Радио "Стори FM"
Целительный остров

Целительный остров

Автор: Игорь Свинаренко

Андрей Бильжо − о том, как он приватизировал Венецию

Известно, что доктор Бильжо страстно любит Венецию, давно причём. И одной ногой живёт там, купив квартирку с видом на канал. Тема это бесконечная. Мы её с Доктором часто касаемся. Особенно когда я к нему туда заезжаю. Мы встречаемся, садимся за стол, на нём выпивка-закуска, и пошло-поехало. Причём я предпочитаю принимать пищу на кухне, по-простому, затарившись в супермаркете. А Бильжо любит венецианский общепит. Ну и мы чередуем. Ни он, ни тем более я не скажем вам за всю Венецию, мы только можем дать некий общий взгляд. 

И вот как-то мы работали с Доктором по нашей схеме: была моя очередь назначать масть. Prosecco по пять евро за бутылку, граппа тоже по пятёрке, вино Villa Antinori почти даром, если сравнивать с Москвой, колбаса по два двадцать, которая у них называется mortadella. Слово за слово, короче говоря… И вот мы на кухне. Я по старой памяти расстилаю на столе газетку, но Доктор выкидывает её в мусорное ведро:

– Я должен сделать всё красиво. Пижонство – это моя жизнь! Мы разве спешим?

Конечно! – отвечаю я с неоткупоренной бутылкой в одной руке и со стаканом в другой. – Мы же не знаем, сколько у нас осталось времени. Или ты знаешь?

Он пропускает мой вопрос мимо ушей. 

Наконец мы за красиво накрытым кухонным столом всё-таки выпили и даже закусили. Можно разговаривать. 

Да и вообще надо быть проще! Мне нравятся повадки древних греков. У них было одно вино, один хлеб, один сыр, одни маслины, а не по пятьсот сортов всего, как сегодня. И олигархи, и простой пипл ели и пили одно и то же. А мы теперь типа умней античных мудрецов – с этой современной навороченной кухней возимся, просто жалко понтуемся. 

– Я пил то их вино в Помпеях. Его восстановили. Рецепты остались. Дикая кислятина. 

Вот я как раз о том: люди пили, а были-то не дурней нас с тобой.

– Это верно…

Я выглянул в окно, там плыл по каналу vaporetto (маршрутный теплоход. – Авт.), а на том берегу мрачнела тюрьма. 

Расскажи-ка про свою Венецию! 

– Вот на русском, не считая путеводителей, есть три или четыре книги. Но для того, чтобы писать про Венецию, её надо хотя бы немножко чувствовать. Я не говорю даже про то, что её надо знать, а простому человеку узнать её невозможно. Для этого нужно быть италоведом. И, конечно, надо знать хорошо итальянский! Я думаю, что единственный русский, который знает итальянский и Венецию и чувствует её, – это…

Иосиф Бродский!

– Нет! Писатель Глеб Смирнов! А что касается Бродского… Я много его читал, и интервью с ним, и его разговоры с Соломоном Волковым. Могу сказать, что Бродский – автор лучшего эссе про Венецию. Он её чувствовал по-своему безукоризненно. Это безумно тонко, интересно и прочее, но я не могу сказать с полной уверенностью, что Бродский знал этот город так, как его знает Смирнов. Потому что Глеб посвящает Венеции жизнь, он ей посвятил практически все годы своего пребывания здесь. И он своей жизнью обручён с Венецией. На сто процентов! Что касается остальных... Вот, например, я слышал, как рассказывал про Венецию Александр Гордон, на мой взгляд, неглупый человек и образованный… Он сказал в эфире: «Не понимаю, почему все хвалят Венецию! Это же ужасный город». Так вот он приехал сюда в жару, в августе… И сказал фразу, после которой я понял, что слушать дальше бессмысленно: «В каналах такая грязная вода, как же можно в них купаться!» Я выключил приёмник. А ответить ему я мог бы так: как можно загорать на дорогах Москвы и Петербурга, лёжа на разделительной полосе? Там же такой плохой воздух! Постелил коврик, разложил фрукты и загорай себе!..» Но вот Гордону пришло в голову, что в венецианских каналах кто-то купается. А это − дорога! 

