"Когда шокировать может смешное"
«Главное – иметь наглость знать, что это стихи». Удивительно, как нас всегда обманывает наша память. Я это стихотворение Яна Сатуновского пол своей жизни повторял про себя именно так. Оказалось, врал.
Программное одностишие поэта, который стоял в истоках русского конкретизма, на самом деле звучит иначе. «Главное – иметь нахальство знать, что это стихи». Как так могло произойти? Почему я заменил мягкое «нахальство» на грубую «наглость», юность на зрелость, хохолок Хлестакова на гыкающий звук бойкой тётки в долгой советской очереди за арбузом?
У Эдуарда Лимонова есть воспоминание о Сатуновском. Тогда Сатуновскому было уже шестьдесят лет. Жил он в Электростали, работал инженером-химиком, писал свои странные стихи. С середины 70-х стал издаваться на Западе – «тамиздат». В 1974- м в семи экземплярах напечатал на машинке своё «Избранное» в трёх томах – «самиздат».
С Лимоновым Сатуновского познакомил Генрих Сапгир.
«Я занимал тогда комнату в центре Москвы вблизи Пушкинской площади, и ко мне заходили все, и по делу, и просто по дороге. Сапгир привёл с собой какого-то лысого дядьку простоватого вида, с бухгалтерскими усиками, в руке у дядьки была авоська. Познакомься – поэт Ян Сатуновский. Ну боже мой, конечно, я слышал о Яне, я знаю его лукавые стихи».
Когда Лимонов говорит о «лукавых стихах», он имеет в виду стихотворение Сатуновского «Хочу ли я посмертной славы». Но мы сейчас не о нём.
Мы про одностишие. И мы, конечно, знаем ещё один, куда более известный моностих.
«О закрой свои бледные ноги».
Так написал декадент Валерий Брюсов, и разразился большой скандал. Владимир Соловьёв погрозил кулаком: «Для полной ясности следовало бы, пожалуй, прибавить: «ибо иначе простудишься», но и без этого совет г-на Брюсова, обращённый, очевидно, к особе, страдающей малокровием, есть самое осмысленное произведение всей символической литературы».
Газеты возмущались (Тынянов потом вспоминал): «Почему одна строка?» – было первым вопросом, и только вторым вопросом было: «Что это за ноги?». Брюсов о принадлежности ног отвечал запальчиво: «Чего, чего только не плели газетные писаки по поводу этой строки… а это просто обращение к распятию». (По нашим временам – ещё большая крамола.)
А вот Есенин, знавший толк в скандалах, историю с этим стихотворением в 1924 году вспоминал с нежностью: «Он первый сделал крик против шаблонности своим знаменитым: «О закрой свои бледные ноги».
А родилось это брюсовское одностишие зимой, 3 декабря 1894 года. Любопытно (я не знал об этом), что в отделе рукописей Российской государственной библиотеки хранится автограф, который сильно отличается от того, что мы знаем. В черновике сперва написано: «Обнажи свои бледные ноги». Потом первое слово зачёркнуто, а сверху над ним исправление: «Протяни». Окончательный вариант со словом «О закрой» в автографе отсутствует. После единственной строки оставлено свободное место до конца страницы.
Я вот никогда не писал моностихов. У меня были только отдельные строки, отбитые пробелом от короткого текста. Вот как в этом стихотворении:
Я – это очень, очень просто:
немного тщеславья, немного
терпенья
плюс тела бедного кулёк,
который я тащу через года,
как будто что-то ценное
таскаю
(ведь даже я подвержен
тленью).
Я этого не понимаю.
Сейчас набирал этот текст и вдруг понял. Надо было сделать в том далёком 1997 году только одно: на чистой странице оставить единственную фразу: «Я не понимаю». И, может быть, это было бы лучшее стихотворение про нас всех.
