Радио "Стори FM"
Рыцарь светлого образа

Рыцарь светлого образа

Автор: Мария Сперанская

Актёр Борис Хмельницкий был игроком. Азартным, умным, фартовым. Но ему везло не только за игральным столом. Ему и в жизни везло. И вот почему…

Надо сказать, что особенно он был удачлив на людей. Знал ли мальчик из далёкого Уссурийска, что будет на ты с самим Мессингом, что породнится с прославленной семьёй Вертинских, что вместе с Любимовым построит легендарную Таганку, с Высоцким напишет цикл песен, а мировая звезда Кирк Дуглас пригласит его в Голливуд? Воистину причудливо тасуется колода, как говаривал небезызвестный персонаж, которого, кстати, Хмельницкому тоже довелось сыграть. Более того, именно с Воланда у него началась новая жизнь.

– Ну, «Мастер и Маргарита» – такое произведение, за которое всем, прикоснувшимся к нему, рано или поздно приходится расплачиваться, – говорит дочь Бориса Хмельницкого Дарья. – Да, после этого папа и ушёл с Таганки.

В конце 70-х на «Мастера и Маргариту» ломилась вся Москва! Роль Воланда исполняли в два состава – Хмельницкий и Смехов. Спектакль шёл уже несколько лет, когда в один из вечеров режиссёр Юрий Любимов вдруг неожиданно распорядился: «Сегодня вместо Смехова играет Хмельницкий! Будут очень важные люди!» «Я так не могу, – сказал Борис. – Это непорядочно по отношению к Вене». «То есть не выйдешь? Что ж, ладно»,– ответил Любимов. И вскоре Хмельницкого с этой роли вообще снял. Без объяснения причин. Как выяснилось позже, режиссёр считал, что за такие роли нужно биться, выгрызать их зубами, идти по головам, по трупам, а Хмельницкому, выходит, всё равно… Хоть актёр часто и повторял, что «на родителей и учителей не обижаются», но стерпеть этого не смог и положил на стол заявление об уходе. А Юрий Петрович, сам когда-то давший Хмельницкому прозвище Бэмби – наивность и честность, – удерживать не стал, сразу подписал.

– У папы был принцип – никогда ни одну роль он не стал бы «выгрызать», расталкивать кого-то локтями и уж тем более идти по трупам. Говорил: «Кто идёт по трупам, потом дурно пахнет». Был очень порядочным человеком. Но на самом деле я рассказываю об этом впервые, в этой истории невольно была замешана ещё и женщина. В то время у папы случился роман с одной актрисой, к которой, как оказалось, неровно дышал и Юрий Петрович. А папа об этом понятия не имел! Такое вот роковое совпадение.

Переживал, что с театром всё так обернулось?

– Наверняка. Но переживаний своих он никогда не показывал, даже близким. Не хотел никого огорчать. Поэтому я не помню разговоров на эту тему, каких-то душевных метаний. На самом деле папа ведь уходил с Таганки трижды. После того случая он продолжал работать в своих спектаклях по договору, но ушёл, когда вместо Любимова в театр назначили Эфроса. С возвращением Юрия Петровича из эмиграции папа к нему сразу опять вернулся и играл свои ещё оставшиеся роли. Хоть он давно уже был не в труппе, его портрет продолжал висеть в фойе, однокашники считали его своим, а публика – артистом Таганки. Только когда начались склоки и Таганка разделилась на два лагеря, он ушёл окончательно. Не хотел во всём этом участвовать. И всё равно потом не раз говорил, что годы в театре – самые счастливые в его жизни, а Любимов – главный из его учителей. И это ведь действительно так.

Однажды Юрий Петрович, тогда ещё педагог Щукинского училища, случайно услышал, как какие-то студенты играют джаз. Понравилось. Подошёл: «Ребята, вы мне нужны. Я сейчас у выпускников ставлю диплом по Брехту, и мне там понадобится такой бродячий оркестрик. Сможете поучаствовать?» От таких предложений не отказываются. На первой же репетиции режиссёр попросил: «Вот здесь бы мелодию типа дождичка». Так родилась песенка Водоноса, а потом и все остальные зонги, которые написали друзья-второкурсники Боря Хмельницкий и Толя Васильев. Любимов реально открыл их, полностью доверив музыкальное оформление. Однажды на спектакль «Добрый человек из Сезуана» пришёл Шостакович. Уже за кулисами, после финала, музыканты осмелились у него спросить: «А как вам наши песни?» И Шостакович сказал: «Гениально». Вскоре Любимову предложили руководство театром. «Доброго человека…» со всем исполнительским составом он забрал с собой. Так началась Таганка.