В основном у людей представление о Венеции как о городе туристическом, где никто не живёт. Люди судят о городе по площади Сан-Марко и мосту Риальто, по которым толпы людей ходят. И ещё есть одна вещь. Бродский в одном интервью сказал: «Если мне кто-то говорит, что Венеция плохо пахнет, я этого человека из своего списка вычёркиваю». Так максималистически! 

А как же она пахнет в итоге?

– Ты хочешь, чтоб я и тебя из списка вычеркнул, что ли? Хорошо, я отвечаю на твой вопрос! Потому что на вопросы про Венецию у меня всегда есть два ответа. Противоположных. Если спрашивает человек мне не близкий по мироощущению, то я ему говорю: «Венеция – ужасный город, там отвратительно пахнет, там везде невкусно готовят, там толпы туристов. Если вы решили туда ехать – не надо. Не тратьте время. Поезжайте в какой-нибудь другой город». Таким образом я избавляю Венецию от ещё одного бессмысленного человека. А человек, которому действительно интересно и который мне близок… Я ему могу ответить, что Венеция пахнет (так как тут нет посторонних запахов вообще никаких) кондитерскими изделиями, кофе, женскими духами, сигаретами…

Вот я сейчас чувствую запах колбасы.

– Ну и колбасой тоже пахнет. И все эти запахи подёрнуты немножко запахом воды. Это две или три точки – их знаю я и, может быть, ещё несколько человек, − где запахи, перечисленные мной, ещё подёрнуты, как говорил Бродский, миазмами. Это запах гниющих водорослей. Такие запахи есть, но туристу они недоступны, туристы в эти места не приходят. Турист там не может оказаться. Так что запахи здесь великолепные! Это чушь и стереотип, что Венеция плохо пахнет! В XVIII веке или в середине XIX так, может, и было, когда канализация спускалась в каналы. 

Слова, кстати, однокоренные.

– Какие?

Канал и канализация. 

– Но при этом каналы в Венеции называются rio – речка! На берегах раньше готовили и треску тут промывали… Это было давно, а стереотип держится до сих пор. 

Когда, по твоей версии, перестали стоки спускать в каналы?

– Ну, я не такой большой знаток истории... Притом что ведь написал книгу о Венеции. Но! Там я даю такой образ автора: он сидит в точках общепита (в Венеции много названий для таких заведений − остерия, бикерия, чикетерия, пиццерия, киоскетта, и, чтоб не морочиться, я называю их все венецианскими точками общепита) и чернильной ручкой «Монблан» пишет от руки на бумаге свои заметки и размышления, которые касаются, естественно, не только города, но и многого другого. К примеру, я пишу о том, как сижу в кафе напротив острова Сан-Микеле – острова мёртвых – и наблюдаю за тем, как целуется пара на фоне кладбища. Я размышляю не только об этом кладбище, находящемся напротив венецианской больницы и устроенном Наполеоном в своё время, но и  вообще о жизни и смерти. 

Они там только целуются? А то некоторые авторы оставили и другие интересные свидетельства с рекомендациями – где в городе лучше уединиться с дамой. Кто-то советовал ночью залезть с подругой в пустую лодку…

– А, это Тициано Скарпа! Ну, это венецианец, итальянский писатель, в замечательном переводе одного из лучших знатоков итальянского Геннадия Киселёва. Кстати, Киселёв ещё и автор учебника, по которому я учу итальянский! 

Ладно, поехали дальше – канализацию не сливают в эту красоту, согласились.

