Автор: Ирина Кравченко
Вероника Долина рассказывает о том, как сказочные пьесы Евгения Шварца помогали ей отличать земных женщин от фей и понимать, чем сама она похожа на рыцаря
– Для меня мир Шварца был защитительной оболочкой, очень не тонкой. Меня сказка вытаскивала десятки раз ещё с детских лет. Вот в чём ценность сказки… Это изоляционная лента, которой можно хоть всё тело обмотать, и она тебя спасёт тысячу раз. Не по дубовой поговорке: «Сказка ложь, да в ней намёк». Она не ложь никакая. Фантазия – та же религия. Фантазия вытащит тебя множество раз, столько, сколько ты позволишь себе с верой заглянуть в её будто бы не существующий мир. Я вообще давний ревизор этого мира. И знаю немало людей, ровно таким же образом относящихся к нему.
Сказка – база, первооснова литературы, плод фантазии. Причём старая сказка – плод старой фантазии. Как старый ключ от старой двери. Старый – это всегда аромат. Но ещё и намёк на сокровенность. В силу археологических причин своего существования сказка намекает на то, что она достоверна. Это волшебство, которое вполне могло быть в реальности. Например, деревянная кукла, превращающаяся в настоящего ребёнка, – почему бы и нет? Простой языческий приём. Или человек, который днём был птицей, а ночью оборачивался мужчиной. Что тут такого? Простой мифологический ход, пронизывающий десятки сказок разных стран. Для меня раз сказка старая – стало быть, факт. Старый и старинный – я воспринимаю как достоверность. Так я устроена.
А как и когда сказка вас спасала?
– Взять хоть «Мальчика-с-пальчик». Главный герой уводит братцев и сестриц в лес, оттого что они надоели родителям, которые не могут их прокормить. Мальчик умён и не единожды выводит их всех из тёмного леса. Эта простая метафорическая формула – найти своим близким выход из трудных обстоятельств – преследовала меня с детских лет. Надо иметь хотя бы крошки, или крупу, или камушки, чтобы найти дорогу из темноты, – это я усвоила ещё ребёнком. С тех пор я невероятный запасчик всего, что может пригодиться, не по-плюшкински, а разумный.
Впрочем, разнообразные способы выживания я черпала в любой хорошей литературе. Сколько рецептов, выручающих в жизни, я вытащила из книг старика Дюма! Взять хоть формулу, близкую к сказочной, – «эффект подвесок королевы», как я это называю. Это когда судьба даёт тебе задание, которое ты будто бы не в физических силах выполнить, но ты берёшься и выполняешь. Здесь присутствует даже не фактор подвига, а повышенно требовательное отношение к себе и пониженное – к окружающему пространству. И тогда ты начинаешь сотрудничать с пространством настолько близко, что принуждаешь ветер дуть в твои паруса.
– Возьмём легенду о Тристане и Изольде, которую я впервые читала ещё лет в тринадцать. Знаете, как называется волшебный напиток, который главные герои неосторожно выпили на борту корабля? Там волшебство-то не в сильной любви: они были приговорены друг к другу химическим способом. Напиток везли королю Марку, чтобы любовь пожизненно соединила этого не очень юного мужа и его юную невесту Изольду. Но два молодых дурака напиток выпили. А как он называется по-французски? «Фильтр». Я ещё в тринадцать лет, когда прочитала это слово, глазам своим не поверила: что за название для волшебного напитка? Какое-то менделеевское, как из лаборатории. А легенда, сказка, предание и есть лаборатория. В очень старой литературе присутствует технология волшебства, техника создания магической реальности. Ну, не в прямом смысле, но если покопаться и кое-что понять…
Всякое «жили-были» таит в себе такие археологические находки! Когда я переводила сказки Марии Французской, я чувствовала себя Шлиманом, который, прочитав Гомера, отправился раскапывать Трою – и нашёл её. Сказка, на мой взгляд, – это пропись, это фильтр, это волшебный напиток, который работает. Выпьешь его – и не погибнешь, и выберешься отовсюду, ещё и других вытащишь.
И какую роль в вашей жизни играли пьесы Шварца?
– Книжку Шварца я обнаружила на полке, когда мне было лет десять. И до сих пор не забыла первого впечатления от того, что там прочитала. Я перелистывала толстенький том туда и сюда, лезла в выходные данные и не могла поверить, что написанное – сколько-нибудь советское. Даже будучи ребёнком, я почувствовала, что имела дело с чем-то не виданным мной до тех пор. Вообще, это западная традиция: создать образ Дон Жуана или Жанны д’Арк так, чтобы ты просто увидел себя. Жанна д’Арк, девочка, которая говорит, что как хочет, так и сделает, что ей высшие силы сказали, как надо поступать, – ух, моему безумию и моей очарованности не было имени! Для меня в этот ряд, скорее западный, встал и Шварц.