– Ну и потом Юрий Петрович просто помог папе поверить в себя. Папа же заикался, что для актёра, считай, – профнепригодность. А у него это с четырёх лет. Встал как-то ночью воды попить, и вдруг на него с буфета слетел здоровенный петух. Закукарекал, заметался! Этого петуха, оказывается, поздно вечером привёз папин отец и запер на кухне. Взрослый бы испугался! Папу потом долго лечили лучшие логопеды, но полностью так и не вылечили. У него были две «страшные» буквы – «т» и «к», которые преодолеть сразу не всегда получалось. Помню, как он кругами ходил по квартире и тренировался перешагивать неудобные слова в новой роли… Грустно шутил: «Быть артистом-заикой – всё равно, что быть бегуном со сломанной ногой». А Юрий Петрович в этом смысле поступал очень мудро – делал вид, что проблемы вообще не существует. Мог как бы между прочим бросить: «А ведь твой Вершинин вполне мог заикаться», – и папу сразу отпускало. Или говорил: «Да заикайся ты сколько хочешь и не морочь мне голову! Это краску роли придаёт. Пусть зритель думает, что я так поставил». Всегда находил нужные слова. Папа был ему за это очень благодарен – «до слез», как он сам иногда говорил.

Отношения у них всегда были тёплые. Помню, как прямо во время спектакля – между сцен – мы с папой иногда заходили к Юрию Петровичу в кабинет. Я, ещё маленькая, смотрела по сторонам. Это же интереснее, чем слушать взрослые разговоры. Думала, ничего себе, тут стены исписаны, и куклы на пианино стоят! А куклы были с лицами актёров Таганки. И так мне хотелось, чтобы у нас дома тоже была кукла «Хмельницкий». Спустя много лет, на 35-летие театра папе подарили копию той куклы. Но ещё больше меня тогда поражала исписанная стена. Потому что в то время писать на стенах – это было что-то немыслимое. Прочитать я, конечно, ничего ещё не могла. Позже узнала, что там оставляли автографы известнейшие люди. Под впечатлением я стала активно рисовать на обоях в квартире.

А папа что?

– Ничего. Хочешь – рисуй! Он ничего мне не запрещал. Никогда!

Часто отец брал вас с собой в театр?

– Очень. Можно сказать, что с двух лет я за кулисами росла, знала там каждый закуток, все спектакли наизусть выучила! Дело в том, что мои бабушка и дедушка, в доме которых мы с папой жили, играли в преферанс. Практически каждый вечер. Дедушка был с юности увлечён картами. Когда бабушка вышла за него замуж, как мудрая женщина, она тоже решила освоить игру. В конце концов, они стали друг другу подыгрывать, поэтому за один стол больше не садились. Глядя на родителей, и папа с детства заразился преферансом. Случалось, что у нас дома в каждой комнате сидело по азартной компании: бабушкина, дедушкина и папина – актёрская. А мы с Луизиной дочкой Катей (Луиза – старшая сестра Бориса, музыкант. – Авт.) в это время строили под роялем шалаш из пледов и были счастливы, что нам никто не мешает. Несколько раз в неделю бабушка с дедушкой разъезжались играть по своим друзьям, и тогда папа брал меня с собой в театр. Оставлял в женской гримерной, где моими «подругами» были актрисы Таня Жукова и Маша Полицеймако. Я их обожала. 

И Нину Шацкую помню прекрасно, как она сидела со своими неописуемыми золотыми волосами и рисовала глаза перед «Мастером и Маргаритой». А потом меня забирали к себе в цех гримёры. Там были парики, и я не успокаивалась, пока все не перемеряю, не накрашусь, не наряжусь как-то немыслимо в костюмерной. То есть постоянно была занята делом. Я даже фонари поворачивала вместе со своим двоюродным братом Стёпой (Степаном Михалковым. – Авт.), когда после армии он недолго работал на Таганке осветителем. Спектакли смотрела обычно из-за кулис. Больше всего любила «Три сестры», где папа в роли Вершинина был особенно хорош собой. До сих пор помню, как они с Аллой Демидовой стояли, держась за руки в свете прожектора. Потрясающая мизансцена! А вот «Десять дней, которые потрясли мир» я, наоборот, не любила – там папу в конце убивали. Когда начинались поклоны, папа каждый раз выводил меня вместе со всеми на сцену. Публика аплодировала, а я была уверена – хлопают мне. Кланялась аж до земли!

druzia.jpg
С А. Демидовой, И. Дыховичным, Л. Филатовым

Зачем ребёнка – на поклоны?

– Там все актёры выходили со своими детьми. Развлекались они так – молодые, весёлые, – хотелось похулиганить немножко. Юрий Петрович им это разрешал. В «Пугачеве» даже специально придумал детский хор, и мы, стоя перед залом, пели – я, Алика Смехова, Миша Полицеймако, Денис Золотухин… Любимов гибким был, понимал – детей дома оставить не с кем. Он вообще не был диктатором, тираном, как ему часто приписывали люди вне театра, ни разу не уволил ни одного актёра, даже если было за что, приветствовал импровизацию. Есть знаменитая история, я её от папы слышала не раз. Как-то, ещё в 70-е, таганковцы сидели в ресторане ВТО. В компании было много народа из разных театров. И вдруг Андрей Миронов говорит им: «Ребята, театр у вас, конечно, потрясающий, спектакли самобытные. Но, согласитесь, вы ведь сами при этом – марионетки». Имея в виду, что Таганка – чисто режиссёрский театр, где актёры права голоса не имеют. А папа не терпел несправедливости. Отвечает ему: «Допустим. Но тогда назови мне с ходу десяток блестящих актёров нашего поколения, до 30, из любого другого театра страны. Не можешь? А у нас есть Славина, Демидова, Филатов, Шацкая, Высоцкий, Жукова, Полицеймако, Бортник, Губенко, Золотухин, Смехов, Джабраилов, Ульянова… И каждый – личность». Миронов согласился: «А ты прав…»

Хмельницкий и Высоцкий дружили?

