Ольга Прошкина мечтала о любви, но как-то всё не складывалось. Её мама Тамара в девятнадцать лет уже родила, а Ольге минуло двадцать, и ничего стоящего в перспективе. Вернее, никого стоящего.
Имелось в наличии два кавалера. Одного бабушка называла «наглое говно», другого – «сын проститутки». И это соответствовало действительности.
Первый был отпрыском знаменитости и считал это своей личной козырной картой. Вёл себя нагло, полагал, что ему позволено больше, чем всем остальным мелким сошкам.
Другой действительно был сыном проститутки. Его мамаша в недалёком прошлом дежурила возле гостиниц. Её заметали менты и сажали в обезьянник вместе с другими ночными бабочками. Это был вид её деятельности. Но, как сказано в детских стихах, «мамы всякие нужны, мамы всякие важны».
Был ещё один претендент, извлечённый из Интернета. Его звали Стасик. Стасик уже окончил университет, факультет журналистики, и уже работал в разных местах. Однако нигде не задерживался, отовсюду уходил.
Бабушка говорила, что его выгоняют.
Ольга подозревала, что её бабушка права, как всегда, но было неприятно с ней соглашаться.
Ольге Стасик нравился. У него были горячие руки, горячие щёки, ароматное дыхание, возле него было тепло и устойчиво. Возле него Ольга чувствовала себя на своём месте. От него замечательно пахло чистотой. С ним было упоительно целоваться. Ольга буквально теряла сознание, не в медицинском смысле. Она не падала в обморок. Нет. Она попадала в какое-то другое измерение, где было другое сознание и другая реальность. Она парила в невесомости, как космонавт, и её тянуло, закручивало в таинственную воронку. Хотелось немедленно сбросить с себя всё лишнее, одежду, например, и устремиться в эту круговерть. Но нет. Оля усилием воли заставляла себя вернуться в реальность, раскидать его руки по сторонам и вырваться из сладкого плена.
– По кочану, – отвечала Ольга.
– Скажи нормально, – требовал Стасик.
Но как она скажет? Ей нужны слова, обещания, клятвы. Он должен заверять, что так будет всегда. Всегда, всегда, всю жизнь он будет любить её, желать, хранить верность. Всех остальных женщин не существует в природе, только одна Ольга. «Ты одно моё желанье, ты мне радость и страданье». А так, как сейчас, молча, мрачно, деловито, как будто зашёл в общественный туалет, намерен помочиться и выйти…
Такого не будет. Она себя не на помойке нашла. Умница. Красавица. Через год заканчивает университет, будет в совершенстве знать три языка: английский, французский и китайский. Китайский – это тебе не кот начихал. Трудный язык, если ты не китаец.
Родители Ольги – художники-мультипликаторы, не пьянь и не рвань какая-нибудь. Они трясутся над своей Олечкой, как над сокровищем. И Олечка тоже знает себе цену.
– Ну, чего? – хмуро добивается Стасик. – Чего тебе надо?
«Слова», – думала Ольга, но вслух говорила:
– Ничего.
«Дура ты, – ставили диагноз ушлые подруги. – Он просто честный. Не хочет врать. Другой насыплет тебе слов целое ведро, лишь бы добиться своего. А этот не врёт. Ничего не обещает. Главное – твоё чувство. Ты его хочешь? Хочешь. Вот и всё».
Нет, не всё. Она не хочет попадать в поток. Быть одной из.
Лучше ничего.
Ольга продолжала встречаться со Стасиком в надежде непонятно на что. Вернее, понятно. Он ждал оргазма. Она – перспективы на долгое счастье.
Стасик ушёл со всех своих работ на вольные хлеба. Писал сценарий для художественного фильма.
В конце концов он его закончил и дал Ольге прочитать.
Ольга прочитала, ничего не поняла, отдала бабушке. Бабушка старая, конечно, но не очень. Мозги не попортились от времени.
Бабушка взяла рукопись с интересом, но интереса хватило на восемь страниц, а всего страниц было сто двадцать. История на две серии. В первой серии герой был живой, а во второй серии – мёртвый.
Бабушка вернула рукопись и сказала, что запомнила только одно слово: «дырокол». Вначале она думала, что дырокол – это канцелярская принадлежность, но оказалось, что автор сценария так обозначил мужской пенис. Он делает дырки понятно где, отсюда и название – дырокол.
