В 80-е у меня начались обломы. Просто страшный был кризис. Я как бы упал в болото. Раньше, когда я утром просыпался, у меня всегда было ощущение радости. А тут его потерял. У меня тогда начались дебильные заморочки. И суицидные: были две попытки самоубийства. Один раз я травился, а другой раз резал вены. Это всё со мной происходило в Екатеринбурге и в Москве. Испытание на силу духа и воли, к которому человек в 24 года не готов просто. В конце концов волею судеб я оказался в Питере, хотя и не собирался туда. Питер на меня, надо сказать, благотворно подействовал. Правда, вляпался в историю по пьяни… Я пошёл на вокзал провожать Костю Кинчева. Народу много было. И один старый десантник мне показал какой-то приём, и мы мощно ударились головой о поребрик. Но он, как десантник, смог сгруппироваться, а я – нет.
После этого со сдвинутой башкой я ещё купил пузырь водки и, решив всё это дело добить, контрольный выстрел сделать, приехал в гостиницу «Советская»…
На следующее утро я проснулся в номере. Сразу понял, что мне очень плохо, но внимания на это не обратил: это было привычное по тем временам состояние. А обескуражило меня то, что я весь в крови был. Я добрался до ванной и взглянул на себя в зеркало. И увидел ужасающую картину: левый глаз у меня вылез, а полчерепа было вдавлено внутрь. Как, что, почему? Копаться в этом было бессмысленно. Потому что у меня память после этого отшибло вообще, я мог только предполагать, как развивались события. Моя бабушка говорила: «Не лезь в пекло!» А я её не послушал. Глянув в зеркало, я первым делом вот что сделал: прямиком из ванны прошёл через комнату, открыл окно, посмотрел вниз с 10-го этажа и сказал себе: вот подходящий выход из ситуации. Прыгнуть – и всё. Пожалел только, что у меня пистолета с собой не было. Красиво, если б я ещё и застрелился.
Но я соображал, что, если шмякнусь, вряд ли кто поймёт, что со мной произошло раньше. Всё будет на одном качественном уровне. Все подумают, что глаз вылез при падении. И череп расплющился тоже. Я же архитектор, я думаю о композиции, чтоб всё было в ансамбле. И тут зазвонил телефон. Я автоматически снял трубку – хотя зачем? А мне говорят: короче, быстро собирайся, мы сейчас за тобой заедем, и на студию. Работать. Как это было каждый день. Очень быстро приехали, увидели меня и увезли в больницу.
И мне там вправили мозги, причём в прямом и в переносном смыслах. Я полежал там месяц и сбежал. И вот тогда-то я встретил Анжелику, она теперь моя жена. Прям на улице. Я был, конечно, в ужасном состоянии, меня ж на транквилизаторах держали. Мне б к чему прислониться, прилепиться, посидеть, полежать – никаких активных действий не хотелось. Люди просто шарахались от меня. И меня очень удивило, что такая молодая девушка, юное создание, ей 18 было, не то что не испугалась меня, а даже сочувственно отнеслась. «Чего-то у вас не то», – сказала мне. И мне от этого полегчало, я подумал, что ещё не совсем пропащий человек. И постепенно меня это вытащило. Это было в 89-м.
И с того дня я, как реставратор, заделывал трещинки, подбирал осколочки, вставлял их на место, потихоньку замазывал дырочки. И у меня такое ощущение, что я теперь лучше, чем был. Я много чего приобрёл. Потому как если тебе посылаются испытания, значит, ты их заслужил. И нужно радоваться испытаниям. Потому что, когда ты их пройдёшь, когда сам себя сделаешь, это будет твой жизненный шедевр. А когда понимаешь, что ты сам себя сделал, то ты к себе относишься уже аккуратней, бережней, с любовью. Видимо, этого мне и не хватало.