– Папе не нравилось, что после смерти Высоцкого многие вдруг стали называть себя его близкими друзьями. Он говорил, что это совсем не так. И себя никогда его другом не называл. Говорил – мы товарищи. Но при этом Володя Высоцкий и Толя Васильев часто бывали у нас дома. Они что-то наигрывали на гитарах, папа сидел за роялем – втроём писали музыку. И это отпечаталось у меня очень отчетливо, хотя Высоцкого не стало, когда мне было всего два с половиной года. Я даже помню, как он пел мне свою знаменитую «Сказку о нечисти», где рефреном идёт строка: «Стра-а-ашно, аж жуть!» А мне было совсем не страшно, а весело. На этих их посиделках родилось много песен. Однажды папа включил магнитофон и записал, как они сочиняли, спорили, предлагали свои варианты мелодии, просто разговаривали. Спустя чуть ли не четверть века он наткнулся на эту уникальную плёнку. Собирался издать, но не успел. После его смерти ту фонограмму я не нашла… 

Ещё была история, как Марина Влади привезла в Москву новый диск Высоцкого, только что вышедший в Париже. Собрались компанией, стали слушать. Дошли до песни: «Всё равно я отсюда тебя заберу в светлый терем с балконом на море…», а Влади говорит: «Очень красиво и совсем необычно для Володи». На что Высоцкий отвечает: «Да, песня замечательная! Только вот музыка не моя, а Борина». Об этом я уже, конечно, знаю по папиным рассказам. Их вообще с Высоцким многое связывало. Ведь тот написал все баллады к картине «Стрелы Робин Гуда». И говорил, что посвящены они папе, сыгравшему Робин Гуда. Мало кто может таким похвастаться.

А что это был за некрасивый эпизод с ролью Галилея, расскажите.

– Галилея изначально репетировал Высоцкий. Незадолго до премьеры у него произошел срыв, положили в больницу. Любимов вызвал папу: «Надо спасать спектакль. Срочно вводись». Но папа сначала поехал к Володе посоветоваться: «Что делать? Роль-то твоя». И Высоцкий дал добро: «Играй!» Огромные монологи пришлось выучить за несколько дней. Репетировали сутками. Стресс жуткий! Но «Жизнь Галилея» папа успешно сыграл несколько раз. По негласному закону после ввода актёров ставят играть в очередь. Высоцкий же, вернувшись, пошёл к Любимову: «Я прошу, чтобы эта роль была только моей». Папу это задело. Но он был счастливым человеком – не умел копить обиды, начисто был лишен актёрской зависти. И скоро простил Высоцкого.

В 90-е папа очень переживал, что Высоцкого стали забывать. Сделал всё, чтобы поставить ему памятник как раз у Петровских ворот, вопреки строчке из Володиной песни: «Не поставят мне памятник в сквере, где-нибудь у Петровских ворот…» И каждый год проводил там вечера памяти Высоцкого.

В другой театр Борис Алексеевич служить так и не пошёл?

– Нет. Хотя куда его только не звали. Как-то они с Натальей Гундаревой пересеклись на съёмках, и она говорит: «Боря, Гончаров тебя очень ждёт. Давай к нам, приходи!» Но… Таганка была для него, как Родина. Не мог он изменить театру, где состоялся как актёр. А я считаю, что именно на сцене он состоялся на миллион процентов. Ведь какой спектр ролей переиграл, в каких спектаклях! А вот кино ему недодало.

Разве? Всё-таки почти 70 картин. И звание «главного Робин Гуда СССР» многого стоит.

– Вот именно, что СССР. Страна развалилась, кино тоже пришло в упадок. От большинства предложений в 90-е папа отказывался – брезговал сниматься в примитиве, в тупой бездарности. Кстати, среди своих киногероев он больше всего ценил князя Игоря из одноимённого фильма-оперы. Для этого образа папа впервые отрастил бороду, и она ему очень шла. Как-то между съёмками заехал в театр. Любимов, увидев его, сказал: «Сбреешь – уволю!» А папе и самому с бородой больше нравилось. Шутил: «Борода – это не просто для стильности. Это мой принцип». Но вот на телевидении начались проблемы. Там как раз вышел приказ, запрещающий появление на экране женщин в брюках и бородатых мужчин. В итоге из четырёх передач Хмельницкого вырезали. Но он принципом не поступился, бороду сберёг, хотя дорога в эфир ему ещё долго была заказана.

druzia2.jpg
С О. Остроумовой и Л. Филатовым

Зато пригласили в Голливуд!

– Это уже позже – в начале 80-х – было. До этого, в совершенстве освоив сербский (способность была к языкам), он сыграл в трёх югославских фильмах. Стал там очень популярным, ездил на национальные кинофестивали, получал призы. И вот как-то на фесте в Белграде папа познакомился с Кирком Дугласом, и тот позвал его сняться в голливудской картине «Скалолаз». Кажется, он собирался её продюсировать.

