Радио "Стори FM"
Ку! или Записки трезвенника

Ку! или Записки трезвенника

Сейчас режиссёр Георгий Данелия пребывает в том периоде жизни, о котором сам говорит так: «Бросил пить, курить и любить... Не очень завлекательно». Но он нашёл способ, как смягчить удар, променяв всё на прозаический образ жизни. Об этом – в его новой книге «Кот ушёл, а улыбка осталась», издательство «Эксмо»

Броня крепка

2012 год, февраль. Сидим в мастерской: Эдик Беляев (режиссёр), Саша Храмцов (художник), Слава Бойков (монтажёр) и я. Работаем над раскадровкой эпизода «Бункер ПЖ» анимационного фильма «Ку! Кин-дза-дза». Вошёл мужчина. Высокий, солидный, с осанкой военного. В тёмном драповом пальто с каракулевым воротником, в каракулевой шапке пирожком. В одной руке портфель, в другой – небольшой фиолетовый потёртый чемоданчик. Гость опустил тяжёлый портфель на пол, чемоданчик положил на стол. Снял пальто, шапку, повесил на вешалку. Одёрнул пиджак.

– Разрешите представиться. Чурин Александр Петрович, журнал «Броня», я вам звонил.

– Слушаю вас.

– Минуту терпения. Сейчас приступим.

Чурин открыл чемоданчик, это оказался патефон. Достал из портфеля пластинку в футляре, поставил её на диск патефона. Пустой футляр от пластинки с названием «Военные марши» прислонил к компьютеру. Вставил в паз ручку, завёл патефон. Проверил иголку, поставил мембрану на пластинку. Зазвучал марш «Броня крепка, и танки наши быстры». Чурин достал из портфеля иконку Божьей Матери, поставил на полку за мной. Вынул из портфеля бронзовый подсвечник и свечку. Подсвечник поставил на стол. Свечку вставил в подсвечник. Щёлкнул зажигалкой. Извлёк из портфеля толстую книгу с названием «История духовых инструментов» и фотографию генерал-майора в золочёной рамке. Их он тоже приспособил на полку. Вынул из портфеля фотоаппарат «Зенит». Отошёл к стенке, нацелил фотоаппарат на меня.

Георгий Данелия
Снимается фильм "Кин-дза-дза"

- Георгий Николаевич, руки на колени положите. Чуть прямее сядьте. Смотрите в объектив. Так, хорошо. Молодой человек, держи, – он протянул фотоаппарат Эдику Беляеву. – Встань на моё место, сюда смотришь, сюда нажимаешь, больше ничего не трогаешь.

Чурин встал рядом со мной, положил руку мне на плечо, как это делали наши предки на старых фотографиях.

– Готов?

– Готов.

– Всё вошло?

– Всё.

– Улыбаемся. Снимай.

Эдик щёлкнул.

– Порядок?

– Порядок.

– Генерала я не перекрывал?

– Какого генерала?

– Прокофьева, Андрея Варфоломеевича, – показал на фотографию в рамке.

– Плечом, чуть-чуть.

– Отставить! Сделаем так. – Чурин взял фотографию генерала и дал мне в руки, – держите, Георгий Николаевич. Прямо перед собой. Чуть-чуть повыше. Хорош. Улыбаемся. Снимаем.

– Вы книгу перекрываете.

– Хрен с ней, с книгой! Ты не отвлекайся, фотографируй!

Потом Чурин попросил Эдика щёлкнуть меня одного с фотографией в руках. Сам сел на моё место, но фотографию в руки не взял, а поставил рядом с иконой на полку. Затем попросил сфотографировать только генерала с иконой. Потом остановил патефон, пластинку вложил в футляр, отложил в сторону, затушил свечи, аккуратно собрал всё в портфель. А пластинку «Военные марши» вручил мне:

– Почитайте, тут всё написано.

Я прочитал: «Создателю фильма “Я шагаю по Москве” режиссёру Георгию Данелии на добрую память. С искренним уважением и наилучшими пожеланиями от коллектива журнала “Броня” ко Дню метростроевца».

Чурин оделся, обещал прислать журнал с фотографиями, пожал мне руку (его рукопожатие было крепким), забрал портфель, патефон и удалился.

– Коллеги, – обратился я к соратникам, – вы это тоже видели, или у меня галлюцинации?

– Тоже видели.

– Запомнили?

– Запомнили.

– Если я когда-нибудь это опишу, подтвердите, что всё так оно и было?

– Подтвердим. А вы будете писать третью книжку?

– Если этот фильм закончим когда-нибудь.

Между прочим. Над фильмом «Ку! Кин-дза-дза» мы работали семь лет. Фильм шёл очень трудно.


Дети разных народов

Город Нью-Йорк. 1991 год. Утро после банкета. В кармане ни цента. Пошёл гулять. Навстречу мужик. Когда поравнялись, мужик спросил:

– Мистер, ай эм алкоголик. Кен ю хэлп ми?

– Искьюз ми, сэр, ай эм алкоголик ту, – ответил я.

«ГОЛОВА МОЯ ПУСТА, КАК ПУСТЫННЫЕ МЕСТА…»

Г. Шпаликов

2013 год. Декабрь. Вчера закончили фильм «Ку! Кин-дза-дза». Отметили. Сегодня проснулся, голова не болит, не тошнит. Обидно.

Когда снимаешь фильм – как будто бежишь стометровку. Не хватает времени, каждая секунда дорога: придумать, решить, успеть. Иногда работа в три смены: перезапись, озвучание, музыка, монтаж. Когда фильм закончен, просыпаешься – как будто с разбега в стену врезался. Пустота. Не о чем думать.