– Мой друг Никита Голованов несколько раз отпускал такие шутки… Когда я сказал, что моё любимое занятие – сидеть на берегу канала в кафе и пить белое вино, он дал реплику: «Как можно сидеть на берегу сточной канавы и обедать?!» И я ему сказал и объясняю всем остальным: вода в каналах чистая! Иногда можно увидеть, как чистят каналы. Их огораживают сеткой, но она дырявая, чтобы туристы могли подсматривать. И можно увидеть сухое дно канала и его стены. Вдоль стен, внизу, там, где обычно вода, проходят  пластиковые трубы разных цветов. Внутри электрокабели, вода и канализация. Не исключено, что иногда трубу может прорвать! Ровно так же, как её может прорвать в любом городе. Говно может вылиться и на улицы Москвы! С той разницей, что запахи у нас гораздо хуже. 

Я бы сравнил цвет воды в каналах с отработанной водой, которая сливается из стиральной машины. 

– Это совсем неправда! На картинах мастеров Возрождения мы видим настоящий цвет воды в каналах, он воспет поэтами разных времён! Это изумрудный цвет, который создают мельчайшие водоросли. Этот цвет был и остался. 

Твоя книжка называется «Моя Венеция». Ты пошёл по пути приватизации. И личной, кстати, нескромности. Много на себя берёшь. 

– Ну ты же понимаешь, что можно это рассматривать и как приватизацию, и совсем по-другому... Я сделал много фотографий Венеции. И на них нет ни одного туристического места. Ни одной гондолы. Ни одного гондольера. А в основном места пустынные, странные. Много детей, много стариков. Какие-то портреты. Много собак. Резо Габриадзе мне при встрече рассказывает один и тот же анекдот. «Знаешь, почему академик Павлов не любил Венецию? Потому что в Венеции нет собак!» Я всегда смеюсь на этом месте. И я ни разу не сказал: «Дорогой Резо, там огромное количество собак!» Я молчу, чтоб не обидеть замечательного, на мой взгляд, выдающегося, любимого мною человека.

А он тут, что ли, не был?

– Судя по всему, нет.

Но собаки, вообще говоря, могут плавать. Тем более в каналах, где, по твоей инфе, вода чистая…

– Нет, они не плавают тут, а ходят. Какают. Тут как-то целый месяц висели плакаты: «Давайте очистим Венецию от собачьих какашек!» 

Не обижайся, Андрей, но по этой части Венеция, надо сказать, отстаёт от Парижа. Там – больше!

– Ну, просто в Париже больше собак. Город побольше. И улицы шире, – оправдывается он, вступившись за честь старушки. 

Помню, на Манхэттене, – увожу разговор в другую сторону, – наблюдал я сцену: негритянка переходила Бродвей, и её собачка уселась прям на разделительную. И чёрная дама остановилась посреди дороги и стала убирать дерьмо в пакет, который выхватила из сумочки, как буквально кольт! А парижане и венецианцы кидают нам экскременты собачьи под ноги, типа не нравится – валите к себе, откуда понаехали. 

– Могу тебе сказать про негров в Венеции.

Они торгуют, жулики, поддельными сумками «Луи Виттон».

– Не только! Есть и другие чёрные ребята, которые не торгуют сумками. Они просто ничего не делают. А просят милостыню! Высокие, с огромными бицепсами, с прекрасными зубами, каким позавидовал бы любой русский. Вот эти красавцы стоят на улице и просят деньги у венецианских бабушек на каблуках, которые тащат из супермаркета тяжёлые сумки. «Дайте нам на еду!» Но есть один парень, по которому видно, что венецианцы не расисты, а дело в поведении «понаехавших». Он абсолютно чёрный…

Отелло! Я знал.

– …он едет на большой лодке, один. Он развозит по ресторанам воду и хлеб. Их тут много, на набережной канала Джудекка. Чёрных, которые тут работают, очень мало. Интересен этот лодочник в основном тем, что он поёт. Поёт громко и довольно красиво. И улыбается! Ты ещё не видишь лодку, а видишь только какую-то точку вдалеке, но ты уже слышишь пение. Он громко поёт свою африканскую песню в жанре «что вижу, про то и пою». Он причаливает. Я за ним наблюдал! Его встречают, он передаёт ящики, подписывает бумаги, как положено. Ему все улыбаются, потому что он улыбается всё время. И какой смысл его песен? Об этом он рассказал мне лично, заметив, что я пристально за ним наблюдаю. Он пропел мне на итальянском простые слова, я их понял точно: «Все люди должны быть хорошими, добрыми и улыбаться друг другу». 