Больше ничего примечательного в сценарии не оказалось. Сюжет вторичный: покойник в конце истории оказывается живым. Такое уже было-перебыло. Бабушка подумала: «Может, я устарела? Может быть, сценарий отражает современное художественное мышление?»
Отдали читать Олиной маме Тамаре.
Мама Тамара прочитала и сказала, что сценарий отражает полную бездарность автора. Есть бездарности скрытые: никому ничего не показывают, напишут и спрячут в ящик письменного стола. Очень скромные, симпатичные люди. Интеллигентно скрывают свои дурные пристрастия. А есть воинствующая бездарность – люди самоуверенные, агрессивные и настырные. Судьба таких «творцов» очевидна: их отвергают, они не соглашаются, находят завистников и виноватых. Виноваты все вокруг. Это рождает ненависть к окружающим, плохое настроение и отсутствие средств к существованию.
Мама Тамара сделала заключение:
– Потенциальный неудачник. Скажи ему, пусть приобретает нормальную мужскую профессию. Идёт учиться в ПТУ. Будет работать не головой, а руками. Умелые руки всегда уважаются и оплачиваются. Будет работать водопроводчиком, например, уставать, приходить домой после трудового дня. Отдыхать. Хороший водопроводчик вызывает большее уважение, чем плохой сценарист.
Ольга страдала.
– Ты хочешь быть подругой неудачника? – спросила бабушка. – Твой выбор отбросит тень и на тебя. Все будут смотреть и думать: наверное, она большего не стоит.
Ольга не хотела соглашаться с родственниками, однако их прогнозы, как камни, брошенные в озеро, оставляли круги на воде.
Настала зима. Стасик заявил, что едет на Гоа. Там солнце, пальмы, апельсины. Дешёвая жизнь. Лето круглый год.
– А я? – спросила Ольга.
– Если хочешь, приезжай ко мне на Гоа, – разрешил Стасик.
Что значит «если хочешь»? Это значит, покупай билет и добирайся сама за свои деньги… Явишься к нему под пальмы, привезёшь свою любовь и непорочную девственность. А он? Что он может предоставить взамен? Дырокол. И больше ничего. Хотя бы слова. Ольге хватило бы и слов. Но нет. Никаких слов. Только лёгкая усмешка на желанном лице.
Может быть, не рассуждать? Может, просто отдаться чувству, как «цыганская дочь за любимым в ночь»… Но Ольга боялась: страсть засосёт, как болото, и чавкнет над головой. Страшно. И маму жалко. И бабушку.
Папу меньше жалко. Он всегда занят, трудоголик. Однако папа тоже нужен в воспитании.
Ольга выбрала удобный момент, решила поговорить с папой.
Она обтекаемо сообщила, что ей нравится мальчик, но он едет на Гоа на всю осень и зиму, на полгода. С октября по апрель.
Папа не удивился. Оказывается, так поступают многие: сдают свои московские квартиры и уезжают на Гоа. Полностью меняют среду обитания. Такие дауншифтеры, что-то такое близкое к бомжам, готовы обходиться малым.
Ольга подумала: «Бедный. У него, наверное, совсем нет денег».
Родители Стасика жили в Черногории. Там тоже дешёвая жизнь по сравнению с Москвой. Стасик – поздний ребёнок, мать родила его в сорок лет. Значит, сейчас родителям под семьдесят, они не могут помогать своему сыну. Он сам должен им помогать. Но чем может помочь безработный?
Ольга сочувствовала, конечно. Но сочувствие – недостаточный аргумент для того, чтобы терять девственность, погружаться в болото неопределённости.
Отец выслушал Ольгу и просто сказал:
– Он тебя не любит.
– Откуда ты знаешь? – обиделась Ольга.
– Когда мужчина заинтересован в женщине, он не исчезает на полгода. Он хочет видеть её каждый день и каждый час. А когда он отрывается на такой срок, значит, он не заинтересован, и всё. Плюнь на него. Будет другой.
– Такого не будет, – грустно сказала Ольга.
– Я тебе обещаю, – серьёзно сказал отец. – Ты одна не останешься.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
Ольга тяжело вздохнула. Отец обнял её и спросил:
– Хочешь, я ему морду набью?