До девяносто шестого года смягчало удар «отмечание окончания». После банкета просыпаешься утром, голова болит, тошнит, решаешь, что лучше: принять пирамидон (лекарство от головной боли) или пойти выпить пиво. Есть о чём думать.

А в девяносто шестом я бросил пить (закодировался), и «Ку! Кин-дза-дза» – пятый фильм, после «отмечания окончания» которого просыпаться не хочется. Просыпаешься, голова ясная, состояние рабочее, вскакиваешь, чтобы принять душ и привести себя в порядок. А зачем?!

«Голова моя пуста, как пустынные места, я куда-то улетаю, словно дерево с листа…»

После фильма «Фортуна» меня спасало то, что я писал книжки «Безбилетный пассажир» и «Тостуемый пьёт до дна». И сейчас зачем изобретать велосипед? Надо заставить себя написать ещё одну книжку. Но о чём в ней рассказывать? Всё интересное я уже написал. Записки старика, который бросил пить, курить и любить? Не очень завлекательно. Хотя так же я думал перед тем, как принялся писать книжку «Тостуемый пьёт до дна». И тогда я боялся, что она будет намного хуже первой и что мои друзья, когда прочтут её, скажут: «Надо было ему вовремя остановиться. Жаль старика». Но вторая как-то проскочила. Может, и эта проскочит? Что ж, попробуем.


Френсис Форд Коппола


Георгий Данелия

Во время Московского кинофестиваля 1979 года позвонили с «Мосфильма» и сказали, что завтра в десять утра показывают Копполе «Осенний марафон» и Сизов (тогда генеральный директор киностудии «Мосфильм». – Прим. ред.) просит меня приехать. Приезд Фрэнсиса Копполы на Московский кинофестиваль с фильмом «Апокалипсис» произвёл фурор. За него шла борьба, все хотели с ним пообщаться и пригласить в гости.

В десять я был на «Мосфильме». Зашёл к Сизову. Он говорил по телефону:

– А когда вы его привезёте?.. Ну, хорошо, подождём, – положил трубку и сердито сказал мне: – Вчера он был у кого-то в гостях, там его так накачали, что теперь не могут разбудить. Так что давай подождём часик. Покажем фильм, потом пообедаем.

Через час Коппола не появился, через два тоже. Приехал он только в половине второго, как раз к обеду. Приехал не один. С ним был брат Джулио, племянники, двоюродная сестра с мужем, детьми и няней, переводчики.

За обедом я рассказал Копполе о том, что произошло в Тбилиси, когда показывали в Доме кино его знаменитый фильм «Крёстный отец». Попасть на этот просмотр мечтал весь город. Одному богатому человеку по почте прислали пять билетов, тот обрадовался. Пошли всей семьёй: он, жена, сын, дочь и родственница из Дигоми. Когда они вернулись, квартира была пуста. Вынесли всё, включая картины, антикварную мебель и даже чешский унитаз. Копполе эта история понравилась.

После обеда показали гостям фильм. Картина итальянцам понравилась.

А потом поехали в гостиницу «Россия», где жили гости фестиваля. Семья Копполы – на двух фестивальных «Чайках». А Коппола с переводчиком – со мной, на моей машине. По дороге он спросил:

– У вас в фильме герой полтора часа изменяет жене. Были проблемы?

– Нет.

– Странно… Вчера мне ваши коллеги жаловались, что в советском кино ничего показывать нельзя. Это не так?

– Кое-что показывать можно, но не всё…

В гостинице мы попрощались. Коппола пошёл к себе. А я направился к стойке администратора, чтобы узнать, в каком номере остановился мой друг, западногерманский продюсер Сергей Гамбаров, для него у меня был припасён альбом с рисунками Сергея Эйзенштейна. В вестибюле гостиницы наткнулся на свою сестрёнку, актрису Софико Чиаурели.

– Ты Коку Игнатова не видел? – взволнованно спросила она.

– Нет, а что?

– Вчера Коппола был у Двигубского, и мы с Кокой пригласили его сегодня в «Иверию» (был такой грузинский ресторан в Голицыно по Минскому шоссе). Кока куда-то исчез, а у меня всего шестьдесят рублей. Надо деньги доставать. У тебя есть?

– Вы Копполу вчера так ухайдакали, что вряд ли он помнит, что говорил вчера Кока.

– Что значит не помнит, а если помнит?

– Давай спросим.

Подошли к фестивальной службе, попросили выяснить планы Копполы на сегодняшний вечер. Они позвонили секретарю Копполы, и тот сказал, что сегодня вечером Копполу пригласила грузинская актриса в загородный ресторан.

«Что вы хотели сказать этим фильмом?» - «Ничего не хотели. Это просто лекарство от стресса» 

Георгий Данелия


У меня было с собой рублей тридцать, у Софико шестьдесят, всего девяносто – для ужина с Копполой и его свитой в загородном ресторане маловато. Что делать? Ехать в сберкассу за деньгами поздно, уже закрыто. Поднялся в номер к своему сокурснику, режиссёру Шухрату Аббасову, взял взаймы «до завтра» 190 рублей (всё, что у него было) и, естественно, пригласил и его на ужин. Спустился в вестибюль. Спросил у Софико:

– Сколько нас будет?

– Я, ты, Коля Двигубский, их человек восемь.

– Ещё Шухрат.

– Берём с запасом – пятнадцать.

– Если в Доме кино, то должно хватить, а в ресторане «Иверия» – не знаю.