Конфуций чистейшей воды! 

– Он пел это, сверкая белоснежными зубами! Спел, выгрузил несколько десятков кило грузов и поехал дальше. И вот к этому чёрному у венецианцев не возникает никаких вопросов. Вообще, я скажу: итальянцы, и венецианцы особенно, – они фантастически гостеприимны, всех принимают, они поразительно политкорректны и спокойны, и в этом их беда, я считаю. Они радуются, как дети, когда очередное кафе в Венеции покупается китайцами. Все рестораны, точнее, точки общепита, острова Лидо – ну, не все, а процентов девяносто – принадлежат китайцам. И там работают китайские официанты. Итальянцы нормально к этому относятся! Как-то я шёл по Сан-Марко в высоких резиновых сапогах – была очень высокая вода. Я гулял один, на улицах было пусто, потому что больше ни у кого не было таких сапог, – это я про туристов, а венецианцам вряд ли придёт в голову гулять во время большой воды. Она так поднялась, что где-то я вообще не мог пройти! Метр двадцать я ещё преодолевал, а метр пятьдесят уже не мог. Я, кстати, заметил, что, когда Сан-Марко покрывается водой, голуби пропадают, их вытесняют чайки, они выходят «на сцену». Ты идёшь в сапогах по воде, а вокруг плавают чайки. Они ждут от тебя, что ты им кинешь что-нибудь пожрать. Бросаешь им кусок хлеба – и собираются кучи огромных птиц с гигантскими клювами длиной десять сантиметров. С одной я чуть не вступил в единоборство, но быстро понял, что она даст мне по лысине один раз – и конец мне… И вот я там замёрз и зашёл в первый попавшийся бар, там две девушки работают, и я говорю: «Нельзя ли мне стаканчик «Амаретто Дисаронно» Они молчат и, растопырив глаза, смотрят на меня. Одна – голубыми глазами, а другая – монголоидными. Я им говорю: «Мне кажется, вы не знаете такого напитка… И ещё мне кажется, что вот вы (которая блондинка) понимаете по-русски». Она спрашивает: «А как вы догадались?» Вот, в баре русская и китаянка, сёстры навек. И мне пришлось им пальцем показывать на нужную мне бутылку. 

Напиток хорошо был нам известен ещё с «лихих 90-х». Он ещё назывался «бабоукладчик». Девки просто тебе попались молодые, не в теме.

– А продолжая тему... Итальянцы дико политкорректны. В одном городе видел объявление на русском, там был такой текст: «Дорогие женщины, приехавшие к нам из Молдавии, Белоруссии и Украины! Мы очень вам благодарны за то, что вы помогаете нашим семьям». Это в Болонье было. 

Вот опять же в тему: мы шли с тобой вчера по местной блошинке и увидели на развалах книгу Mia bataglia, то бишь в переводе на русский это «Майн кампф». И не запрещена же! 

– Антиквариат потому что. В продолжение темы терпимости: ведь евреи, которых выгнали из Испании, приехали сюда, в Италию! Тут есть до сих пор гетто – евреи когда-то сами отгородились ото всех. Они там поселились – банкиры, ростовщики и так далее. До сих пор там живут. Там есть кошерные рестораны… Да, итальянцы терпимы, а венецианцы вдвое или втрое терпимее. Островитяне всегда добрее и инфальтильнее, чем жители материков.

