Радио "Стори FM"
"Если люблю, то сильно"

"Если люблю, то сильно"

(АРХИВ 2019 ГОДА)
Автор: Ирина Кравченко

По фотографиям вроде бы Пётр Мамонов – худой и «вьющийся», а вживую оказывается большим, основательным. Голова философа, руки с крепкими запястьями, плотничьи. Разговаривает хорошо поставленным голосом, словно диктор советского телевидения или проповедник, но сквозь весомость речи дышит нежность к другим. Фотографии, наверное, старые, а он – новый? Или прежний, самый настоящий?

Я серый голубь.

Я самый плохой, я хуже тебя.

Я самый ненужный, я гадость, я дрянь.

Зато я умею летать!

Пётр Мамонов.
«Серый голубь». Конец 80-х годов

Пётр Мамонов
Пётр Мамонов
– В сорок пять лет я почувствовал, что жить мне незачем. У меня была прекрасная работа, слава была, деньги, жена, дети. Но я не понимал, зачем живу, зачем утром вставать. Кайфы все попробовал, ничего в них не нашёл: там только заглушка. Я всё-таки умный человек, воспитанный в хорошей семье, поэтому стал думать: ну как, как?

А чего там? Вот он, православный храм, вот тексты молитв. Дай-ка посмотрю, чего в них. Открыл – ба-бах! – одно место: притча о блудном сыне. Как он вернулся в свой дом, обнял отца, а тот ему всё простил, и перстень на руку, и заколол тельца. Думаю, блин, вот я такой же козёл! Пойду к Отцу, упаду перед Ним на колени.

Пробило меня сильно. Стыдно стало: ничего для других, всё себе, себе, себе… 

Это путь художника, пережившего духовный переворот, – от Льва Толстого, который с некоторых пор невзлюбил свой роман «Анна Каренина», написанный будто в прошлой жизни, до российских актёров кино, обратившихся к вере и не любящих говорить о том, что они делали в творчестве прежде. Значит, ваш рок-н-ролл – это было не то?

– Не то, я свои песни тех лет не включаю сегодня в альбомы. Да, талантливо, гротескно, привлекательно в художественном смысле, но… Дух творит себе форму. Какие могли быть формы без духа? Безобразные. Акт овеществления безобразия, которым был я на тот момент: кайф, тусовки,  драки… Творчество должно служить чему-то, необходим прорыв в свет. Сейчас я пытаюсь, в большей или меньшей степени, чтобы был хоть небольшой, а прорыв – через тексты моего любимого святого Исаака Сирина, которые у меня звучат в спектаклях, через песни, через эту мою жизнь нынешнюю.

Жить вам стало легче?

– Делать трудно, но всё ясно. Исаак Сирин говорит: «И когда ум станет в области познания истины, тогда не имеет нужды в вопросах». Вопросы  ушли: зачем я живу? как к этому человеку относиться? к детям? к своей работе? к церкви? к жизни? к войне? к болезни?

Как вы относитесь к войне?

– Слава тебе, Господи.

Звуки Му
"Звуки Му", его участники и отцы-основатели - Александр Липницкий (с бородой, на стуле) и Пётр Мамонов

Принимать?

– Только так. Слава Богу, за всё. Я могу менять себя. Окружающий мир мне неподвластен, надо об этом забыть. Походы с лозунгами – надо об этом забыть. И трудиться над собственной душой. 

КАЙФУЙ ТАМ, ГДЕ БЕСКОНЕЧНОСТЬ!

А БЕСКОНЕЧНОСТЬ ЭТО ДУХ!

Вот и все дела.

Всё мусор мы с вами, 

если в нас не горит 

свечечка нашей души.

Вот её надо раздувать, лелеять, холить.

А ОСТАЛЬНОЕ ВСЁ МУСОР!

Всё! Как это ни странно... и здоровье,

жуткую вещь сейчас скажу – 

и родственники, и родители, и жёны – 

это всё ерунда!

Как же так?

А вот так.