Позвонил секретарю Копполы и попросил узнать, не хочет ли Коппола вместо загородного ресторана пойти в ресторан Дома кино. Секретарь выяснил и передал, что Коппола говорит, что в Доме кино уже был, а сегодня хочет в загородный, грузинский.

Георгий Данелия
На съемках фильма "Мимино"

Позвонил в «Иверию», заказал стол на пятнадцать человек.

Когда Коппола со своей семьёй и свитой спустились, я сказал, что Софико моя сестра и пригласила меня на ужин тоже. И объяснил переводчику, как ехать в «Иверию».

– С телевидения кто-нибудь есть? – громко спросил переводчик.

– Есть, – отозвалась барышня в джинсах.

– Едем в «Иверию» по Минскому шоссе.

От гостиницы отъехали в таком составе: две «Чайки» с семьёй Копполы, три «Волги» с переводчиками, фестивальной службой и свитой Копполы, мосфильмовский рафик с кинокритиками, микрик со съёмочной группой с ЦСДФ, лихтваген. И мы на синем «Жигуле»: Софико, художник Коля Двигубский, Шухрат Аббасов и его приятель, маленький узбек в тюбетейке, с медалью «Ветеран труда» на лацкане пиджака.

– Какой ужас! Вся эта шобла с нами за стол сядет?! – нервничала Софико.

– А куда деваться.

– Ужас!

Я затормозил у телефона-автомата, позвонил в «Иверию» и попросил, чтобы стол накрыли не на пятнадцать, а на тридцать человек и ещё отдельный стол – на восемь, для водителей. А закуски пока не ставили.

Когда приехали и все расселись по своим столам, Софико сказала Копполе:

– Фрэнк, есть два варианта: можно заказать обычный ужин, это примерно та же еда, что ты ел вчера, или простой крестьянский ужин, какой грузинские крестьяне едят каждый вечер.

– Я люблю простую еду, – сказал Коппола.        

– Неси всем лобио, зелень, сулугуни, хлеб, семь бутылок водки и тридцать «Боржоми», – заказал я.

– Всё? – спросил официант.

– Нет, подожди, – сказал маленький узбек в тюбетейке. – Георгий, знаете, что ещё вкусное крестьянское? Сациви. Это варёная курица с орехами, – объяснил он переводчику. Тот перевёл.

– Сациви всем? – спросил официант.

– Мне не надо, – сказал я.

Софико и Двигубский тоже отказались. Остальные заказали сациви.

Я открыл меню и начал искать, сколько стоит сациви.

– Всё? – спросил официант.

– Всё, – сказала Софико, – неси.

– Нет, подожди. Софья Михайловна, а знаете, что ещё любят грузинские крестьяне? – не унимался маленький узбек. – Грузинские крестьяне любят молодого барашка, зажаренного целиком.

– Сейчас не сезон, уважаемый. Неси то, что уже заказали, – велела Софико официанту.

Официант пошёл выполнять заказ.

– Откуда он взялся, этот идиот? – спросила у меня Софико по-грузински.

– Шухрат привёл, – ответил я ей тоже по-грузински.

Шухрат услышал своё имя и пожал плечами, мол, всё понимаю, но ничего не могу поделать.

Когда официанты принесли водку «Столичную» и воду «Боржоми», маленький узбек спросил:

– Георгий Николаевич, а вино «Киндзмараули» они пробовали?

– Не пробовали, – сказал переводчик.

– Вина «Киндзмараули» сколько бутылок? – тут же спросил официант.

Софико посмотрела на меня, вздохнула и сказала:

– Неси пять бутылок, а потом посмотрим.

И тут я увидел, как другой официант несёт на подносе шесть банок с чёрной икрой и лососину к столу водителей. Маленький узбек тоже увидел.

– Георгий Николаевич, здесь чёрная икра есть! Спроси, – велел он переводчику, – они чёрную икру любят?

– Любят, – уверенно сказал переводчик.

– Чёрной икры сколько? – спросил официант.

Мы с Софико посмотрели друг на друга.

«Оставлю паспорт, завтра деньги сниму с книжки и расплачусь», – решил я.

– Чёрную икру неси всем! – сказал я.

И успокоился.

Георгий Данелия
Творческая медитация. Во время съемок "Мимино"

Вечер прошёл хорошо. Было весело. Софико, остроумная и обаятельная, была прекрасным тамадой. Оркестр, не прекращая, играл музыку из «Крёстного отца» и «Мимино». Потом на сцену вышел Джулио и спел арию из оперы «Паяцы». После него худенький кинокритик в роговых очках Фима Розенберг со сцены спел «Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ я загубил, только тебя, занозу сероглазую, больше я всех полюбил». Ему казалось, что эта песня в стиле фильма «Крёстный отец» и Копполе должна понравиться. А чтобы не обидно было и мне, критик спел песню на слова Евтушенко, которая звучит в ресторане в фильме «Мимино»:

В стекло уткнув свой чёрный нос,

всё ждёт и ждёт кого-то пёс.

Я руку в шерсть его кладу,

и тоже я кого-то жду.

Когда ужин подошёл к концу, я попросил официанта принести счёт.

– Всё оплачено, – сказал официант и посмотрел на маленького узбека.

Маленький узбек виновато развёл руками и застенчиво улыбнулся.


В СТЕКЛО УТКНУВ СВОЙ ЧЁРНЫЙ НОС

После того как я снял фильм по Марку Твену, меня стали приглашать на приёмы в американское посольство. Поскольку там были виски и сигареты «Мальборо», которых не было в продаже, ходить туда мне нравилось. На одном из таких приёмов в честь Дня независимости, моя подруга Мила Вронская, которая работала в посольстве преподавателем русского языка, подошла ко мне с женой американского посла и сказала, что жена посла в восторге от моего фильма «Афоня».