Но Венеция – это не игрушечный «Диснейленд». Не туристический город. Тут живут люди! Тут не только старики, но и дети, тут есть школы, институты и университет. Тут, в городе, который стоит на воде, делают пандусы для инвалидов. Не очень красиво, когда у каждого моста есть пандус… Но по-другому нельзя. Да, доброта, открытость, странность, инфантильность – это есть! Лужкова я тут как-то встретил, он стоял у витрины и ел мороженое, которое капало ему на сандалии. Разные бывали встречи! Тот же Элтон Джон… Он там, на другом берегу, напротив Сан-Марко, купил дом. И к Элтону Джону никто не бежит просить автограф или интервью! Венецианцы видели здесь такое количество звёзд, что они тут никому на хер не нужны! Помню, мы с моим другом Женей Ассом зашли в ресторан, а за соседним столиком сидела Катрин Денёв с компанией. Женя пригласил её на открытие архитектурного биеннале. Она сказала, что вряд ли сможет пойти. Я рассказал ей о венецианском напитке сгроппино, который она не знала, хотя знает Италию…

Ну, если Денёв не знает, то и мне не грех. А что за напиток?

– Он делается из мороженого (лучше лимонного), молока, водки в достаточно большом количестве и шампанского. Всё это взбивается венчиком, и получается сметанообразная масса. Далее официант должен встать на стул, таз держать над головой − и из него наливать в графин, поставленный у его ног. Я её угостил сгроппино. А вечером мы с Ассом и художником Сашей Бродским замечательным и ещё с компанией пошли в тот же ресторан, чтоб рассказать и показать, как мы выпивали с Катрин Денёв. Сделали заказ… И через десять минут появляется со своей компанией, не поверишь, Катрин Денёв, которая второй раз за один день пришла в тот же ресторан, видимо, для того, чтоб рассказать, как она тут познакомилась со странными русскими. И тут случилась уж совсем забавная история! Сидим мы с Катрин Денёв, а мимо шли русские и увидели меня. И один из них, глядя на меня, сказал…

«О! Розенбаум!» 

– Нет, это другая история. Он сказал: «О! Бильжо! Можно с вами сфотографироваться?» И Денёв смотрела на нас такими глазами… Парень меня узнал, а её – нет!.. 

Конечно, он же не Бильжо. 

– …потому что на Сан-Марко в кафе «Флориан» сидели звёзды мировой величины, от Вагнера до Хемингуэя, и никто их не дёргал за рукав. И не мешал им пить. Кофе или граппу. 

Расскажи ещё про здешние кабаки – чего мы о них не знаем? Интересно же. 

– Чем отличается венецианский общепит? В заведениях работают хозяева! Они открывают, закрывают, работают официантами, барменами, иногда поварами. И хотя в последнее время тут стали брать китайских и тайских поваров, итальянцы их учат… Вот одно известное место – рюмочная Bottegon, которую все знают, это где куча бутербродов...

Напротив гондолоремонтной мастерской. 

– Да. Там хозяин разливает вино, его жена делает бутерброды. И ещё там трое его сыновей-красавцев. Иногда он закрывает дверь заведения, оставляя маленькую щёлку, местные знают: значит, своим можно зайти и выпить. Когда все расходятся, хозяин остаётся один и моет пол, он работает весь день без перерыва. Вот такая жизнь… Вроде вся семья при деле. Но, с другой стороны, это очень драматично. Эти сыновья, которых я встречаю то в театре «Фениче», то в музее, то в консерватории, – может, они хотят заниматься чем-то другим! Может, они хотели бы быть адвокатами или архитекторами! Но семья сказала им, что надо работать здесь. Так принято: сын продолжает дело отца! Это симпатично, но и трагично. Твоя жизнь прописана до конца. Папа с мамой помрут, а ты будешь тут мыть полы и подавать стаканы. И так семья живёт на протяжении двух столетий… 

То, что хозяин работает, сразу видно, что это не русский менталитет. Не русский мир. У нас человек ставит один ларёк – и уже его на работу палкой не загонишь. Он уже типа крутой. Уже он в Куршевеле… 

Мы выходим в город и медленно прогуливаемся. Заглядывая то в одно заведение общепита, то в другое. Выпили по чуть – и дальше… Продолжая разговоры...

