Радио "Стори FM"
Юрий Богатырёв: Тайный дневник

Юрий Богатырёв: Тайный дневник

Автор: Владимир Вестер, Диляра Тасбулатова
  
Юрий Богатырев, которого больше знают как замечательного актера, был еще и прекрасным художником. У него была одна интересная привычка: он вел подробные дневники, записывая в тетрадь всё, что с ним происходило за день: то есть писал почти каждый день.

Упоительный дневник

Удивительно.

Еще удивительнее, что эти записки, сделанные с такой щедрой скрупулезностью, что и дневники других знаменитостей (да и то – далеко не все были так внимательны), до сих пор не опубликованы.

Может, потому, что слишком уж они откровенны и неожиданны - даже для тех, кто его хорошо знал?

Читать, однако, записки Богатырева – упоение.

Хорошо пишет, выпукло, с настроением, - даже, скажем так, с литературным блеском: талант есть талант.

Как говорится, если человек талантлив, то талантлив во всём.

…Эти порывы ветра в мартовский день - в Риге, где Юра родился; переезд его семьи, из Риги в подмосковный Красногорск, школьные кутежи с традиционным портвейном, его прогулки по Старому Арбату или …кукла, которую он принес на вступительный экзамен в «Щуку».

Куклу он принес в 1966-м, побывав до этого актером-кукловодом, археологом, эстрадным чтецом, художником по коврам и пр. Правда, Юра так и не стал морским офицером, хотя его отец буквально грезил об этом.

Читаем дальше: и читая, мы слышим игру Юры на пианино, узнаём, сколько раз и на ком он собирался жениться, присутствуем при его разговорах с Эльдаром Рязановым…

Какая насыщенная, радостная и печальная, полная идей и мечтаний жизнь.

И впереди - тот день, когда Юра откровенно говорит о себе:

«Я представляю себя в весовой категории до 70 килограмм, относительно молодым, когда впереди еще маячили роли, которые уже никогда не сыграть, и абсолютно не завистливым к людям, имеющим персональные машины и выставки в Манеже».      

 

Летающий шкаф Юра

А ведь он действительно никогда никому не завидовал, наоборот - завидовали ему. Его всесоюзной известности и тому, что он был актером аж двух знаменитых театров – «Современника» и МХАТа. И так как он постоянно разрывался между двумя своими главными мечтами, стать художником и выступать на сцене, то, можно сказать, обе мечты осуществились в той мере, в какой это возможно в таком существовании «на разрыв».

Выступал он в разных амплуа, в кино и в театре; что удалось ему в высшей степени, но амплуа эти исчерпали лишь малую часть его возможностей. О нем так и говорили (и это стоит повторить):

«Ребята, этот удивительный Юра может «принять форму любого сосуда» и «подстраивать себя под любой костюм», а его руки - это «верхние ноги», а сам он похож на «летающий шкаф».  

Ему не подходило (слегка пренебрежительное) прозвище «Актер Актерыч», он был, скорее, - «Артист Артистыч».

Вот что являлось для него органичным, ибо Юра, Юрий Георгиевич, был не кто иной, как прирожденный вахтанговец.

И именно в том самом смысле, в каком определил сам Евгений Вахтангов, утверждавший приоритет личности актера над создаваемым им образом.

Следуя этому «вневременному завету», он с блеском изображал людей щемяще нежных, навсегда неустроенных в этом мире. И с тем же блеском играл людей глупых, идиотов, подлецов и завистников, сам будучи человеком очень умным.

 

Советский Бердслей

И еще он был утонченным, влюбленным в искусство в более широком смысле, чем обычный актер: Богатырев боготворил «мирискуников» и «Бубновый валет».

«Графика этого рисующего лицедея, утонченного эстета, отдаленно напоминает декадентские времена, Бакста и Сомова, и еще больше Уайльда и Бердслея, - писал о нем художник Сергей Бархин. - Причем, альбомов этих замечательных художников в семидесятые и восьмидесятые достать было невозможно. Артист словно выхватывал, узнавал эти линии и пятна из воздуха, по каким-то остаткам, послевкусиям влияний ар-нуво».