«Когда превозносят мое творчество - не скрою, конечно, приятно, но чувствую я себя при этом примерно как безбилетный пассажир в трамвае: вот сейчас войдет контролер, оштрафует, опозорит и попросит выйти вон!» 

Георгий Данелия


– Трогательный фильм, – сказала жена посла.

– Спасибо.

– А вы слышали, как Георгий Николаевич поёт? – вдруг спросила Мила. – Он замечательно поёт. Гия спой, пожалуйста!

– Здесь?

– Здесь. Только нужна гитара, – сказала Мила жене посла.

Я энергично отказывался, но кто-то принёс гитару, кто-то поставил стул, а Мила объявила по-английски:

– Господа, идите сюда, для нас будет петь режиссёр Данелия.

Кошмар! Голоса нет, играть не умею (три аккорда для своих). Куда деваться? Сел, взял гитару, она оказалась шестиструнной, и я, как утопающий за соломинку:

– Господа, это шестиструнная гитара, а я играю на семиструнной, здесь другой строй.

– Ты настрой гитару, как тебе удобно, а мы подождём, – сказала Мила.

Пока я перестраивал гитару, вокруг меня собрались все: американский посол со своей женой, дипломаты из других посольств, наши чины, их шпионы, наши разведчики, прогрессивный поэт, модный художник, красавица актриса и мой старый приятель актёр Евгений Моргунов.


«Я очень люблю Феллини. Я даже на похороны его ездил. И еще с детства меня поразил Чаплин» 

Георгий Данелия



Я настроил гитару и запел слабым голосом: «Уткнув в стекло свой чёрный нос, всё ждёт и ждёт кого-то пёс…»

Когда я допел, раздались жидкие аплодисменты, а восторженная Мила воскликнула:

– Прелестно, правда?

– Энрико Карузо! – зычным голосом поддержал её Моргунов.

Кто такой Карузо, не все дипломаты знали и на всякий случай согласились. Но спеть ещё чего-нибудь меня никто не попросил. Я прислонил гитару к стулу и слинял. И больше на приёмы в американское посольство не ходил.

О том, что в этом стихотворении Евгения Евтушенко можно найти опасную крамолу, я тогда не подозревал. После просмотра фильма «Мимино» во ВГИКе в коридоре меня остановили два юных студента, отвели в сторонку и конфиденциально спросили, правильно ли они поняли настоящий подтекст песни, которую поёт в фильме Матти Гешоннек:

– Это тоска нашего народа по свободе!

– Расшифруйте, пожалуйста.

– Там в песне: «Уткнув в стекло свой чёрный нос, всё ждёт и ждёт кого-то пёс». Пёс – это не собака, а советский народ, который ждёт не женщину, как это можно подумать, а свободу! – сказал один студент. – А вот: «Я руку в шерсть ему кладу, и тоже я кого-то жду». На поверхности – перископ: хозяин гладит собаку, а, по сути, автор имеет в виду: интеллигенция вместе с народом ждёт перемен.

– Вы на каком курсе?

 – На первом.

«Бедные, – подумал я, – ещё четыре года учёбы, и они совсем свихнутся».

– Интересная трактовка, – сказал я. – Но как быть с последней строкой: «Мой славный пёс ты всем хорош, и только жаль, что ты не пьёшь»? К кому обращается автор, к советскому народу или всё-таки к славному псу? Подумайте…

И ушёл.

Между прочим. В то время и редакторы и цензоры искали и находили подтекст; и авторы ухитрялись что-то протащить, и зрители искали и находили эзопов язык, даже там, где его вовсе не было. Особенно в этом преуспевали студенты творческих вузов.


Моргунов

Стоял я в очереди на заправку у бензоколонки около Дома пионеров. Очередь длиннющая – до улицы Косыгина. Подъехал на красном «Жигуле» актёр Евгений Моргунов. Вышел из машины, поздоровался и спросил:

– А ты почему в очереди? Тебе без очереди положено.

– Я скромный, – пошутил я.

– Товарищи, среди нас внук Павлика Морозова! – зычным голосом объявил Моргунов. – Пропустим сироту без очереди?

– Пусть заправляется, – вяло сказал кто-то в очереди.

– Давай, Георгий Николаевич, подъезжай.

– Не надо… Прошу.

– Товарищи, он стесняется! Скромный! А мы ему скажем так: «Пока не заправишься, никто заправляться не будет!» Верно, я говорю?

– Ладно, только пусть не тянет, – сказал первый в очереди.

Пришлось заправиться. Было это в 1993 году.

Между прочим. Пионер Павлик Морозов – герой тридцатых годов. О нём рассказывали на уроках истории в школах. Во время коллективизации Павлик узнал о заговоре кулаков и сообщил об этом властям. Кулаков обезвредили (среди них был и отец Павлика). А родственники в отместку мальчика убили. О Павлике Морозове снимали фильмы, написали оперу, а на родине поставили памятник.


Карниз дышит

Познакомился я с Женей Моргуновым в конце сороковых годов. Я учился в Архитектурном институте, а он оканчивал ВГИК. Об остроумных проделках и розыгрышах Моргунова до сих пор ходят легенды. Вспомню, что видел сам.

