В издательстве «Самокат» выходит историко-приключенческий роман знаменитого французского писателя Тимоте де Фомбель «Альма неотразимая». Это вторая книга цикла про историю Альмы.
1787 год, приключения Альмы и Жозефа продолжаются. Корабль «Нежная Амелия» наконец добирается до Нового Cвета, как и его обедневшая хозяйка и тезка Амелия Бассак. Троих молодых людей теперь связывает пропавшее сокровище, но у Альмы только одна цель — найти на континенте младшего брата, пусть и среди тысяч рабов. Пираты и политики, бывшие невольники и дельцы — все встретятся на этой земле, где куется будущее. И уже слышно из-за океана, как отмирает старый мир. Французская революция все ближе.
На вид город будто заброшен. Только стемнело. Альма идёт, держа лошадь под уздцы.
Впереди улицу перебегают собаки. Такое чувство, будто жители ушли разом, побросав дома. Кое-где остался гореть сосновый факел или ещё краснеют угли в очаге у крыльца. На окне висит клетка с уснувшими птицами. В городе не видно ни души.
Притом Альма давно так не сияла. Будто месяцами лежавший под слоем земли бутончик шафрана вдруг проклюнулся наружу, чистый и глянцевый. Утром она устроила долгую стоянку у горного ручья, в полной глуши. Она уже забыла, как иногда приятно быть одной.
Она очистила всю одежду, всё тело, зубы, волосы, лошадь и шляпу, а когда мыть уже было нечего, разложила всё, что можно, на солнце. И сама растянулась на голубом камне. Об этом она тоже успела забыть: как приятно чувствовать солнце плечами и животом. Никаким бедам этого не отнять.
Она уснула. Последние дни она много плакала, сама не зная толком отчего, так что, проснувшись на камне, поднявшись, надев чистые вещи, почувствовала себя обновлённой не только снаружи.
Было воскресенье, и прежде, чем трогаться в путь, она сняла швы с лошадиной раны серебряным ножиком Туссена. Откуда-то всё доносится стук деревянных башмаков по мостовой, а за спиной городская стена высится тенью. Она вспоминает слова Люка. Непонятные слова, с которыми неизвестно что делать. Он сказал: «Эль-принсипе-дель-какао». Больше ничего. И вот она блуждает по городу-призраку с этим ничего не значащим паролем и письмом в сумке, которое даже не может прочесть.
До неё долетает какой-то тихий звук. Похожий на шум ветра, вот только ветра нет вовсе: на весь город ни сквозняка. Что это? Альма напрягает слух. И идёт на этот робкий гул. Она сворачивает направо, потом налево, в улочку с более старыми и крепкими домами. Вокруг дверных проёмов — камень. Некоторые даже двухэтажные. Теперь Альма разбирает, что где-то поют. Множество голосов сливаются в печальную, неспешную песню.
На перекрёстке вдруг виднеется свет, шагах в ста впереди. Будто отблеск пожара на стенах домов. Чем она ближе, тем сильней обволакивает песня. Альма не спешит. Наоборот, замедляет шаг, наполняясь поющими голосами. И вот на повороте улицы возникает толпа.
Она мигом подхватывает Альму.
Здесь сотни людей. Все идут вместе, целиком заполнив улицу. Альма отдаётся людскому потоку. Никто не обращает внимания ни на неё, ни на лошадь, которая словно плывёт в этом море поющих женщин, мужчин и детей. Почти все темнокожие, разных оттенков коричневого от махагони до канеллы. Некоторые несут на палках фонари. Но блики в их глазах в основном от сотен свечей, которыми уставлены несколько носилок с высокими фигурами. Их несут на плечах мужчины. Альма пробует развернуться, чтобы получше разглядеть, кого это так провожает толпа. Кажется, на одних носилках стоит женщина в короне. С ними сливается другая процессия. Поток людей всё плотнее. К поющим присоединяются скрипки и барабаны. Толпа сжимается, чтобы уместиться в улицу.
Альма въехала в Санто-Доминго 2 апреля 1787 года, в Вербное воскресенье накануне Страстной недели. Несколько ночей перед Пасхой весь город озаряется огоньками свечей. Женщина на носилках — это статуя Девы Марии, одетая в лиловый бархат, с бриллиантами во лбу и чёрными локонами за плечами. Всю неделю город будут озарять по ночам такие процессии.
Альма держит лошадь подле себя. Сумку Люка де Лерна она закрепила перед седлом. Лошадь слушается толпы. Она покорно идёт вперёд, уже готовая принять крещение. Голоса становятся торжественней. Внутри Альмы им вторит другая песня. Процессия идёт вдоль стены из кораллового известняка, золотистой в свете свечей.
Вдруг из-под шеи лошади возникает маленькая рука и приподнимает клапан сумки. Она юркнула внутрь с невероятной быстротой — так бросается на жертву краснохвостый ястреб — и тут же исчезла. Альма не успела пошевелиться. Она только заметила, как мелькнул красными кружевами рукав.