Ия Савина, знаменитая актриса, изображенная на рисунке Богатырева «Дама с собачкой» в мерцающем свете волнистого платья и чеховских строк, а у ее ног он сам, фантастическое существо с лицом самого художника, говорила:

«Я другого такого актера не знаю В нем было невероятное сочетание ума и безоглядной самоотдачи. И всегда был недоволен собой. В этом смысле он был похож на Фаину Георгиевну Раневскую, которая выходила и спрашивала: «Ну, как сегодня, а? А?». И трогательно ждала одобрения.

Вот так и Юрочка. Вымотается за спектакль, выложится, и ко мне с вопросом: «Иечка, по-моему, сегодня ничего, а?». А я в ответ: «По-моему, чудовищно, Юра». И видела в его глазах слезы Кидалась успокаивать: «Юрочка, ты чудно работал!» Надо было видеть его глаза, которые говорили, что он выложился до конца и все же не был уверен, что все прошло хорошо»…

«Горит в нем какой-то огонь, требует его душа чего-то высшего, никак не может устроиться и приспособиться к тому, как принято жить, как живут большинство людей», - сказал о нем Олег Ефремов.

В Музее МХТ сохранился подарок Ефремову --- рисунок Юрия Богатырева «Чайка и Крест»: спинка стула, гжельский крест, чайка написана гуашью на куске войлока.

 

Изгой

Друзья говорили, что Юрия Георгиевича можно было даже стариком представить: как он, именитый народный артист СССР, идет по Камергерскому в шубе и с тростью, а вокруг роятся благодарные ученики.

Но никто не мог его, такого блестящего, представить в полном одиночестве в общественной столовке со стаканом компота и двумя бурыми сосисками на казенной потрескавшейся тарелке.

Однако при всей своей известности, он был как раз очень одиноким человеком: неизвестно, дошло бы дело до сосисок, но и на вершине славы он был одинок, хотя одиночество, вот парадокс-то, ненавидел всей душой. И страдал от него.

…Тогда было не принято даже упоминать об этом, но Богатырев имел «нетрадиционную» сексуальную ориентацию, что, возможно, его отчасти и сгубило: его личная драма заключалась еще и в том, что, будучи человеком прямым и откровенным, он был вынужден постоянно притворяться не тем, кем являлся на самом деле. Вообще тема эта была для него «самой больной», как сказал его приятель Александр Адабашьян.

Да он вообще был наособицу, других таких исполнителей, актеров с такой судьбой, в нашем кино и не было: громадный талант, если не гений, при этом еще и большой художник, - в обыденной жизни, попросту говоря, «в быту», он чувствовал себя глубоко несчастным.

Но дело не только в «быте» как таковом: это трагедия самоидентификации, двойной жизни, да еще и с чувством вины, что накладывает на людей с его сексуальными предпочтениями лицемерное общество. Ведь по сути, несмотря на известность и огромный дар, он был изгоем.

Возможно, потому так рано и умер: уйти от своей главной проблемы он пытался при помощи неумеренного употребления крепких напитков и медицинских препаратов.

 

Посмертная суета

…После его смерти, неожиданной, случайной, фатальной, началось еще и опошление, посмертная суета: почти все обстоятельства его жизни, всё, что с ним случалось (и чего никогда не случалось), после его трагического ухода было многократно обыграно, опубликовано, вспомнено и растиражировано.

В большинстве своем, отдадим должное, честно и тактично, но порой - с каким-то пошлым удовольствием, со сладострастием записных сплетников, придумывающих «сенсации» и «ранее неизвестные подробности». Тайну его смерти (о, господи) «разгадывали» еще и экстрасенсы, оракулы, астрологи и даже гадалки.

 

Майский день, именины сердца

Все эти сплетни и досужие разговоры совершенно несовместимы с его мнением о себе и своей профессии:

«Пушкин окрыляет душу, Гоголь дает пищу уму, Чехов помогает глубже постигать профессию».