Как-то гуляли мы с Женей Моргуновым по улице Горького (после войны было принято гулять от Пушкинской до Охотного и обратно). Когда проходили мимо Центрального телеграфа, он остановился, задрал голову и громко сказал:

– Смотри на карниз!

Моргунов отошёл шагов на пять, выставил вперед руки, напрягся, стремительно подскочил к стене и что есть мочи толкнул облицованное гранитом, незыблемое, как пирамида Хеопса, десятиэтажное здание Центрального телеграфа.

– Видишь?! – он показал пальцем вверх.

– Что?

– Карниз дышит! Рухнет, придавит кого-нибудь!

Двое прохожих остановились и тоже посмотрели вверх.

– Не видишь? Внимательно смотри, колебание мизерное! – Моргунов снова отошёл и снова что есть силы толкнул здание. – Теперь заметил?

– Нет.

– Ты внимательно смотри, это же миллиметры!

Через несколько минут вокруг нас собралась толпа, человек пятьдесят, а может быть, и больше. Моргунов толкал стену, и каждый раз люди внимательно смотрели вверх, на карниз. И слышались реплики:

– Какое безобразие!

– Упадёт, раздавит кого-нибудь насмерть!

Тут подъехала аварийная служба с милицией, толпу быстренько разогнали и поставили ограждение. Что они там чинили, я не знаю, но ограждение стояло до осени.

Между прочим. Тогда Моргунов уже снялся в роли Стаховича в фильме Сергея Герасимова «Молодая гвардия», но на улице его ещё не узнавали. Узнаваемым он стал в начале шестидесятых, когда сыграл Бывалого в культовом фильме Гайдая «Пёс Барбос и необычайный кросс».


Конституция

В 1961 году я уезжал из Ленинграда в Москву (там мы с Виктором Конецким работали тогда над сценарием фильма «Путь к причалу»). На «Красную стрелу» опоздал. Взял билет на проходящий из Мурманска поезд. Поезд пришёл вовремя. Вошёл в свой вагон, в своё купе, а там – Евгений Георгиевич Моргунов собственной персоной. Ну, обрадовались встрече, конечно. Женя возвращался из Мурманска со съёмок. Поезд тронулся, в четырёхместном купе нас было двое.

– Слава богу, одни едем, – сказал я.

– Не факт. В Бологом могут подсадить.

Вошёл проводник:

– Ваш билет, пожалуйста, – обратился он ко мне.

– Пожалуйста, – я протянул билет.

– Узнаёшь товарища? – спросил Женя.

– Узнаю. Он только что прошёл.

– «Витязь в тигровой шкуре» читал?

– В школе проходили, кажется. А что?

– Это он написал. Знакомься: заслуженный писатель Российской Федерации товарищ Шота Руставели.

– Рады видеть, – вежливо сказал проводник. – Постель брать будете?

– Буду.

– Любезный, ты вот что: неси сюда свечку и красную скатерть! – распорядился Моргунов. – Мы с товарищем Руставели будем новую конституцию писать. Давай, действуй!

– Свечка есть. А красной скатерти нет. Есть зелёная, совсем новая, ещё не стиранная. Принести?

– Да ты сам понимаешь, что говоришь? Нашу самую гуманную, самую справедливую, самую мудрую конституцию на зелёной скатерти писать? Абсурд! Нонсенс! – возмутился Женя.

– Есть занавеска, кремовая.

– А флаг есть красный?

– Есть.

– Неси.

– Он старый, мятый.

– Неси, какой есть. И главное: чтобы до Москвы к нам никто не совался.

– А если в Бологом подсядут?

– Рассортируй по составу. Ты что – хочешь, чтобы Родина без новой конституции проснулась?!

Доехали мы до Москвы в купе вдвоём. Свечку не зажигали. Сэкономили.


Сорок лет спустя

Георгий Данелия
Г. Данелия: "Жизнь не сценарий, ее не перепишешь. А жаль!"

Сочи. Фестиваль «Кинотавр». Солнечное утро. Чёрное море. Пляж гостиницы «Жемчужная». Народу много. На топчане всемирно известная писательница Виктория Токарева с дочкой Наташей. Я подошёл.

– Доброе утро, девочки!

– Доброе утро, – ответила Наташа.

А Вика громко спросила:

– Гия, ты почему зубы не надел?

– Мама… – с упрёком сказала Наташа.

– Вика, зачем такую дорогую вещь на пляж таскать. Украдут, – сказал я.

И Вика захохотала, громко и весело. Люблю, когда она хохочет.

Между прочим. С Викой Токаревой мы написали вместе шесть сценариев. Последний – «Мимино» – почти сорок лет назад. Журналисты часто пытали меня про наши личные отношения. Но я был неприступен и твёрд – никогда ничего не рассказывал. А сейчас постарел и стал болтлив.


Грек Манолис

Во время подготовительного периода картины «Паспорт», когда мы после долгих мытарств наконец-то утвердили на главную роль американского актёра Питера Рихарда, моя жена Галя уговорила меня, пока второй режиссёр Саша Хайт отправлял технику в Тбилиси, на неделю поехать отдохнуть в Ессентуки.


Георгий Данелия
На Московском кинофестивале с Вахтангом Кикабидзе и Фрунзиком Мкртчяном. 1977 год

Приехали. Воду не пьём, не гуляем, а с утра до ночи смотрим по телевизору бурные дебаты народных депутатов. Восемьдесят восьмой год. Перестройка. Депутаты один за другим в прямом эфире говорят то, за что раньше давали от пяти до пятнадцати. Мы вполне с ними солидарны. Грядут перемены. Впереди нас ждёт нормальная, человеческая жизнь. Настроение хорошее.