Пётр Мамонов.
«Вся жизнь – это путь к себе»


– …Вот много лет назад на ступеньки цирка, рядом с моим Большим Каретным переулком, всходил в десять часов утра Юрий Владимирович  Никулин. Собиралась вся пьянь Цветного бульвара, в том числе и я, и он каждому давал работу: убрать там что-нибудь, подмести. Трёшничек,  трёшничек, трёшничек из своего кармана… После этого только шёл к себе в цирк. Гениальный артист, гениальный человек. Одно его присутствие в мире этот мир меняло. Или клуб «Белый попугай», сидит Никулин, в кепоне, рыхлый старикан. А другие актёры изгаляются. Юрий Владимирович, бедный, слушал-слушал и говорит: «У меня вопрос есть один: что будет, если мужчине отрезать ноги и надеть на него юбку?» Молчание. «Колокольчик». Всё.

Часто, когда я сегодня слышу русскую речь, о чём базар, понять не могу. Сидят «головы» и «тур-тур-тур» – перетирают что-то умное. Николай Васильевич Гоголь, по воспоминаниям Анненского, как только такие умники собирались, плащ хватал и бегом! Псевдоумный разговор вели, ни о чём. Интеллигенция.

У вас папа инженером был, мама – переводчиком со скандинавских языков. А вы не интеллигенция?

– Ни в коем случае. Никогда себя к интеллигенции не причислял, я – рабочий класс. Я – рабочий. 

Интеллигенция усложняет то, на что можно взглянуть проще? 

– Познакомился я в 90-е годы с великим музыкальным продюсером и музыкантом Брайаном Ино, который выпустил на Западе мою пластинку. Спрашиваю: «Почему я понимаю всё, что ты говоришь, а что говорят другие англичане – нет?» Брайан смутился. Потом мне его жена объяснила:  «Он в разговоре с тобой подбирает слова, выстраивает предложения, медленно произносит». Два месяца мы с ним работали, и всегда он так делал. Кто я такой? Из Москвы какой-то Петя приехал, что со мной носиться?.. 

Брайан позвал нас к себе в гости. «Я хочу представить вас моему отцу». Думаю, о, в замке живёт. Входим: комнатка простая, кресло-качалка, сидит папа, пледом накрытый. «Русские?» Из-под кресла бутылку джина – раз! – и по стаканам. «Давайте выпьем, и я с вами». Оказалось, он почтальон, достойный человек, уважаемый в своём кругу. Плед, качалочка – ходить уже не мог, – под креслом у него было что выпить.

Или шофёр Паша, который возит меня на спектакли. Я с ним езжу с удовольствием. Почему? А мы молчим. Но молчим без напряга. Спрошу: «Паш, чего там завтра с погодой?» Он: «Минус три». – «А, ну ладно». И опять часик молчим. У нас великолепные отношения. Если у меня что-то не так, не по себе, я, как человек активный, начинаю бу-бу-бу – стараюсь выровнять ситуацию… Это плохо. Помалкивать надо, помалкивать. Являть. Являть. 

Исаак Сирин что сказал? «Великая простота прекрасна». Вот Олег Иванович Янковский. Как хризантема у него был облик, как распускающийся цветок. Начались съёмки в фильме «Царь» с того, что мы там выпили слегка. Ну, они слегка, Павел Семёнович Лунгин и Олег Иванович, они сдержанные, а я выпил здорово. И как на Янковского понёс! На следующее утро встречаемся. «Олег, прости меня!» Он: «Ничего, ничего». Можно сказать «ничего-ничего», но тень останется, а тут вообще ничего. Несправедливая, незаслуженная обида – кто он, кто я? И ничего. «Петенька» – всегда так.

Хорошо там было. Перерыв, накрыли столик на улице, нам, «звёздам», отдельно. Сидим – я, Олег Иванович, Юрий Александрович Кузнецов, великий русский актёр, который играл в фильме «Царь» Малюту Скуратова. Кушаем. Говорю: «Юр, мне-то кусочек дали получше, побольше и первому». «Потому что все знают, – отвечает он, – что вы капризный и неприятный человек». Ха-ха-ха! Так мы общались. Переодеваемся после съёмки, а у моего царя облачение было килограммов тридцать, у Малюты поменьше, но тоже увесистое. Юрий Александрович снимает его с себя, надевает джинсы и водолазку, смотрит в зеркало и говорит: «Петь, какой-то я художник-прощелыга». Как в кальсонах. 