Несмотря на моё удивление его пьесами, я оказалась к их восприятию абсолютно готова. Хотя бы потому, что всё детство читала сказки, самые разные, и теперь со страниц книги на меня смотрели десятки знакомых мне персонажей. Для меня, например, рыцарь Ланцелот из «Дракона» был как родственник: я знала, кто он, из какой эпохи.
Евгений Шварц
– Ни в коем случае. Я была той девочкой, которая грезилась себе мальчиком. И вполне могла вообразить себя рыцарем. Я же ещё выходец из французской спецшколы, для меня Жанна д’Арк – родной человек, а это – девочка, которая подстриглась, надела доспехи и поехала воевать.
А кто такой рыцарь?
– Он диссидент, инакомыслящий во имя защиты прав человека. Его интересуют только высшие ценности. Он служит справедливости как божеству. Попутно обслуживая ещё и муз как низших божеств. Рыцарь ведь человек высокоорганизованный, поэтому чрезвычайно склонен к искусствам и наукам. Музыка и шахматы, математика и словесность – это всё рыцарские занятия.
Если человек занимается искусством, если он талантлив, он просто не может не исповедовать рыцарский кодекс?
– Это одна академия.
Восприятие рыцаря существует для вас без налёта куртуазности?
– Милые, галантные стороны рыцарства – музыка, литература, спецухаживания за дамой – меня не разогревали. Правда, французская школа познакомила с кодексом Тристана и Изольды. Но куртуазности в моём отношении к рыцарям мало: я всего сладкого не любитель. На турнире дама премировала сражавшегося с соперником – мне данного жеста достаточно.
Шварц по складу характера и дарованию был рыцарем. Воевал в составе Добровольческой армии, писал пьесы, которые, несмотря на то что их активно ставили и экранизировали, не отвечали принципам соцреализма. И при своём внутреннем нонконформизме Евгений Львович уживался с властью.
– Да, у него всё было в меру благополучно. Достаточно того, что не сидел во времена репрессий. Он, как умный и талантливый человек, умел вписаться в доставшееся ему время. Бороться за жизнь – тоже одно из высоких предназначений художника не самого истерического склада. Ему надо уметь выживать в трудных условиях лагеря или гетто.
Выживать и одновременно сохранять себя?
– Тут уж как получится, скажу печально. У Шварца получилось, о чём можно судить по его пьесам. Сражаться с драконами можно разными способами.
Вы тоже склонны к битве с ними?
– Если дракон не такой лапочка, как в «Игре престолов», а поработитель, человеконенавистник, буду противоборствовать ему, а что ещё остаётся? Такие простаки, как я, для того и созданы. Я устроена протестно, меня хлебом не корми – дай противостоять. В школе не было завуча, который бы на меня не обижался. Если входила в кабинет директора, сразу присаживалась к директорскому столу. Такой я дикарь. Многих раздражала, но ничего не могла с собой поделать. Хотя старалась компенсировать своё непокорство куртуазной речью, симпатичными стихами. Когда водила уже своих детей знакомиться со школой, первый раз входя к директору, заводила весьма панибратскую беседу. И опять не могла с собой совладать. Для меня начальник – особая категория людей, я буду над ним куражиться, буду его дразнить, чтобы сбить пафос отношений. Потому что я демократ, для меня человек не выше человека, женщина не выше мужчины, мужчина не выше женщины, взрослый не превыше ребёнка. Никто не имеет преимуществ. Только если талант, но на этот счёт следует помалкивать и ему самому, и многим окружающим: тут тоже скромность рекомендуется. В общем, возвращаясь к вопросу, повторю: я природный нонконформист. Буду как минимум бряцать на лире и складывать не всегда выгодные для себя куплеты.
А Золушка, о которой Шварц написал такую дивную пьесу, вам близка? Интересно, кстати, изменился в сознании людей образ этой героини? Она представляется девушкой, которая своими страданиями обеспечивает себе будущую благополучную жизнь – непременно с принцем и во дворце. Довольно мещанская картинка.
– Она обожествляет мужчину, который протягивает ей руку. Поэтому возлюбленным Золушки мог оказаться вовсе не принц, а, например, сын простого человека. Золушка бескорыстна, земные блага ей безразличны, её питательное вещество – любовь. Бал для неё всего лишь возможность найти любимого.
И «очень вредно не ехать на бал, когда ты этого заслуживаешь».
– У меня ещё любимые слова в сказке Шварца те, которые говорит фея, Золушкина крёстная, о её мачехе и сестрицах: «Они никого не любят, ни о чём не думают, ничего не умеют, ничего не делают, а ухитряются жить лучше даже, чем некоторые настоящие феи». Если отвлечься от нравоучительности, которая здесь заложена, и посмотреть глубже, то вспоминается старинная формула французских сказок: «Первое занятие феи – стирка». Фея – низшее существо, смотрящее на человека снизу вверх, вот фокус какой! О чём нам Шварц тоже напоминает.
Значит, Золушка как человек выше феи?