Но тут звонит Саша Хайт и сообщает, что Питер Рихард сниматься у нас не сможет.

– Константин (наш французский продюсер) предлагает снимать французского актёра. Он прислал кассету. Если да, то снимаем, если нет – сворачиваемся, дальше он тянуть не может.

По контракту в главной роли мы должны были снимать зарубежного актёра.

На следующий день мы встретили самолёт в Минводах и получили кассету с французским фильмом. Название уже не помню. Возникла проблема. В санатории видео не было. У врачей и персонала тоже. Это сейчас видео есть в каждом доме, а тогда, в середине 80-х, с трудом нашли один видеомагнитофон.

В тот вечер перед показом фильма «Кин-дза-дза» у меня была встреча со зрителями в местном Доме культуры. После того как я рассказал всё, что обычно рассказывают, и ответил на все вопросы, я обратился к залу:

– Товарищи, есть у кого-нибудь из вас видеомагнитофон? Мне надо срочно посмотреть кассету, для работы.

Молчание.

– А может быть, вы знаете кого-нибудь, у кого есть?

– У грека Манолиса есть, – сказал немолодой тучный мужчина в тесном железнодорожном кителе.

– А вы не подскажете, где он живёт?

– Тут, недалеко. За водокачкой.

– Может, вы меня проводите?

– Товарищ Данелия, он, между прочим, ваше кино пришёл посмотреть, – сказала женщина, сидевшая рядом, видимо, его жена.

– Это кино он ещё увидит. А тут французский фильм, новый.

– Только без меня он никуда не пойдёт! – сказала женщина.

Пока мы шли к выходу, меня спрашивали:

– Товарищ Данелия, а Бельмондо в этом кино играет?

– Не знаю.

– А клубничка там есть?

– Не думаю.

Когда мы подошли к двери, к нам присоединился мальчишка лет четырнадцати:

– Тётя Роза, я с вами, – сказал он жене железнодорожника.

– Ладно, будешь переводить.

Когда шли по вестибюлю, к нам присоединились ещё трое. А когда вышли из кинотеатра и пошли по тротуару, за нами увязалось уже человек девять мужчин и женщин разных национальностей.

– Товарищи, – жена железнодорожника тётя Роза остановилась, – простите, а вы куда?

– С вами кино смотреть, – сказал мужчина в украинской рубашке.

– Товарищ, мы не в клуб идём. Куда грек посадит такую ораву?!

– Когда людей много, он кино во дворе показывает, – сказал мальчишка. – Манолис – мужик широкий.

Рядом с водокачкой за аккуратным забором стоял добротный двухэтажный дом из красного кирпича. Остановились у калитки. Тётя Роза крикнула:

– Манолис! Манолис!

Манолис, полный лысый мужчина лет пятидесяти, вышел на балкон:

– Что случилось, Роза?

Она объяснила, кто я и что мне надо. Грек крикнул, что он извиняется, но в доме все не поместятся и придётся смотреть кино во дворе.

Сыновья, дочери, племянники, сам Манолис быстро и слаженно вынесли из дома телевизор, видеомагнитофон, поставили на табуретки, подключили. Принесли из дома стулья, недостающие взяли у соседей. Соседи тоже присоединились к просмотру.

Когда все разместились, старший сын Манолиса спросил:

– Папа, можно начинать?

– Подожди! – сказала толстая женщина в чёрном басом. – Товарищ Данелия, а детям это кино можно смотреть?

– Нельзя, – сказала тётя Роза.

– Почему?

– Потому что там будет такое, чего детям лучше не смотреть.

– Откуда вы знаете? Вы же сами ещё ничего не видели, – сказала девочка лет восьми с белым бантиком.

– Сама-то я, может, и не видела, деточка! А что такое французское кино — знаю. Они про это только и думают.

– Христос, Йоргос, Таня, Рубен, Нателла – все дети, марш по домам! – сказала толстая женщина.

– Ну, пожалуйста, бабушка!

– Я сказала!

Всех детей – и своих, и соседских – выдворили. А женщина в туркменском одеянии сказала своей молоденькой дочери:

– Пойдём и мы, Гуля! Как раз на седьмую серию успеваем.

Все расселись.

– Начинай! – скомандовал Манолис своему сыну.

Пошли начальные титры на фоне архитектуры французского провинциального городка и авторский закадровый голос. Изображение и звук были не очень.

– Толян, чего сидишь, давай, переводи! – сказала тётя Роза.

– Сейчас, разберусь. В общем, так, понял. Мужик этот говорит по-французски. Это титры. А это церковь, это дворец какой-то, а это жилой дом.

Железнодорожник, который сидел рядом со мной, задремал. Мальчишка переводил скупо:

– Они поздоровались. Разговаривают. Он сказал: «Мерси» – и ушёл. Она зашла в ванную. Руки моет, с мылом.

И так далее. Фильм оказался неторопливой, нудной бытовой драмой. Зрители были разочарованы. Железнодорожник громко храпел.

– И чего панику развели? – сказал Манолис. – Зачем детей прогнали? Дети, идите сюда кино смотреть.

– Да ну! Занудство! – сказала девочка с белым бантом, которая смотрела фильм вместе с другими детьми с крыши сарая. – Даже не поцеловался никто!

А я смотрел с удовольствием. Актёр мне понравился с первого кадра. Было ясно – это Мераб.

– Поздравляю! – прошептала Галя. – Этот намного лучше, чем все предыдущие.

Минут через двадцать я встал, подошёл к Манолису и тихо сказал:

– Вы досматривайте, а мы пойдём, нам срочно надо позвонить в Москву.