У нас с Юрой в «Острове», в одном из основных моментов – где его герой приходит к моему и мы сидим в каптёрке, – нам, когда снимали, смешинка в рот попала. Не можем текст произнести: раз – мимо, ещё раз – мимо, ещё, ещё… Павел Семёнович, добрейший человек, на нас аж прикрикнул: «Ну, вы, великие актёры!» И сцена вышла самой неясной, тонкость в ней есть, из-за того, что мы оба еле удерживались от смеха, говоря серьёзные слова. От этого волна такая!.. 

Во время работы над «Царём» я шёл каждое утро на съёмочную площадку и знал, что сейчас будет хорошо: Олега Ивановича увижу, Юрочку Кузнецова. Ничего особенного не надо было, просто увидеть. 

«Как сказал один старец, "лучше я с Богом поговорю о тебе, чем с тобой о Боге"» 

Пётр Мамонов


Нельзя быть неважным человеком и хорошим актёром, не получится. Не надо кого-то учить, лозунгами махать – надо являть. Мои отец и мать являли, у меня в семье все жертвенно любили друг друга. Любовь – обезоруживающая сила. Как пишет Антоний Сурожский, юноша должен источать огонь, а старец – свет, но надо быть огнём и быть светом. Олег Иванович излучал свет, мои родители излучали. А свет – это любовь, а любовь – это Бог. Всё в Боге заключено, что угодно Ему, то и притягивает людей. На самом деле, зло не так уж привлекательно, как добро. Кротость обладает сокрушительной силой. Кто такой кроткий? Не злой. Я его пьяный обругал, а он – да ладно, чего ты, бывает.

Олег Иванович всегда был покладистый. Что это? Приношение себя на алтарь всеобщего доброжелательного состояния на съёмках, хорошего настроения у всех. У него были свои проблемы. Нет-нет, всё отодвигал. Отодвинул раз, отодвинул два, отодвинул в жизни десять миллионов раз – и стал таким. Каким? Святым. А Юрий Владимирович Никулин? Вряд ли он в церковь ходил, а святой. Почему? Потому что всё – другим, ничего себе. Святость – это делать как надо, не как хочется, а как велено: не брать, но отдать, своё время, своё «хочу не хочу». Отдать себя. Кто такие угодники? Это те, кто угодил Богу. Те, о ком я говорю, угодили Ему. Там такая работа произведена!.. И вот это останется. Не останутся их роли – останется то, какими они были людьми: Юрий Владимирович, Олег Иванович… 

Я часто встаю на бугор

И устремляю свой взор

На вершины далёких гор

На полей молчаливый простор

И я не скрываю, и я не скрываю, и я не скрываю

Восторг!..

…Люблю я встречать рассвет

И видеть солнечный свет

Красивых люблю лебедей

И несмышлёных детей

И я не скрываю, и ты не скрываешь, 

и он не скрывает

Восторг!

Пётр Мамонов. «Восторг»


Янковский в «Царе» перевоплотился в человека святого, у вас тоже есть опыт подобной роли – отец Анатолий в «Острове». Как это даётся – показать такого персонажа?

– Надо думать, переживать, страдать, мучиться, отказываться, потом соглашаться. «Сыграли бы?» – «Сыграл бы!» Ишь ты! Это целая история. Всё равно что родить. «Вы бы родили?» – «Родила бы! Завтра!» Нет, надо мужичка искать хорошего, зачать как следует, не во грехе – в любви, потом вынашивать, это время не иметь гадости в душе, слушать музыку хорошую, читать книги хорошие, думать о высоком. Потом – страдания, боль, кровь.

В том же «Царе» у вас совершенно другая, противоположная и митрополиту Филиппу, и вашему отцу Анатолию роль. Как вы на неё согласились?

– Так же: и кровь, и боль, и всякое было.

Ваш Иван Грозный там – кто?

– Невозможно сыграть русского царя. Это же непонятная, непостижимая для нас фигура, от одной брови которой армии двигались – такая власть в человеке, такие страсти. Бессмысленно играть исторических личностей. Кого я играл? Помните «Осенний марафон»? Хороший мужик, но идёт к любовнице, говорит жене, что всё бросит, и опять звонит той. Мой Иоанн Васильевич – то головы рубить, то на коленях по сорок дней стоять, потом снова головы рубить, потом на колени… Амплитуда страшная – от рубки голов до постов изнурительных. Но движения, как в том фильме, нет, замкнутый круг, понимаете? Ничего, по сути, не меняется, покаяния нет. Покаяние – это не исповедь, это изменение себя.