Его роли скрупулезно раскладывали на мелкие составляющие, докапываясь до «сути», пытаясь понять, как это всё удается одному и тому же человеку. Как это у него получается, что «печальная и лёгкая ядовитость явственно проглядывает в его трактовке роли Виктора Каренина в «Живом трупе» (1982), а тонкое чувство игрового и фантазийного начала он проявляет в «Перламутровой Зинаиде» (роли в «Зинаиде» были две: Юрика, 1987, и Табака, 1988).

Среди его знаменитых работ и Тригорин в «Чайке», и Полуорлов в «Старом Новом годе» (обе – 1983), и учитель Киро («Попытка полёта», 1984), и Фёдор Иванович («Чокнутая», 1986)…

И, конечно же, Манилов в телефильме Михаила Швейцера «Мертвые души», показанном в 1984-м. О швейцеровской интерпретации великой поэмы Гоголя восторженно отзывались и тогда, да и сейчас тоже - Швейцер, как выяснилось, не устаревает. Как кто-то сказал: «Лучшая экранизация «Мёртвых душ» из всех существующих, Манилову же равных нет…». Зрители понимали, что перед ними именно гоголевский Манилов: «истинно образованнейший человек», не допускающий «такому приятному гостю», каким является Павел Иванович Чичиков, пройти в дверной проем после хозяина: «Не допущу пройти такому приятному гостю». В конце концов они еле-еле протискиваются вместе в этот самый проем.

Понятно, что Манилов – некоторым образом восторженный идиот. Но идиот он какой-то особенный, идиот-мечтатель, тошнотворно, паточно сентиментальный и изнурительно вежливый: с непомерными сюсюканьями. Тетешкая свою жену-душеньку (Лариса Удовиченко), этот сладкоголосый господин на дух не выносит «вопросов низкой жизни», повседневную рутину сельского хозяйства, желая все дни прожить «на лоне, некоторым образом, природы». Чтобы «майский день» никогда не заканчивался, а «именины сердца» были вечными. И мечты у него самые что ни на есть его, маниловские: «Как хорошо было бы, душенька, как славно, если бы взять и провести отсюда подземный ход, а выход прямо на Театральной площади». И нам сразу же представляется этот гоголевский мечтатель выходящим со своей душенькой из-под земли на Театральную площадь, - и от этих его диких мечтаний прямо оторопь берет.

Непонятно, в сущности, кто из них, по сути, отвратительнее: «прореха на человечестве», ужасающий Плюшкин, или этот, гоголевско-богатыревский Манилов - какой-то сахарный, пустой, как барабан. Богатырев играет Манилова ни «сиюминутного», а «вечного» - таких восторженных идиотов и идеалистов без идеи, каковых русская действительность может плодить до бесконечности, и в наше расхлябанное время полным-полно.

Такой же дурак в его исполнении и Клеант - в пьесе Мольера «Тартюф», поставленной во МХАТе в 1981-м Анатолием Эфросом. И не просто дурак, а вершина человеческой глупости. В этом спектакле в роли Оргона, кстати, был занят Калягин. Вот он и сказал, что «Юра играл не правильного человека, а набитого дурака. Набитого цитатами, вычитанными где-то. Представляете, когда дурак говорит правильные вещи, да еще темпераментно, да еще когда слова извергаются с бешеной скоростью, мешая сами себе и выражению мысли… Он краснел, синел, потел… Это было потрясающе!»

Театральный шедевр: лишнего билетика было не достать, все рвались посмотреть именно Богатырева.

 

Объяснение в любви

Как он работал над своими ролями? Только в полном одиночестве и с полной отдачей, чтобы роль была отшлифована до блеска. Выходил на сцену знаменитых театров, снимался в кино, сыграв двадцать девять ролей.