То приглашение было не на уровне дружеского трёпа, а сделано официально. По этому поводу для советской делегации Дуглас устроил фуршет. Улучив момент, Хмельницкий поинтересовался: «Кирк, хау мач мани?» Озвученная сумма для гражданина СССР была ошеломляющей – полмиллиона долларов! У Хмельницкого перехватило дыхание. Дуглас по-своему расценил его молчание и тут же поднял гонорар: «Что, мало? Ладно, миллион». А дальше начались тягостные переговоры с Госкино, бумажная волокита. Отпускать категорически не хотели. Актёр даже пообещал всю валюту отдать стране и сниматься за суточные. Но и это не помогло. Лишь через два года на Московском кинофестивале Хмельницкому удалось встретиться с Дугласом и как-то всё ему объяснить. Тот понял. Или сделал вид.

– Папу из-за этого приглашения даже вызывали в КГБ. Намекали: «Борис Алексеевич, чего вам не хватает? Вы и здесь много снимаетесь. Зачем вам в США? У вас дочка, папа с мамой тут – подумайте об этом…» И папа решил не дразнить гусей. Вспоминал об этом всегда с юмором, без особой досады или обиды. Хотя и осознавал, что для его карьеры это выигрышный билет. Только те, кто мешал ему, не понимали, что папа никогда не остался бы на Западе. Он был настолько русским человеком, что психологически не смог бы жить ни в одной другой стране мира. Это абсолютно точно.

shkolnik.jpg
"В школе Боря учился слабо. Так заикался , что не отвечал на уроках". (Сестра Луиза Хмельницкая)
А он позволял себе диссидентствовать? 

– Нет. Ему повезло родиться в семье, которая никогда ничем не была обижена государством. Даже наоборот! Дедушка служил начальником Дома офицеров в разных городах, хорошо зарабатывал, бабушка была домохозяйкой. Много лет они жили на Дальнем Востоке. Репрессии туда особо не докатились, а с ними и горе, ужас, ненависть. Голода не знали даже в войну. Амур кишел лососем, красная икра стояла в подполе бочками. Дедушка после победы над Японией вернулся живым-здоровым. Судьба хранила! Поэтому папины родители оставались светлыми, абсолютно открытыми, кристально чистыми людьми, патриотами своей страны – точно как в советском кино показывали. И таким же вырос их сын. Он говорил: это мой дом, моя земля. Я здесь живу. Как можно все это охаивать? В общем-то, папа был аполитичным человеком, но за родину болел душой, очень переживал, что такую страну развалили. Помню, как-то он не вернулся домой ночевать. Обычно предупреждал, а тут… 

Утром звонит. Я как закричу: «Ты что?! Ты где?! Почему не дома?» Любила командовать. А он говорит: «Дашенька, не волнуйся, но я пока не приду. Мы тут сидим в Белом доме, арбуз едим. Слава Ростропович передаёт тебе привет». «А что вы там делаете?» – думала, загулял. И папа просто, без всякого пафоса отвечает: «Родину защищаем. Тут война вокруг. На всякий случай знай, что я тебя очень люблю». Я сразу включила телевизор, а там без конца: «Путч! Путч!» Показывают танки на мосту, Белый дом под прицелом. Что делать, куда бежать? Мне всего тринадцать было. Смотрю новости, жду папу. Три дня они там просидели… Уже потом, после этих событий, я на вечере в Доме кино слышала рассказ командира «Альфы». Когда они получили приказ готовиться к обстрелу Белого дома, то вдруг узнали, что внутри есть гражданские, в том числе Ростропович, Говорухин, актёры Хмельницкий, Ромашин, Пашутин… И «альфовцы» отказались стрелять.

А каково ваше самое яркое из детских воспоминаний об отце?

– Их очень-очень много. Одно из самых дорогих, как каждый день он провожал меня в школу. Во сколько бы ни приехал ночью со съёмок, всё равно вставал и готовил мне завтрак. В холода первым спускался вниз и прогревал свои «Жигули», чтобы я не мёрзла. По дороге всегда читал мне стихи, которых знал сотни. Особенно любил Маяковского, Блока, Есенина:

Утром в ржаном закуте,\\ Где златятся рогожи в ряд,\\Семерых ощенила сука,\\Рыжих семерых щенят.

Помню, как меня потрясло, что слово «сука» не ругательное, а означает «собака». В тот же день выдала учительнице: «Сука!» У той глаза на лоб полезли: «Ты что?!» А я с вызовом: «Это Есенин». Переходный возраст. А как-то, ещё классе во втором, папа прочёл мне поэму Блока «Возмездие». Я слушала-слушала, а потом говорю: «Да-а, ну это что-то совсем не детское». И всё равно мне было интересно. Сейчас понимаю, что папа меня так образовывал, воспитывал.

Он вас баловал?