– Зачем уходить? Звоните от меня. Георгий, а можно мы не будем досматривать ваш фильм?

– Конечно! Я сам эту лабуду не выдержал.

Зашли в дом. В кабинете Манолиса посреди потолка висела большая люстра из чешского хрусталя. Стоял финский гарнитур «Суоми»: диван, письменный стол, кресло и стенка. На полках стенки выстроились ровненькие собрания сочинений: Диккенс, Драйзер, Шекспир, Стендаль, Бальзак, Мопассан, Золя, Конан Дойл, Дюма, Джек Лондон и т. д. Всё то, что должно было быть на книжных полках у состоятельного советского человека. Я заказал Москву. Минут через десять соединили.

– Актёр подходит стопроцентно! – обрадовал я Сашу Хайта.

– Фу, слава богу! Стучу по столу.

Когда мы с Галей вышли во двор, гости смотрели «Кавказскую пленницу» Гайдая. Грек Манолис протянул мне кассету с французским фильмом и сказал:

– Георгий, извините, что я вас так принял, даже чаем не напоил.

– Наоборот, спасибо вам большое!

– А в «Сакле» вы были, на Железной горе? Шашлыки из кабана пробовали? Вот и хорошо. Завтра к часу я за вами заеду.

В «Сакле» мы побывали, кабана попробовали, а потом снова уселись перед телевизором и с удовольствием смотрели и слушали, как депутаты поносят советскую власть, коммунистическую партию и даже Ленина.


Жерар Дармон

А когда мы прилетели в Москву, в аэропорту «Внуково» нас встретил Саша Хайт и сообщил, что актёр, который нам понравился, попал в автокатастрофу. Сейчас он в больнице и сниматься не будет.

– Что за фильм такой? Заколдовал его кто-то?! Ладно Саша, давай на этом ставить точку, – убито сказал я.

– Не торопись. В Москву из Парижа летит французский актёр на замену. Прямо отсюда еду в «Шереметьево» его встречать.

Договорились, что Саша встретит актёра, поселит в гостинице и к девяти часам привезёт в ресторан Дома кино, где я буду их ждать.

– Гия, времени для раздумий и поисков больше нет, если он тебе не понравится, мы действительно ставим точку.

Вечером в ресторане Дома кино сел за столик в глубине зала лицом к двери. Сижу. Жду. Волнуюсь. Около девяти в дверях появились Саша Хайт и немолодой субъект с длинными седыми волосами в кожаном пиджаке и потёртых джинсах. Саша увидел меня, помахал рукой и крикнул:

– А вот и мы!

– Кошмар! Неужели этот?! – подумал я. – Всё. Конец картине... Нет! А давай так: орёл — снимаю, решка – нет.

Я достал из кармана монетку, раскрыл руку – орёл!

– Знакомься Гия, Жерар Дармон, – Саша Хайт подвёл к столику актёра. – Сценарий ему понравился, он в самолёте прочитал.

– Это хорошо, – я встал, пожал гостю руку.

Сели. Смотрим друг на друга. Молчим.

– Что будете заказывать, Жерар? – спросил Саша.

– Спасибо, я поел в самолёте, – голос у него был красивый.

– Жерар, чтобы вы не нервничали и я тоже, давайте договоримся: на роль Мераба я вас утвердил, – сказал я.

– Так сразу? – удивился Жерар.

– Да. Завтра вас подстрижём, покрасим и усы попробуем. Согласны?

– Нет. Усы я сам отпущу, – сказал Жерар и улыбнулся.

Улыбка у него был обаятельная.

Жерара подстригли и покрасили, а усы он отпустил сам.

Я полетел с ним в Тбилиси. Водил по городу. К родственникам. К знакомым. Мои друзья научили его пить из перевёрнутого стакана и другим фокусам. Побывали на базаре. В серных банях. Знакомил его с грузинской едой. Перестройка в Тбилиси началась с того, что открылось несколько частных ресторанчиков, там было всё вкусно, уютно, презентабельно. И дико дорого! Ходили туда в основном «деловые». Вкусно можно было поесть и за городом в фанерных сарайчиках, цены там были приемлемыми, но возить гостя из Франции в сарайчик мне не хотелось. В остальных ресторанах города, как и в других городах Советского Союза, – общепит. Поэтому обедать Жерара я водил в частные ресторанчики, а ужинали мы, как правило, в гостях. Позже в интервью французскому телевидению Жерар сказал, что очень благодарен мне за то, что я показывал ему жизнь в Советском Союзе и в Тбилиси как она есть, ничего не приукрашивая. И обедать его водил не в дорогие рестораны, а в простые бистро, куда ходят таксисты и другой рабочий люд. Там он подсмотрел для своего героя манеру разговаривать, сердиться, пить, есть. А мне стало обидно, что Жерар, оказывается, всё это время думал, что я вожу его в «бистро для таксистов».


Дефицит

Девяносто второй год. Фильм «Настя». Снимаем сцену в магазине канцтоваров. Зовут к телефону (телефон в кабинете директора).

– Я же сказал, к телефону меня не звать.

– Это Константин Александров, из Парижа.

Подошёл к телефону. Константин (продюсер фильма «Паспорт») сообщил, что сейчас в Москве в гостинице «Метрополь» его друг Джереми Даду. Злой как чёрт! Его всю ночь продержали в аэропорту: была проблема с визой. А когда пропустили, выяснилось, что российские партнёры, которые его встречали, пока ждали, напились и улетели на Багамы. Днём звонили и сообщили, что купили дом на берегу моря и предлагают продолжить переговоры там. Он хотел улететь, но билетов нет, только на послезавтра. «Гия, поухаживай за Джереми, как ты умеешь. Покажи Москву, поведи его в “Пиросмани”, угости сациви – он любит вкусно поесть». (Ресторан «Пиросмани» Константин считал лучшим в Москве.)