— Письмо! — кричит она. — Письмо!
Альма ныряет под лошадь и выскакивает с другой стороны — там, где рука вора скрылась. Сначала она видит только подолы длинных юбок, босые ноги и шали, но затем поднимает голову. И замечает справа красное пятнышко. Это он! Альма продирается сквозь толпу, позабыв про оставленную позади лошадь. Никто не замечает погони, начавшейся где-то там, внизу, у самой земли. Наверху поют: «Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня... я все свои кости могу перечесть».
Альма замечает воришку снова: это мальчик в красной с белым одежде, он катится сквозь толпу огненным шаром. Псалом всё длится: «Сила моя! Поспеши на помощь мне!»
Мальчишка добежал до стены. Он взбирается по оконной раме, нащупывая босыми ногами зазоры между камней, и запрыгивает на крышу. За ним едва поспевает взгляд. Но к Альме вернулись инстинкты охотницы. Она повторяет каждое его движение, но на долю секунды быстрее. Она уже на крыше.
Они бегут по полю из обожжённой глины и камней. Отрыв сокращается. Крыша огромная, со скатами, небольшими подъёмами и идеально плоскими участками. Крыша собора. Да, они бегут по старейшему собору обеих Америк, в котором покоится Христофор Колумб. Собор двадцати метров в высоту, без колокольни. Ниже показывается другой пологий скат, и, добежав до края, мальчик прыгает. Он будто планирует в своём платье с широченными рукавами. Бесшумно приземлившись, он бежит дальше. Альма прыгает тоже. И нагоняет.
Песнопения словно следуют за ними. Процессия обходит церковь по улице. Черепица выскальзывает из-под ноги Альмы, катится и застревает чуть ниже. Она отвлеклась на секунду — но этого хватило. Красный воришка исчез. Альма ещё немного проходит вперёд и замирает. Она на самом краю фронтона. Ещё шаг — и она упадёт. Куда подевался вор?
Тень мелькнула слева. Альма перескакивает на идущий над порталом карниз. Она пробует ухватить дьяволёнка, когда тот прыгает снова. В пальцах остался клок красной ткани. А мальчишка исчез. Альма тяжело дышит. Письмо ускользнуло. Медленно, прижимаясь спиной к камням, чтобы не упасть, она продвигается вбок.
И слышит за колонной, которой кончается карниз, тихий мокрый всхлип. Она осторожно огибает колонну.
Мальчишка здесь, сидит, закрыв лицо руками. Ему лет восемь. Воришка в красном платье плачет.
Альме бы наброситься на него, отобрать письмо — единственную её надежду, — но она стоит и молчит. Смотрит, смущаясь, что застала его в слезах.
— Ты мне стихарь порвала, — хнычет он. — Чего?
— Стихарь! Падре меня убьёт.
Он бранит её. Альма опускает глаза.
Толпа теперь прямо под ними, медленно втекает в собор. Альма всё ещё сжимает в руке красный лоскуток.
— Ну а сам ты, конечно, ничего не делал?
— На, забирай, мне плевать.
Он роется в карманах и протягивает ей кожаный конверт. Альма берёт его и осторожно прячет за пояс. Потом опускается рядом, в ту же позу. Они молча сидят, а собор не спеша заглатывает процессию.
Мальчик, шмыгая носом, спрашивает: — Ты парень или девушка?
— Не твоё дело.
— Знаю, ты девушка.
— Ну а ты?
Он смотрит на своё платье.
— Я министрант.
— Это как?
— Я участвую в службе. Но падре меня убьёт.
Альма ничего не понимает. Только слышит в его голосе отчаяние.
— Я могу помочь зашить, если хочешь.
— Как?
— Я умею делать иглы из мелких птичьих костей. — А?..
Мальчишка недоверчиво поднял голову. Глаза у него красные, несколько молочных зубов выпали. Не очень-то грозный вид для вора.
— Ещё я ногу подвернул, — жалуется он.
— Я помогу. Но только если ты мне кое-что скажешь...
Он ждёт.
— Ты знаешь «Эль-принсипе-дель-какао»? — говорит Альма.
— Почему ты спрашиваешь?
Альма не отвечает. Так она и думала. Всё это пустая бессмыслица. Она злится на себя, что не расспросила тогда Люка де Лерна.
— Так ты никому не скажешь, что я хотел тебя обокрасть? — спрашивает мальчик.
Альма вздыхает. Кому ей говорить? Своей лошади?
Внизу голоса поющих смешались с эхом сводов. Всё слилось в общий гул.
— El principe del cacao, — повторяет мальчик, вставая. — Пойдём. Только не падай. Тут опасно.
Балансируя на карнизе, он протягивает ей руку, маленький воришка.