– Очень. Это был добрейший, нежнейший, щедрейший папа на свете! Чего только не привозил мне из зарубежных гастролей! Мог все суточные потратить на меня. Однажды разложил все подарки по комнате: каких-то Барби немыслимых, игрушечную посуду, жвачки упаковками, фломастеры, одежду, а потом открыл дверь: «Заходи!» Дух захватило! Я от избытка чувств тут же побежала и сделала ему бутерброд. А еще, представляете, он разрешал мне вообще не делать уроки! Говорил: «Пиши в дневнике: «папа сказал – уроков не задано». Я так и писала. А всё потому, что помимо обычной школы ходила ещё и в музыкальную, в бассейн, на рисование, английский и танцы. Он хотел, чтобы я успевала гулять, чтобы у меня было детство, а не сплошная зубрёжка. Я прогуливала физику, химию, и папа меня поддерживал. Очевидно же, что я – гуманитарий. Он считал, что у каждого свои векторы в жизни. Конечно, я была полной оторвой. Ужасно училась, дерзила, игнорировала форму. Его вызывали, он покорно шёл к учителям. Увидев известного артиста, они улыбались: «Ой, у вас такая непростая девочка…» А он сразу давал им билеты на Таганку. На этом все разборки и заканчивались. 

Меня папа ни разу в жизни не ругал, никогда голоса не повысил. Даже когда я во время продуктового дефицита пакет живых карпов и целое ведро живых раков из жалости в пруд выпустила. Даже когда меня из трёх школ подряд выгнали. Он знал, как охладить мой пыл. Говорил: «Ты умная, ты всё сделаешь правильно». Желание бунтовать сразу пропадало. А ещё у него была коронная фраза – «я тебе доверяю». Например, он заметил, что я иногда подворовываю мелочь у него в карманах. Ни слова! Наоборот, протянул мне ключ: «Вот здесь лежат деньги. Теперь ты ведёшь хозяйство, я тебе полностью доверяю». Это случилось, когда не стало бабушки. Мне было всего тринадцать. И я покупала продукты, готовила, стирала, убирала – весь быт был на мне. Даже полный ремонт в квартире сделала. Таскать деньги я уже не могла – мне же доверяют.

Как отец среагировал на то, что пошли в артистки?

– Такого бреда, как «я категорически против, чтобы моя дочь стала актрисой», – этого у него никогда не было. И он жутко гордился, что я поступила сама. Видимо, ждал, что буду просить о помощи. Вообще-то меня интересовали политэкономия и финансы. Но мама убедила, что с моими знаниями это нереально, а год на подготовку терять жалко. Тогда подруга моей сестры Саши выучила со мной какой-то отрывок, басню, стихи. И всё – я студентка Щукинского. Папа ходил на все показы, считал, что я очень талантлива. Но… не моё это, как выяснилось! Потом я окончила архитектурный, а вслед за ним – высшие курсы режиссёрские. В итоге занимаюсь защитой бездомных животных. Папа же в отличие от меня всегда знал, кем хочет быть – музыкантом и актёром. Сначала во Львове, куда переехала их семья, он окончил музыкальное училище по классу баяна и получил специальность «дирижёр оркестра народных инструментов». А в драматической студии занимался ещё с четырнадцати лет. Сохранилась фотография, где он в черкеске, в гриме перед каким-то спектаклем. После школы поехал поступать на актёра в Москву. Как он сам говорил – на сопротивлении, чтобы доказать себе, что сможет побороть заикание. Но в первый год не получилось. Сергей Бондарчук во ВГИКе быстро папу завернул.

Спустя лет десять, во время банкета на одном из зарубежных кинофестивалей, внимание Бондарчука привлёк высокий фактурный актёр. Спросил у кого-то из знакомых: «Это итальянец? Или югослав?» «Да наш это – Борис Хмельницкий, с Таганки», – ответили ему. Сергей Федорович подошёл: «А ведь я видел вас на сцене. Хорошо играете! Но сегодня не узнал, простите!» На что Борис улыбнулся: «А как срезали меня во ВГИКе, помните?» «Да что вы?!» – изумился режиссёр. «А я потом у вас в «Войне и мире» свою первую роль получил». «Этого не может быть! Готов спорить на бутылку виски! Я каждого своего актёра помню». Они поспорили, и Хмельницкий выиграл. В одной из серий он сыграл адъютанта.

– На следующий год папа решил попытать счастья снова. И поступил в Щукинское училище. По семейной легенде ему в этом помог знаменитый гипнотизёр и телепат Вольф Мессинг. С Мессингом семья Хмельницких познакомилась в 1944 году – он был на гастролях в Спасске. Они подружились и общались потом всю жизнь. Он говорил: «Счастье, что вы у меня есть. Больше ни с кем не могу поддерживать отношений. Потому что «слышу», что люди думают». И вроде бы Мессинг был даже влюблён в бабушку. Перед прослушиваниями в театральный папа с сестрой Луизой навестили Вольфа Григорьевича. Они ещё даже не успели объяснить, зачем приехали в Москву, а Мессинг уже всё знал. Сказал: «Боря, ничего не бойся. Всё будет хорошо. Вольф Григорьевич всегда с тобой». То есть дал папе мощные установки, заставил поверить в себя. И всё получилось, папу приняли! Бабушка с дедушкой им очень гордились!