Скажи, Доктор, а красавица здешняя, которая дружила с Бродским, – жива ли она?

– Жива. Очень красивая женщина. Она такая красавица, что даже непонятно, сколько ей. Вышла замуж за архитектора, у него своя фирма. У неё тут большой дом. Бродский ей звонил, хамил… Он после этого сто раз сюда приезжал... Нарусова рассказывала, как её муж, будучи мэром, зашёл в номер к Иосифу Бродскому где-то в Европе и пригласил его приехать в Петербург. И тот пообещал, сказал, что с удовольствием приедет. Проверить это невозможно, но Бродский не приехал, как известно. 

Кстати, о жёнах мэров. И Батурина как-то говорила, что надо бы в Венеции ремонт провести. 

– Да. Неухожено, дома обшарпаны, на машине не проедешь. 

Проехать на машине тут ещё тяжелей, чем по Москве.

– Сюда приезжает Медведева, ради неё перекрывают канал. Да! Когда открывали памятную доску Бродскому. Так мне рассказывали. 

Ну да, ну да… Русские часто видят в Венеции сходство с Питером.

– Да, это отдельная тема. Видят. А сходства нет и в помине. Это поверхностный взгляд. Ничего похожего на Петербург тут нет! Кроме того, что и там и там есть несколько каналов и мостов. Всё остальное абсолютно разное. Климат, расположение улиц – всё! И ещё интереснее, как сильно различаются петербуржцы и венецианцы. 

А как?

– Венецианцы доброжелательные. И не гордые. Хотя могли бы, живут-то они в Венеции – городе самодостаточном. Старички тут ходят в красных штанах, зелёных свитерах и синих шляпах – это нормально, тут любят яркое. Бродский купил здесь как-то плащ и рассекал в нём, а потом встал перед зеркалом в Нью-Йорке и понял, что вид у него там глупый. И подарил плащ Барышникову.

А питерские – они с гонором, потому что живут в культурной столице, как же! Они довольно мрачные из-за климата. Нету сходства − ни по духу, ни по архитектуре, ни по настроению. Трудно себе представить два более разных города! Если Петербург – это северная Венеция, то тогда Воронеж, который хотел придумать себе какой-то имидж, – южный Петербург. 

...Иногда я сижу в этом кафе и вижу: вот гроб везут на лодке или урну на лодке. И ещё несколько лодок с похоронной процессией. Если мимо проплывает лодка людей посторонних, они поднимают вёсла в знак сочувствия. А в праздники поминовения усопших масса лодок плывёт с цветами… Я люблю это место, оно не трагическое, а скорее  меланхолическое. Грусть, которая позволяет тебе думать о чём-то хорошем, а не тоска, которая давит и не даёт тебе думать вообще.

Мы расплачиваемся и уходим. И тащимся пешком через весь город, рассматривая его открыточные виды, не отворачиваясь от них. Они тоже хороши, они ж для людей. И они ничуть не хуже потаённой Венеции не для всех, а для продвинутых. Этот городок хорош во всех видах, да. 

фото: LEGION-MEDIA

Похожие публикации

  • Книжный вор и ангелы
    Книжный вор и ангелы
    «Ангелов много... Нам суждено с ними встречаться, и не все они справедливы», – прочёл Ираклий Квирикадзе у Джона Бёрджера и вспомнил ангелов, с которыми встречался сам
  • Красотки на кнопках
    Красотки на кнопках
    Искусителями бывают не только люди, но и стили. Или жанры. Один из них - pin-up, воплотивший очаровательное женское искусство вовремя потерять интимную деталь туалета
  • Золотой запас Гармаша
    Золотой запас Гармаша

    Актёр Сергей Гармаш всегда жил по принципу: никогда ни у кого ничего не просить, сами придут и дадут. В конечном итоге ровно так и происходило. Но что должно было с ним случиться, чтобы это заслужить?