– По настоящему фейному кодексу – да. Но Золушка – малограмотная девочка, она не в курсе этой иерархии. Люди боятся фей. Фея, например, может увести мужчину. Она всегда соперница женщины земного происхождения. На самом же деле фея трепещет перед человеком, но человек необразованный этого не знает. Образованный догадывается. Поэтому нужны редкостные сочетания обстоятельств, чтобы сложились отношения феи-крёстной и простой девочки. Впрочем, Золушка тоже может быть не очень простой. Почему у неё крёстная – фея? Не родственница ли она ей? Если родственница, то и Золушка, получается, не совсем земного происхождения и её тоска по мужской любви, по любви обычного мужчины – неосознанное стремление жить как все. Фея, даже если она такова наполовину, тяготеет к земному мужчине. В этом весь ужас: она влюбляется в него и платит за свою любовь как в «Русалочке» Андерсена. Она стремится пожертвовать рыбьим хвостом, пожертвовать миром стихий, из которого вышла, риск огромен. Шварц, кстати сказать, отчасти создал идиллию – принц, дворец, – которая по законам кино эффектно смотрится на экране, а старая сказка о Золушке более обыденна.
Вы часто встречали фей?
– Необычных женщин? Встречала, больше пяти раз.
Узнавали их сразу?
– Да, есть масса признаков. Необычные глаза, необычная, часто с намёком на лёгкую прозрачность кожа, необычная речь. Степень наполнения фейным веществом бывала разная. Но стремление феи к земному мужчине, то есть выйти замуж и быть как все, лежало на поверхности. Фея крайне мало походила на всех, а жила простодушной жизнью женщины, легко предлагающей себя мужчине, поскольку он мог помочь ей укрепиться в реальности. Ни к чему хорошему это не приводило.
Пожилых фей я не видела давненько, не знаю, может, я сама уже переквалифицировалась, но не уверена – я земного происхождения, хоть иногда играю в фею, поскольку во мне есть зачатки этого. Я знаю, что многому можно научиться, что волшебство близко, но поработать придётся.
То есть волшебство тоже зарабатывается?
– Конечно. Я не верю в бесплатную добычу счастья, удачи, хоть какого-нибудь успеха. Успех должен быть оплачен.
Это напоминает «обыкновенное чудо», придуманный Шварцем оксюморон. Но чудо прежде всего неожиданное явление.
– Конечно, ничего не гарантировано. Чудо нельзя заработать, а то все, кто хочет, жили бы царственно. Но и бездельник может стать королём. А трудиться нужно потому, что жизнь должна быть добросовестной, пусть и без всякой квитанции, которую можно предъявить в определённый момент. Совестливый человек обязан трудиться, не ради успеха, вообще не ради чего-то внешнего, – ради самого себя, своей души.
Так что же такое чудо?
– То, что нисколько не гарантировано, но статистически встречается. Не нужно нацеливать свою жизнь на чудо, но можно, приподнимаясь над плоской реальностью, пытаться веровать в высшее происхождение человека, в высшее происхождение жизни. Можно настраиваться на чудо, но неназойливо.
Вы настраиваетесь на нечто чудесное и стараетесь это приблизить?
– У меня всегда были сценарии – на год, на пять лет, и я твёрдой походкой, не всегда прямым, иногда кружным путём, и даже грустными маршрутами, но шла к задуманному. А с возрастом я вообще с огромным трудом могу отступаться от своих замыслов, даже если признаю их несовершенство. Я такой природный шахтёр, который рубится в шахте, и природный вахтёр, который стоит на вахте, и природный подводник, который сидит в подводной лодке, и пилот, который в своей пилотке. Но, повторяю, ничего не обещано, есть то, что от твоего прямого старания не зависит, поэтому без помощи высших сил трудно. Надо уметь видеть, слышать и понимать какие-то вещи. Это тоже поиск и труд.
«Сказка, рассказывается не для того, чтобы скрыть, а для того, чтобы открыть, сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь»
Обнаружила я в себе способности сотрудничать с высшими силами достаточно рано, отчего, наверное, пока я не окончила школу, моя мама, женщина абсолютно земная и прагматическая, повторяла мне, чтобы я перестала смотреть в небо, а смотрела под ноги. Она очень настаивала на приоритете земного перед небесным и замечательно жила, но в отношении своей судьбы я её немножко переспорила.
Я и детей своих обучала, как прожить жизнь, вглядываясь во что-то такое, чего другие не видят. Даже пятилетнему можно многое объяснить. Конечно, будут сюрпризы, когда человек в один прекрасный день окажется действующим лицом совершенно другого сценария, не того, который себе написал. Но путь свой выстроить каждому по силам, и здесь без волшебного сложно.
Почему я и люблю сказки: в них соседствует возвышенное с простецким. Это пособие для человека понимающего. Вся литература, в которой есть элемент сказочного, способна дать подсказки о нашем небессмысленном пребывании на земле и даже о нашем бессмертии.
У меня бывали дни, когда ничто не выручало, кроме волшебства, простого, моего собственного.
фото: ЛИЧНЫЙ АРХИВ В.ДОЛИНОЙ