Как он вёл себя, когда его узнавали на улице?

– Он был человеком абсолютно не пафосным и очень добрым. Вспоминается случай: мы вдвоём идём по Арбату, и вдруг навстречу грязный, пьяный бомж. Как заорёт: «О! А вот и наш Робин Гуд!» Чуть ли не обниматься полез, и папа спокойно поздоровался с ним за руку. Я шепчу: «Пап, отойди! Вдруг он заразный?!» А папа говорит: «Даш, ты что?! Это человек, и он протянул мне руку». Папа вообще с пониманием относился к людям, попавшим в тяжёлую жизненную ситуацию. Выходя гулять с собакой, он всегда захватывал с собой лишнюю пачку сигарет, чтобы отдать её окрестным бомжам. После папиной смерти они мне сказали: «Даш, а мы к Борису Алексеевичу на кладбище ездим. Душевный был мужик! Таких больше нет». Или такая история. Когда осенью 1993 года случился путч, папа увидел у здания СЭВ длинное оцепление из замёрзших молоденьких солдат. Примчался в Дом кино на заседание Гильдии актёров и говорит: «Наши вопросы потом решим. Сейчас нужно срочно купить много хлеба, колбасы и нарезать бутербродов». Все удивились – зачем? «На Кутузовском солдаты голодные больше суток стоят. Надо их накормить». Ездил потом, раздавал еду. Вот такая логика у него была. Он всегда, если мог помочь, помогал. Ему ночью мог позвонить кто-то практически незнакомый: «Борис, а помните, мы с вами в гостях рядом сидели? У моей сестры машина заглохла на 130-м километре!» Папа выходил из дома и ехал спасать.

Женщины сходили по нему с ума…

– Сходили. Я даже видела, как одна влюблённая девушка бегала вокруг нашей дачи и пыталась через забор перемахнуть. Всё звала: «Боря! Боря!» Но папа не любил этого. Говорил: я азартный. То есть ему было интереснее покорять самому. Он не боялся добиваться красивых, даже роскошных женщин – ярких, зажигательных. При этом все они были очень не глупы – папа предпочитал общаться на одном языке. Не помню, чтобы женщин он без конца менял. У него было много длительных романов. С одной очень известной актрисой он прожил десять лет, с другой не менее известной – шесть. Но называть имён не стану, потому что сам папа ни в одном интервью их не озвучивал. Упоминал только Клаудию Кардинале и Монику Витти, да и то полушутя.

С красавицей кинозвездой Клаудией Кардинале они познакомились на советско-итальянской картине «Красная палатка». Возникла обоюдная симпатия. Работа закончились, а вскоре Клаша – как все называли её на съёмках – приехала в Москву. Узким кругом отправились в ресторан ВТО. Просидели до закрытия, и тут Кардинале потребовала «продолжения банкета». В 60-е ночью ничего не работало, и Хмельницкий предложил поехать в гости к приятелю, недавно получившему квартиру. Зима шла к концу – кругом слякоть, лужи, вокруг новостройки всё перерыто, а на Кардинале белоснежные сапожки и такая же шуба. Пришлось Борису её из такси выносить на руках, а заодно и нести на одиннадцатый этаж по лестнице – лифт не работал. Во время застолья разговор свернул на тему любви. Звезда заявила: «Я обожаю заниматься сексом в воде!» – и пригласила Бориса уединиться в ванной. Но, увидев социалистический санузел, растеряла весь пыл: «Да здесь одной не повернуться! Вот приезжай в Италию, я тебе покажу ванну!» И что же? Будучи в Риме, Борис напомнил ей об обещании. Но в ответ услышал: «Да ты что, какая ванна?! У меня муж рядом!»

Почему Борис Алексеевич до 35 лет не женился?

– Не семейный он был человек! Всегда удивлялся: и как это его родители прожили вместе почти пятьдесят лет? А с моей мамой они расписались только потому, что она забеременела. Иначе, уверена, у них бы всё закончилось лишь романом. И имя Марианны Вертинской не ассоциировалось бы у всех с единственной женщиной Бориса Хмельницкого. Он её так преподносил, думаю, для меня. Это бред, однолюбом он никогда не был. Знакомы они были ещё с института. А сошлись лишь спустя пятнадцать лет. У мамы уже была дочь Саша. На вопрос – кто кого бросил? – папа отвечал: «Она меня». У него был принцип: всегда говорил, что первыми его оставляли женщины, как бы ни было на самом деле. И никогда не отзывался о своих бывших плохо. Рыцарем был. С мамой они вместе продержались всего года два. Почему не сложилось, я никогда не спрашивала, так же, как и почему живу с папой. Знаю только, что мама не справлялась с двумя маленькими детьми, а папа меня обожал. И тогда они договорились, что он меня заберёт. Именно договорились, а не то что мама от меня отказалась, а папа отнял. Но я никогда не чувствовала себя ущемлённой. Если кто-то из чужих сочувствовал: «Бедненькая, как же ты без мамы…», – я искренне не понимала, почему меня жалеют?

Правда, что Бориса Алексеевича очень любила теща – Лидия Владимировна Вертинская?