Критики писали о его ролях у Михалкова («Свой среди чужих, чужой среди своих») и его Саяпине в «Отпуске в сентябре», о Штольце в «Нескольких днях из жизни Обломова», о Ромашове в «Двух капитанах», о Филиппке - в «Объяснении в любви». Сыгранный Богатыревым Филиппок, alter ego Евгения Габриловича, по чьему сценарию был поставлен этот фильм, - эпос, эта «жизнь и судьба» отдельно взятого интеллигента, заставшего век-волкодав: писатель, военный корреспондент, любящий муж, лирик, романтик, чудак и коренной, «убежденный» москвич.

Богатырев в этой роли проживает огромную жизнь своей страны, да и целого мира, глядя на него беззащитными подслеповатыми глазами попавшего как кур в ощип идеалиста.

В своем первом романе, сочиненном им где-то в трущобах Сокольников, он написал:

«Новый ХХ век начался на самом деле не первого января 1901-го, а 1 августа 1914 года, в первый день империалистической войны. Я видел рождение этого века. Сперва в Италии, в Венеции, откуда сбежали туристы, и пусто стояли отели, гондолы, и столики бесконечных кофеен, и пляж на Лидо, и лежаки у моря тоже стояли пустые Да, новый век начался с ощущения пустоты и опасности».

Это ожидание мировой катастрофы чувствуется и в манновской «Смерти в Венеции», с ее полупустыми пляжами Лидо, надвигающейся, как предвестие войны, холерой – 19-й, гуманистический, век кончается на 14 лет позже положенного.

 

Неоконченная пьеса

…Забавно, что, скажем, Серж Войницев из «Неоконченной пьесы для механического пианино» - уже не «защита» интеллигенции, а беспощадная пародия на нее, на ее декоративное «хождение в народ»: «Софи! Мы завтра пойдем туда, где крестьяне косят сено и раздадим им свои сюртуки». Это одновременно и другая сторона идеализма, и издевка над маниловщиной – у Богатырева всегда есть внутренняя тема, его роли взаимосвязаны, он как бы пишет свою собственную историю России – зафиксированную в персонажах-архетипах.

И здесь так сыграно – по внутреннему смыслу, по «мелодии» роли, в точности как у Чехова. Вопиющая пустота жизни, добровольное расходование ее на пустяки, болтовню, прекраснодушие…

Люди пьют, едят, говорят, а в это время рушатся их жизни. Живут механически, как этот аттракцион, это пианино. И эта нудная пустопорожняя «пьеса» не то чтобы не окончена – она бесконечна.

 

На Гиляровского

…На улицу Гиляровского Юрий Георгиевич переехал лишь после того, как его, беззащитного перед всевозможной «банальной бытовщиной» и проблемами, с нею крепко связанными, друзья уговорили написать письмо в высшие партийно-административные органы.

«Ты, Юра, человек тонкий, ранимый, ты даже совсем не коммунист, но все-таки ты должен перестать стесняться. Ты так им и напиши, что из-за многолетнего проживания в комнате-пенале в бывшей квартире Инессы Арманд, по адресу Манежная улица, 9, не можешь с полной отдачей играть свои роли на сцене Московского Художественного Академического Театра, главного театра страны».

…Как он на самом деле написал это письмо и как долго его уговаривали это сделать, нашло, скорее всего, свое отражение в его дневнике. Наверху же, наверное, были так поражены полученной депешей, что сразу же отдали приказ по Моссовету: срочно выделить Народному артисту РСФСР Богатыреву Ю.Г. однокомнатную квартиру. И чтобы обязательно не у черта на рогах, не на безликой спальной окраине, а в районе, близком к центру города.

Как ни странно, получилось. Туда он с Манежной и переехал, отпраздновав в кругу близких друзей новоселье. И аккуратно расставил на полках книги, замечательные книги по искусству, которые собирал со студенческих лет. И развесил свои картины. И в театр ездил с улицы Гиляровского. Он почти каждый вечер выходил на сцену, но уже меньше снимался в кино.

 

За четыре дня до выставки

…Самое страшное и непоправимое случилось в ночь с 1-го на 2-е февраля 1989 года в той же маленькой квартире на улице Гиляровского. Версий случившегося несколько.