А без покаяния Бог тебя не может принять. Он бы рад, но не может принять тебя. Никакого Страшного суда не будет: свой суд мы творим всю жизнь. Какими умрём, такими и останемся. Если умрём в зависимостях, в обидах, это и будет нас мучить вечно. Так у пьяницы умершего: тела нет, а выпить хочется. И пить нечего, и лить некуда – вот он огонь. Страсти, не изжитые за эту жизнь. Для того Господь на землю и пришёл – чтобы освободить нас от греха. Чтобы дать нам путь, единственный, без ответвлений. «Путь, проложенный страдальческими стопами святых», как Исаак Сирин пишет.

Оля меня вчера спрашивает по поводу нашей с вами встречи: «Ну что?» Первое, конечно: а, какие разговоры! Потом ещё и не выспался: в три часа лёг, в шесть встали, чтобы в поликлинику ехать… И тут же мысль: а Господь? А Он что мне скажет? Поэтому я, такой-сякой, немазаный, должен встретиться с вами, поговорить, рассказать всё по-честному. Человеку хорошо – и мне хорошо. Ко мне чуточку, капельку сойдёт Дух Святой, если я отдам своё. А как я сегодня вечером лягу спать, если бы вам отказал? Причём отказал бы по объективнейшим причинам. Но нехорошо мне стало бы. И как я лягу, когда не отказал? Где я это куплю? Нигде. Я – вам, вы – читателям. Только так. 

Еду вот на машине, за рулём, из переулка выскакивает джип, подрезал меня, а я – раз! – и пропустил его. Смотрю, чего дальше будет. Выскакивает из другого переулка ещё машина, тот, первый – раз! – и пропустил её. Вот как получается, вот какая цепочка. 

Ты так просил любви,

Но ладонь моя была жестка.

Всё, что не успел сказать ты,

Давно уж сказал я.

Пётр Мамонов. «Всё, что не сделал брат»


В семье, среди близких у вас были люди верующие?

– Мой прадед служил настоятелем собора Василия Блаженного. Он меня и тянет. Родители в церковь не ходили. Но вера – это не свечки ставить. Вера – это любовь. В моей семье все жертвенно любили друг друга. Мама мной очень занималась. У нас с ней случалось всякое, ссоры, она со мной не разговаривала, как я сейчас понимаю, нарочно. Когда я в шестнадцать лет хамил ей, выгоняла из дому. Холодильник заперла на ключ: «Иди работай». Меня воспитывали. К пятидесяти годам пробился хоть какой-то толк. 

И как этот толк выявляет себя в искусстве? Что вам в творчестве, и в своём, и в чужом, по душе?

– Вот мне мало что близко из ролей Олега Ивановича Янковского, но по-настоящему нравится картина «Влюблён по собственному желанию». Потому что там правда. А когда режиссёр только «я, я, я», как Тарковский… 

Есть и другие такие. Люди-то они хорошие. Как к людям у меня к ним претензий нет, у меня есть претензии к тому, что они сняли. Но: дерево узнаётся по плодам. Шукшин – невозможно смотреть, хотя вроде бы герой.

Почему Василий Макарович в этом списке?

– А вот почему? Не знаю. Ложь – рассказы эти… Это же не Чехов. Почитайте чеховские рассказы «В ссылке», «Студент», «Красавица». Надо же равняться. К Юрию Владимировичу Никулину ведь нет претензий. Никаких. Вообще нигде. Ни разу, никогда. Бревно по арене таскал со своим напарником Мишей, вроде чего особенного? Но вот… А «Когда деревья были большими»? Тоже вопросов нет. 

Никаких приёмов, системы Станиславского – всё это туфта. Дух творит себе форму. Жить надо как следует, праведная жизнь – это когда, по словам одного монаха, чужая боль становится своей. Михаил Андреевич Глузский в «Живых и мёртвых» вышел, посмотрел – секунд тридцать экранного времени, – и всё, не забудешь. Но посмотреть так можно не из умения – только из глубины души. А на это уходит вся жизнь. 

Художники редко вели себя правильно. Достоевский был, как известно, игрок. 

– Он покаялся, значит – изменился. А что до написанных им романов… «Братья Карамазовы» разве с Чеховым сравнить?