– Она вообще любила всё красивое. Помню шикарную историю. Я, отучившись на режиссёра, решила снять фильм о своём дедушке – Александре Николаевиче Вертинском. Нужно было на камеру взять интервью у Лили. Но сниматься она категорически отказалась – считала, что как-то не так выглядит. Я говорю: «Папа, спасай! Уговори её!» Поехали к ней вместе. Лиля увидела папу, пять минут они пошептались, потом она заявила: «Ладно! Если будет Боря, я согласна. Он такой седой – мы посадим его в кабинете Александра Николаевича, это будет хорошо смотреться». Как художница, она умела выстраивать мизансцены. Лиля и навела меня на мысль, что знакомство моих родителей было предопределено. Она же назвала свою старшую дочь Марианной в честь возлюбленной Робин Гуда. И в результате та вышла замуж за киношного Робин Гуда. А папа вырос на вывезенных из Китая трофейных пластинках Александра Вертинского и в результате женился на его дочери… А в довесок родилась я. Предвосхищая вопрос, скажу, что ещё у папы есть внебрачный сын Алёша, названный в честь нашего деда. Он на пять лет младше меня, внешне и внутренне – абсолютная копия папы, просто дубль. Окончил финансовый колледж в Лондоне, занимается ресторанным бизнесом, по большей части живёт за границей.

Вы ревновали папу к его подругам?

– Нет. Всегда знала: папа – мой, я у него на первом месте! А они все были в курсе, что у Хмельницкого дочка, и сразу пытались наладить со мной отношения. Подарки приносили, сказки читали… Чего ревновать-то? Мало того, на двух из них я сама умоляла папу жениться – настолько они мне нравились! Лет в девять-десять это было. Но как-то не вышло… Официально расписался он позже – с Ирой Гончаровой, очень милой женщиной, парапсихологом. Она переехала к нам. И папа снова не вынес семейного режима. Он привык каждый вечер играть в бильярд. А тут ему предложили быть с семьей, дома. Делать то, не делать это… Через три месяца брак накрылся.

Вы упомянули бильярд…

– Папа был единственным в стране актёром – мастером спорта по русскому бильярду. И он действительно каждый день ездил играть в Дом кино, его там даже «домовым» прозвали. Об игре узнал в семь лет. Его отец после войны вывез из Маньчжурии много трофеев для хабаровского Дома офицеров, которым тогда заведовал, в том числе и шикарный бильярдный стол императора Пу И. Технике игры, разным хитростям папу учил бывший белый офицер, эмигрант, вернувшийся из Китая на Родину. И увлёк на всю жизнь. В 90-е, когда с деньгами было не очень, он мог заработать, выиграв партию. Потом всю компанию игроков приглашал в ресторан, оплачивал стол. Но и на жизнь оставалось. Папа играл даже тяжелобольным, пока мог ходить. После его смерти в Москве стали ежегодно проводиться турниры памяти Бориса Хмельницкого. Званием по бильярду папа гордился даже больше, чем званием народного артиста. А знаете, как он актёрское звание получил? До 60 лет у него ведь вообще никакого не было. И вот в 2001 году Путину принесли на подпись наградные списки. Посмотрев, он напротив папиной фамилии зачеркнул «заслуженный» и поставил «народный».

Он в кино даже все трюки выполнял сам!

– Это так. Во-первых, ему было интересно, во-вторых, папа был очень смелым человеком. Это, наверное, главное. Он и меня научил не бояться в жизни ничего. Вообще ничего. Рассказывал, как в три года полез на крышу по водосточной трубе. Наверху уцепился за водяной слив, а тот выдвинулся вперёд, и папа повис на руках над пропастью. Повезло, что в этот момент мимо проходил военный, знакомый его отца. Он крикнул: «Боря, не бойся, я сейчас!» В общем, обошлось. А в кино папа рисковал, конечно, не раз. Любил рассказывать про съёмки в «Красной палатке». Дело было в Арктике, на Шпицбергене. Режиссёр Калатозов предложил дополнить сценарий эпизодом: лётчик, которого играл папа, от безысходности решает застрелиться. А писатель – герой Визбора – пытается вырвать у него пистолет. Борясь, они катаются по снегу и падают в полынью. Папа говорил, что они ушам своим не поверили: «Куда-куда падают?!» – «В Северный Ледовитый океан!» В то время спорить с режиссёром было не принято. Актёров намазали жиром, надели на них термобельё, сверху – костюмы из фильма, и – «Мотор! Камера!» Свалившись в воду, оба разом истошно завопили от боли. Под коркой льда было минус пять – солёная вода замерзает лишь при минусовой температуре! Но эпизод доиграли. А когда их вытащили, услышали: «Ребята, ещё один дубль!» Знали бы они, что в результате это вырежут! Визбор тогда, стуча зубами, пошутил: «Этак всё можно отморозить. Хорошо, что у меня двое детей уже есть». «А у меня пока нет», – ответил папа. Но я умудрилась родиться. 

