они теперь? Зайдите в книжные магазины или на выдачу библиотек.
До сих пор мне хочется обнять его и крикнуть: «Папочка, дорогой, любимый! То, что ты написал, – и в смысле тиражей, и, самое главное, в смысле популярности и чистой многопоколенной детской любви, – не идет ни в какое сравнение с большинством этих «серьезных взрослых» книг, о которых ты мечтал и авторам которых ты завидовал. Не надо!». Но уже не докричаться.
Конечно, Драгунский очень талантлив, и в финальном зачете он обошел многих своих «взрослых» конкурентов. Но тут еще и другое: детская литература более живуча, чем взрослая.
- Черт его знает. Дети рвут книги, поэтому популярного детского писателя переиздают гораздо чаще, чем взрослого. Хотя хорошая детская литература и впрямь долговечнее. Что такое «советская поэзия» для 95% читателей? Маяковский (которого читали, но не помнят), Мандельштам, Пастернак, Ахматова, Цветаева (о которых слышали, но не читали, в лучшем случае что-то отрывочно знают про их трагические биографии) – и сверкающие на этом унылом фоне Чуковский, Барто, Михалков, Маршак, которых помнят отчетливо, иной раз наизусть. Почему? Наверное, потому что детская поэзия элементарна в лучшем смысле слова.
А проза для детей?
- С детской прозой чуть труднее. Любая проза нагружена реалиями, черточками быта и, конечно, политики.
Увы, советская детская проза была этим перегружена. Особенно политикой. Хорошая книга Носова «Витя Малеев в школе и дома» - но там слишком много быта, а если честно, она почти вся - сплошной быт пятидесятых. Сегодня это читать невозможно.
А вот его «Незнайка» – совершенно свободен и от быта, и от идеологической актуальности. В результате получилась гениальная трилогия: Реальность, Утопия, Антиутопия – и всё про каких-то сказочных «коротышек». Пусть на меня не обижаются фанаты Аркадия Гайдара – но в нем было слишком много страсти к советской власти. Слишком много комиссаров, военных тайн, врагов и отважных пионеров. Поэтому Гайдар остался лакомством для гурманов, ностальгирующих по СССР. Что уж говорить о менее одаренных сов-дет-писателях…
Денискин секрет
В чем же секрет популярности «Денискиных рассказов»? Там ведь куча реалий ранних шестидесятых. Все эти коммуналки, телефоны в коридоре, ручки-макалки, промокашки, сдача бутылок, пионерские сборы…
- Секрет прост и сложен одновременно. Эти рассказы не про школьный и домашний быт, а про любовь и жалость. Про доверчивость и обман. Про печаль и радость. Про гнев и прощение. Про душу, одним словом.
Про душу ребенка? Мальчика восьми – двенадцати лет?
- Опять же нет! Душа сорокапятилетнего мужчины – доброго, не слишком счастливого и удачливого, но все равно романтичного – волшебным образом переселилась в маленького мальчика.
Как у Виктора Драгунского это получилось – не знаю. Может быть потому, что в тогдашней «взрослой» литературе таким переживаниям просто не было места. Господствовал или соцреализм, про завод и колхоз, или анти-соцреализм, про непорядки на заводе и в колхозе, и чуточку про лагерь (Солженицын и Шаламов). За этим столом немолодой романтик-неудачник был лишним. Поэтому надо было идти к детям.
То есть Дениска – это не вы?
1958 г.
- Конечно, я! Могу паспорт показать.
Но скажу честно: до рассказа «Он живой и светится» я бы ни за что не сменял дорогую игрушку, железный самосвал – на светлячка в спичечном коробке. До рассказа «Друг детства» – я превратил бы старого плюшевого мишку в боксерскую грушу и отколошматил бы его до опилок. Но после этих рассказов я стал другим человеком. Хотя на самом деле у меня не было ни самосвала, ни даже плюшевого медведя. Но так ли это важно?
Совсем не важно!
Вот и я говорю. Спасибо за интересные вопросы!
Фото: фото из личного архива Д.В.Драгунского, опубликованные в новой книге автора "Подлинная жизнь Дениса Кораблева", М. РЕШ - АСТ, 2023