Морду бить было некому. Стасик уехал на Гоа. Ольга заходила в Интернет, ждала вестей. Стасик написал один раз. Текст был такой: «Если хочешь, приезжай».
Ничего нового. Хочешь – приезжай, вернее, лети десять часов на самолёте, непонятно куда, под пальму. Не хочешь – сиди дома.
Полгода тянулись долго. Бесконечно. Ольга решила пойти к психоаналитику Антонине Исидоровне. Это была мамина знакомая – курящая, умная. Ольга заметила: все, кто курят, – умные.
Антонина Исидоровна выслушала Олечку и сказала:
– Ты всё делаешь правильно.
– Что «всё»? – спросила Ольга.
– Тормозишь. Не соглашаешься на его условия. Знаешь, почему?
Ольга ждала.
– У тебя хорошая женская интуиция.
Отец купил Оле машину, недорогую, но качественную. Она сдала на права и стала водить. Ей нравилось. Выезжала на загородное шоссе и спокойно наматывала дорогу на колёса. Это успокаивало. Ольга ехала и думала о том, что у неё хорошая женская интуиция и всё, что она делает, – правильно, в отличие от какой-нибудь рабы любви, которая даёт не подумавши, а потом делает первый аборт и на всю жизнь остаётся без детей.
Полгода тянулись долго, но кончились в конце концов. Настала весна. Стасик вернулся. Первым делом Ольга сообщила, что она за рулём. Стасик отнёсся с одобрением. Сказал, что у него нет весенней одежды и Ольга должна повозить его по магазинам. А заодно купить картошки десять килограмм. В доме должны быть картошка и лук.
Он не сказал, что соскучился, что хочет видеть. Только шкурный интерес. Его интересует только то, что можно засунуть в рот, проглотить и переварить, а также интересы дырокола – опять засунуть, снять напряжение и пойти себе, облегчённым. А то, что нельзя потрогать, употребить, – то, что называется «чувство»…
Ольга ответила:
– Я, к сожалению, не могу тебя сопровождать. У меня другие планы.
Стасик ничего не понял. Он видел, что девчонка сохнет по нему явно, но при этом упирается всеми четырьмя лапами, как собака, которую тащат на живодёрню.
Ольга приехала к бабушке на дачу и рассказала про психоаналитика.
– А сколько она взяла? – спросила бабушка.
– Сто евро.
– Ужас… – испугалась бабушка. – Настоящие врачи денег не берут.
– Почему?
– Не наживаются на несчастьях.
– Спорный вопрос. Мне не жалко денег, потому что она мне помогла. Она меня поддержала. Показала направление, в котором я должна двигаться. А раньше я болталась, как парус на ветру.
Бабушка промолчала. Задумалась. В её жизни тоже была молодость, а в молодости была любовь. Не к мужу. К писателю, которого она редактировала. Бабушку в то время звали Лиля, она окончила филфак и носила стрижку каре.
Бабушка вспомнила, как впервые пришла к писателю домой. Они редактировали текст в его доме. Дверь отворила женщина средних лет – широкая, квадратная, как двустворчатый шкаф. Серые волосы все назад, под резиночку. Рваный халат свисал под мышкой слоновьим ухом. Лицо простое, крестьянское, доброе, но без интеллекта. Лиля решила, что это домработница, в крайнем случае – мама. Через пять минут выяснилось, что это жена писателя.
Лиля оторопела. Каким образом у молодого гения и красавца такая жена? Старше на целую жизнь, зачуханная, совершенно из другой стаи.
Молодая редактор восприняла это как казус, жизненный сбой, вернее – сбой судьбы.
А ларчик просто открывался. Писатель, гений и молодой красавец, страдал тяжёлой алкогольной зависимостью, был просто-напросто алкоголик, бракованный экземпляр, гнилой помидор. Поэтому у него в паре – такой же неликвидный товар. У жены – выбраковка возрастом, у писателя – выбраковка неизлечимой болезнью, и ни одна девочка из его среды не согласилась бы на такую жизнь. А если и соглашалась, то быстро сбегала.