Папе всегда везло – ни осложнений после того купания, ни травм в кинодраках, автогонках или конных сценах. Всё шло гладко, пока весной в 2007-го он не начал сниматься у Бортко в фильме «Тарас Бульба». Во время одного из сражений упал с лошади, ударился, стала болеть спина, всё сильнее и сильнее. Обследование показало – в позвоночнике метастазы. Врачи сказали прямо: «Рак простаты, последняя стадия. Операция бессмысленна». Обиднее всего, что папа следил за здоровьем, регулярно обследовался. Он часто устраивал знакомых и незнакомых в хорошие больницы, возил на консультации к светилам. Просил: «Ну тогда и меня заодно посмотрите». И доктора его всегда хвалили: «Борис, всё в норме! Даже минус десять лет!» Но элементарный анализ крови на ПСА ему никто не подсказал сделать. Упустили. А ведь его отец умер от того же самого и в том же возрасте. Я всё это открыто рассказываю, потому что папа, узнав свой диагноз, сказал: «Останусь жив – создам фонд по борьбе с этой болезнью». Но назначенная гормонотерапия не помогла. Прогноз – четыре месяца жизни. И все же мы надеялись на чудо.

spapoy.jpg
С дочерью

Борис Алексеевич был верующим человеком?

– Да, глубоко верующим. Каждое утро он начинал с молитвы. К Богу пришёл, когда ему было уже за пятьдесят. Одна из папиных поклонниц, немного не от мира сего, как-то сказала, что была у батюшки в Киеве и теперь батюшка зовёт к себе папу. Папа поделился со мной: «Даже не знаю… Какой-то старец якобы меня ждёт». Я говорю: «А ты поезжай, почему нет?» Поехал. Отчётливо помню, как через неделю открывается дверь, стоит папа и будто светится. То есть вернулся он совершенно другим человеком. Рассказал, что с ним произошло. Когда в Киеве он пришёл к схиархимандриту Феофилу Россохе (он теперь входит в список 100 великих старцев Руси ХХ века), тот его сразу очень близко принял. У батюшки была келья из двух комнат, и он сказал: «Оставайся здесь». Папа удивился: «Но я ведь даже не знаю, как молиться. В детстве меня крестили, мама объясняла, что Бог есть, но я советский человек». А батюшка ему: «Ничего страшного, ты, главное, оставайся. Будешь просто на службу ходить и потихоньку всё уразумеешь...» Вот после этого папа и изменился. А вскоре батюшка позвал к себе и меня…

Как верующий человек, смерти папа не боялся. Диагноз принял мужественно. Сказал мне тогда: «Когда знаешь, сколько тебе осталось, есть время подготовиться к переходу в другую жизнь, к тому, что будет потом». Он многое успел: доснялся в фильме, привёл в порядок свои дела, организовал вечер памяти к семидесятилетию Высоцкого в Доме кино, выиграл турнир по бильярду… Старался не показывать, как ему тяжело. Говорил: «В человеке столько заложено жизненных сил, сколько Богом ему отпущено». Я постоянно была рядом. Единственное, о чём он очень переживал, не скрывая, – как я тут останусь без него? Он всегда повторял: «Я тебя не подведу», – а тут, выходит, подвёл…

Папу похоронили на Кунцевском кладбище, у могилы его родителей. Долго думала, каким должен быть памятник? Очень хотелось избежать банальности. И однажды случайно в Сен-Поль-де-Вансе я увидела скульптуру, которая меня поразила, – вот оно! А дальше с огромным трудом удалось найти того скульптора, который жил в Марселе, и уговорить его на работу. Памятник был установлен в 2010 году, к семидесятилетию со дня рождения. Там папа как бы парит в воздухе, появляясь из ниоткуда. Он здесь и одновременно не здесь…

Чему отец научил вас? В глобальном смысле.

– Всё хорошее во мне от папы. Но главное, он научил меня всегда быть честной перед собой. А ещё – не предаваться унынию. Сам он был большим оптимистом, умел наслаждаться каждой минутой. Его отец – мой дедушка Лёша, угасая, до последнего дня рассказывал врачам в больнице анекдоты. В папе тоже было столько жизнелюбия! До сих пор будто слышу его слова: «Жизнь – штука замечательная! Просто один смотрит в лужу, а другой – в небо». Папа смотрел в небо. И улыбался.

фото: Архив фотобанка/FOTODOM; личный архив Д. Хмельницкой 

Похожие публикации

  • Заслуженный плейбой Америки
    Заслуженный плейбой Америки

    Более 30 лет модельер Кельвин Кляйн был притчей во языцех в моде. С ним связано больше всего скандалов на душу модного населения и такое же количество громких наград. Что же толкало его на подвиги? 

  • Рыжий клоун
    Рыжий клоун
    Детские книги, как и сказки, – это такая замечательная форма сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь, но в реальной жизни боишься, слишком больно. А как пользовался этим тайным приёмом Виктор Драгунский, автор «Денискиных рассказов» и многих других замечательных детских книг? Об отце вспоминает Ксения Драгунская
  • Русская Золушка
    Русская Золушка

    Препаратор медийных пузырей, заядлый провокатор и защитник масс-культа Александр Шабуров наконец-то разобрался с архетипом русской Золушки. Перед вами – сценарий сериала по мотивам жизни прославленной фотомодели Натальи Водяновой