Одна из них почти «официальная», сухая и протокольная: гуляли, пили… внезапно стало плохо с сердцем… вызвали Скорую… фельдшер длинной иглой ввел в сердце артиста клофелин – препарат, несовместимый с транквилизаторами и выпитым шампанским. Транквилизаторы Юрий Георгиевич принимал несколько лет. Шампанское откупорили по случаю крупного гонорара в валюте, который он получил от итальянского продюсера фильма Михалкова «Очи черные» за роль несколько глуповатого веселого предводителя дворянства.

Началось с шампанского и кончилось траурными флагами на фасаде театра в Камергерском переулке…

Через четыре дня, 6 февраля 1989 года, на Тверском бульваре, в помещении филиала Театрального музея Бахрушина, в Доме-музее Ермоловой, должна была открыться персональная выставка работ Юрия Георгиевича Богатырева.

Он готовил ее больше десяти лет. Или дольше. Возможно, всю жизнь. Сейчас никто не может точно сказать, сколько времени у него на это ушло. Что-то, наверное, есть об этом в его дневнике. А в «памяти времени» – свидетельства очевидцев, мнения критиков, его фильмы и фильмы о нем, спектакли, шаржи, картины, рисунки…

Он и в себя тоже вглядывался, может быть, во много раз пристальней, чем в кого-либо еще. И себя из огромной и сложной повседневности «выхватывал» с безжалостной откровенностью. Всякий раз шаржированно, как в том автопортрете, где очень большое длинное лицо с очень толстыми щеками и губами, а справа, на копне пшеничных волос как бы невзначай пристроился крошечный черный цилиндр.

Похоже, что он прилетел из того, сказочного, мира, который Юра рисовал красками этого мира; и оттуда же – огромная, крылатая бабочка на шее…

Рисунок сохранился, и бабочка не улетела, да и некуда было ей лететь, в московском-то феврале.

Ия Савина вспоминала:

«На Ваганьковском кладбище его отпевал дивный священник. Потом он сказал несколько слов от себя: «Юрочка, золотой человек! Ты рано ушел, но ты пойми, не сокрушайся, Господь обходит свой сад и собирает плоды, которые уже созрели…». Мы рыдали. Может быть, Юрочка при своей болезни уже больше не мог так работать, как работал. И Господь забрал те плоды, которые уже созрели, гениальные эти плодыМожет быть…»

На его могиле установили большой, но неожиданно легкий гранитный памятник с надписью:

«Юрий Георгиевич Богатырев 1947 1989 Народный артист РСФСР».

При создании памятника использовали рисунки Артиста.

Высокое звание присвоили Юрию Георгиевичу Богатыреву меньше чем за год до остановки сердца – в 1988 году. Замечательного художника друзья признали в нем еще в шестидесятые, но кто из них первый об этом сказал, осталось, скорее всего, в его дневнике…

Впрочем, неважно, кто первый его заметил – как художника, а не только большого артиста: актеры, фотографы, художники, режиссеры, друзья, знакомые, просто люди, имена которых пропали, что называется, «в дебрях десятилетий». Они и увидели цветные сны и видения актера и художника Юрия Богатырева. Талант его был таков, чтобы душой и сердцем непрерывно чувствовать «забытую красоту».

фото: Советский экран/FOTODOM

Похожие публикации

  • Это просто чума
    Это просто чума
    Как болезнь, убившая каждого второго европейца, помогла западу построить капитализм?
  • За подписью БОГА
    За подписью БОГА
    Актер Юрий Богатырев всегда был великолепен. Если говорить о нем как о человеке, то между молодым Богатыревым и им же в конце жизни – пропасть. Как случилось, что он, поначалу радостно открытый миру, с годами впал в отчаяние?
  • Отец эротики
    Отец эротики
    Художника Обри Бердслея современники считали возмутителем спокойствия. Его рисунки запрещали, обвиняли в непристойности. Как получилось, что тихий книжный иллюстратор и библиофил стал отцом современной эротики?