Лиле сразу бы сообразить: о, парень, с тобой не всё в порядке, – и в сторону, но молодая Лиля ничего не поняла. Не сработала женская интуиция. И её жизнь полетела вниз, как сбитый самолёт. Она, правда, успела катапультироваться и не разбилась в конце концов. Но как долго падал самолёт, как страшно было лететь с гибельным восторгом. И как много времени понадобилось для того, чтобы исторгнуть из себя, забыть эту любовь, которая не оставила никаких следов, только воспоминания и божественную музыку. Она до сих пор помнила его чистые скользкие зубы… Но воспоминания – не строительный материал. Из них ничего не выстроишь. И музыка улетела в космос и летает там, постепенно растворяясь. Может быть, она преобразуется в дождь и падает на землю, на деревья.
Всё, что ушло, – ушло.
– Женская интуиция – это очень важно, – сказала бабушка своей внучке. – Слушай себя…
Ольга стала слушать себя, и постепенно Стасик перестал казаться ей таким притягательным. Даже появилось что-то противное. Например, после еды ковыряет в зубах, а потом незаметно нюхает зубочистку.
Однажды на дне рождения у подруги нарисовался новый кавалер.
Он окончил юридический, его работа называлась «опер». Подробности можно было наблюдать в сериале «Улицы разбитых фонарей». Опера звали Максим. Подруга называла его «силовик». Мужская профессия. Но главное – конкретная. Перед тобой – трупак, жмурик. Надо собрать вокруг отпечатки, желательно раскрыть преступление. А не раскроешь – тоже не страшно. Нераскрытое преступление называется «висяк». Это понятнее, чем сценарий, который должен возникнуть из твоего воображения, и никаких зарплат каждый месяц.
Опер пригласил Олечку в кафе. Олечка явилась во всей красе, при своей тонкой рюмочной талии, в аромате духов «Версаче». Её губы были покрыты бесцветной помадой с лёгким блеском. Она была такая чистая и сладкая, как леденец, что её хотелось засунуть за щёку и никому не отдавать.
Силовик не выдержал и стал говорить ей слова. Именно те, которые она не могла получить от Стасика. Лучше всего на эту тему говорил Александр Сергеевич Пушкин: «Я знаю, век уж мой измерен, но чтоб продлилась жизнь моя, я утром должен быть уверен, что с вами днём увижусь я…» – и так далее, и тому подобное.
Максим смотрел на Олечку блестящими глазами. Олечка выковыривала из салата креветки и слушала и тоже незаметно рассматривала своего опера.
Его рубашка была заправлена в брюки, а Стасик носил рубашку поверх брюк. У опера ботинки были остроносые и чёрные, а у Стасика тупоносые и рыжие. Стасик был более модный. И от его щёк шла горячая волна. А от опера – никакой волны. Холодный, как трупак, и ложиться с ним в одну постель – всё равно что в гроб. Ни за что. От него исходил запах, как от старого пня. Это запах лежалой одежды, давно не проветриваемой.
Единственное, что украсило вечер, – десерт, тирамису. Миллион калорий, но и удовольствия на миллион.
Под конец вечера опер сказал, что он хочет бросить эту «улицу разбитых фонарей» и открыть свой фармацевтический бизнес.
– Это хорошо, – сказала бабушка. – Не будете жить от зарплаты до зарплаты. Деньги – это свобода.
– Не нужны мне его деньги, – хмуро сказала Оля. И вдруг тихо заплакала. – Мне никто не нравится, ни тот ни другой…
– Будет третий, – заверила бабушка.
– Не будет! У меня никогда не будет счастья! Лучше бы я отдалась Стасу, меня к нему тянуло как магнитом. А это и есть женская интуиция.
– Он бы тебя уже бросил…
– Ну и что? Зато в моей жизни была бы целая площадь из роз.
Оля зарыдала во весь голос. Её губы отъехали, как у верблюжонка, она стояла такая несчастная и такая родная…
Бабушка притянула к себе её драгоценное тельце, обняла и пригорюнилась. Она чувствовала себя виноватой, как будто от неё что-то зависело.
И Олечка чувствовала бабушку виноватой: почему она не может решить её проблему и не предоставляет ей полное счастье, прямо сейчас, сию минуту, как карету из тыквы? Тогда в чём её любовь?
Кот сидел вне дома, на подоконнике, и смотрел через стекло. Ему тоже хотелось участвовать в жизни людей.
Автор: Виктория Токарева
иллюстрация: Александр Яковлев