А Толстой?

– Мастерство. Нет, это сложный момент. Я мало что люблю, но если люблю, то сильно. Чехова вот. Искра Божия там есть. А у Достоевского сплошной мятеж, смятение, меня трясёт всего.

Вы же занимались рок-музыкой…

– Я не занимался рок-музыкой – я занимался самовыражением.

Буду работать и деньги копить

Брюки поглажу, брошу курить

Стану хорошим

Очень хорошим

Ты тоже работай и деньги копи

Губы не крась, не пей, не кури

Стань хорошей

Очень хорошей…

…Так будем жить мы хорошие оба

Будем любить мы друг друга до гроба

Хорошие оба

До хорошего гроба

Только б прошла поскорее суббота

Только б скорее пойти на работу

Чтоб там стать хорошим!

Там стать хорошим!

Пётр Мамонов. «Хорошая песня»


Петр Мамонов
"Идёшь ты с полным кошельком, и тут в подъезде по чану стукнули, всё отняли - и денег нет. А Святой Дух в твоей душе никто не отнимет"
Но то, что вы делали, оно же близко к року…

– Формой только. 

И всё равно: почему в той музыке было полно мятежников?

– Мне-то что? У меня нет времени на размышления о других, и не должно быть этого времени. Когда оно у меня было, я осуждал, отбрасывал, дрался. Когда стал всерьёз заниматься собой, не осталось времени на ерунду.

А что в искусстве главное? Зачем оно нам? 

– «...чувства добрые я лирой пробуждал» – вот и вся задача всех искусств. Костыли. Даём какие-то костылики людям, им чуть-чуть легче становится. Но это не выход. Сколько в мире создано прекрасного, и что? Страсти всё те же: сребролюбие, сластолюбие, словолюбие. А вы почитайте слова подвижнические Исаака Сирина, VII век, вот где крутизна! Какие тексты, будто сейчас написаны! Глубочайшие, можно над каждым словом думать пять лет. И понимаешь, что меняет человека только Бог. Если мы к Нему прильнём, то всё возможно. 

Я выпивал сильно, пятнадцать лет башкой об пол бился: «Господи!» И опять бросал, и опять пил… А сейчас могу рюмочку выпить, вторую не хочу. Ищешь себя прежнего, а нету – Господь простил. Вот как прощает! Не то что силы даёт терпеть – нет: грех становится небывшим. И так всё: зависть, раздражение, осуждение… Но пятнадцать лет! Сколько грешил, столько и будешь молиться. Бывает сразу: если Бог видит, что человеку это полезно. Но, как правило, нам не полезно без борьбы. 

Когда началась моя жизнь с Богом и под Его покровом, уже пошло маленькими шажочками движение, движение, движение – туда, туда, туда… Я только туда хочу. Меня ничто другое не интересует по-настоящему. Люблю музыку писать, спектакли делать, но только с Ним. 

фото: Архив фотобанка/FOTODOM;  Дмитрий Лекай/ИД "Коммерсантъ"/FOTOOM;  TOM CARAVAGLIA/личный архив А. Липницкого; Марк Штейнбок

Похожие публикации

  • "Услышь меня, хорошая..."
    Режиссёр Владимир Хотиненко полагает, что Шекспир не случайно убил Ромео и Джульетту на пороге брака. И все сказки заканчиваются подозрительно одинаково - свадебным пиром. А что будет с влюблёнными завтра, когда начнутся проблемы, искусство таинственно умалчивает. И приходится думать самим: а в чём смысл совместного жития мужчины и женщины?
  • Романс о непотерянном поколении
    Романс о непотерянном поколении
    Судьба сценаристов Петра Луцыка и Алексея Саморядова, двух простых парней, покоривших в 90-е годы вершины киномира, напоминает не оборванный на полуслове черновик, а жестокий завораживающий романс – про Россию, лихорадку перемен, бессмертную мужскую дружбу и всесилие русских привычек, что не приносят счастья
  • Ave Майя!...
    Ave Майя!...
    Майя Плисецкая смогла вылепить из себя образ настолько волшебный, гармоничный, воздушный, что, глядя на нее, забываешь, что балет – тяжелейший труд. Кажется, что и в жизни Плисецкой не приходилось продираться не через какие тернии. Как ей удалось создать эту иллюзию?