– О’кей, Костя, сделаем.

– Подожди, ты искал деньги на фильм. Нашёл?

– Нет.

– Так вот, Даду очень крупный бизнесмен. Дай ему синопсис, покажи материал и какой-нибудь свой фильм. Не исключено, что он примет участие в твоём проекте.

– Спасибо, Костя, – сказал я.

Позвонил Кушнерёву, рассказал о звонке Константина.

– Юра, для нас это очень важно, – объяснил я. – Если этот Джереми вложится, можно будет снять нормальный фильм, а не малобюджетную финтифлюшку.

– Всё будет по высшему разряду, Георгий Николаевич!

На следующий день продолжаем снимать в магазине канцтоваров. Снова зовут к телефону.

– Кушнерёв.

– Георгий Николаевич, докладываю: к французу выехал Гусятников с переводчиком. В ресторане мосфильмовской гостиницы жарится поросёнок, Рая (секретарша объединения «Ритм») купила на Дорогомиловском. В два обед. Потом пьём чай у нас в объединении. (Объединением Кушнерёв гордился, он там недавно сделал турецкий евроремонт.) Люба Горина пирог испекла, яблочный. Рита (жена Кушнерёва) хворост сделала. Хотели купить торт – в магазинах пусто, даже сушек нет. Тараскина (монтажёр) материал подготовила. Синопсис переводят. «Не горюй!» в проекционной десятого зала, (лучшая проекция на «Мосфильме»). Вечером вместе с вами ужинаем у Торнике, в «Пиросмани». Шашлык, сациви, хинкали, грузинские песни. Вложится этот Даду в наше кино, никуда не денется!

Стучу по столу.

Снимаем. Сняли две сцены. В перерыве пошёл в кабинет директора есть свой бутерброд. Набрал Раю.

– Рая, там у меня в кабинете, в шкафу, в коробке, чайный сервиз. Распакуй его для сегодняшнего чаепития, а то у нас все чашки разные.

Этот китайский сервиз мне на юбилей подарила дирекция «Мосфильма».

– Георгий Николаевич, я уже не успею.

– Почему не успеешь? Сейчас два тридцать, они только сели обедать. Раньше четырёх у тебя не окажутся.

– Георгий Николаевич, они не обедают, они на проходной стоят! Не пускают этого Даду. Кушнерёв дал заявку на пропуск на француза, а у него бразильский паспорт. Гусятников побежал договариваться.

– Что случилось, почему они в проходной, а не обедают?

– Еврей он.

– И что?

– Поросёнка есть не стал, говорит, свинина.

Перерыв закончился. Снимаем обратную точку. Переставили свет. Теперь в кабинет директора не пройти. Юсов там поставил диг. Появилась Таня Сулкина (ассистент).

– Георгий Николаевич, это Рая! Просит, чтобы вы сами подошли к телефону! Говорит, конфиденциальный разговор.

– Таня, как я подойду? Спроси, что надо, а остальные уши заткнут.

Таня пошла спрашивать.

– Приготовились. Снимаем. Стоп.

Появилась Таня.

– Георгий Николаевич, ЧП! Ваш гость хочет в туалет! А в объединении бумаги нет! Сегодня последний рулон украли!

– Скажи пусть в группу Бондарчука сбегает. Скажет – от меня (группа Бондарчука была под нами, этажом ниже).

– У Бондарчука она уже была! Там нет никого! Она из предбанника Досталя звонит. Думала у Аллы взять, а Аллы нет. Её Кондрахина из профкома замещает. Рая к ней сунулась, а Кондрахина не даёт. Рая говорит, чтобы вы сами этой Кондрахиной позвонили, Георгий Николаевич! Вам она не откажет!

– Перекур, – объявил я.

И попросил осветителей отодвинуть прибор.

– Гия, пока Рая дойдёт от Досталя до объединения, этот Даду обкакается! – весело предсказал осветитель Гена (от кабинета директора до нашего объединения примерно метров 800).

В кабинете директора набрал номер.

– Здравствуйте. Это Данелия Георгий Николаевич, народный артист СССР, лауреат Государственных премий СССР и РСФСР, секретарь Союза кинематографистов СССР, художественный руководитель объединения «Ритм», член правления общества «ОАР – СССР». У меня к вам просьба: одолжите нашей сотруднице Рае рулон туалетной бумаги под мою гарантию. Завтра вернём.

– Это не в моей компетенции, Георгий Николаевич.

– Соедините меня с шефом.

– Не могу, Георгий Николаевич. Там у него министр и из администрации президента товарищи.

Набрал прямой номер.

– Я занят, – и Досталь положил трубку.

Снова набрал.

– Это Данелия. Владимир Николаевич, такая просьба: скажите Кондрахиной, чтобы она дала нам рулон туалетной бумаги. (Пауза.) У нас очень важный гость.

– Ладно, скажу. Извините, не могу разговаривать.

Туалетную бумагу Рае дали. Но когда она добежала до объединения, гость уже уехал в гостиницу. И на следующее утро улетел в Париж. А мы продолжили снимать кино в режиме строжайшей экономии.

фото: Киноконцерн "Мосфильм"; Игорь Гневашев/РИА Новости; Микола Гнисюк