Вера Павлова: В зале ожидания

В аэропорт! Родные переулки,
ад МКАДа, Ленинградка, Химки, лес,
березы − арестанты на прогулке,
подкладка облаков, испод небес.

В середине восьмидесятых у нас, двадцатипятилетних молодожёнов, была такая игра: берёшь глобус (в нашей дворницкой коммуналке был глобус, потёртый, как старые джинсы), раскручиваешь, закрываешь глаза и… «А поедем-ка мы в…» И пальчиком – тык! И всегда – всегда! – палец утыкался в синеву океана. И правда – куда мы тогда могли поехать?

Зато теперь, встречаясь с друзьями, можно часами перебрасываться иностранными топонимами. Не углубляясь в подробности. Зачем? Звучных названий вполне достаточно, чтобы все почувствовали, каким захватывающим было путешествие. Севилья! Леон! Анси! Кордова! Верона! Цюрих! Флоренция! Вы были во Флоренции? Были. И мы были. Эта перекличка – прекрасный и гордый гимн космополитов.
Хотя нет.

Гимн – вот (поётся на мотив «Кипучая, могучая, никем не победимая»):

Финляндия, Голландия,
Шотландия, Гренландия,
Лапландия, Исландия
И Новая Зеландия.

Это мы со Стивом сочинили. И пели всякий раз, когда попадали в аэропорт. То есть десятки раз. Про приключения в аэропортах тоже, с не меньшей приятностью, можно говорить часами. Я всегда рассказываю, как таможенница, увидев в моём чемодане пачки книг, спросила: «Это вы сами написали? Скажите, а откуда к вам приходит вдохновение – с неба?»

Как Стив в шесть утра, толком не проснувшись, сняв для досмотра ремень, принялся снимать и штаны. Как в Париже таможенница – ох уж эти француженки! – восхитившись моей новой сумочкой, стала её примерять, показывать товарке, и Стив, заглядевшись на эту сцену, забыл в лотке паспорт и хватился его только в дьюти фри, где выбирали папе арманьяк, и мы рванули обратно и только у пункта досмотра обнаружили, что коробка с арманьяком всё ещё у Стива в руках. Вернулись, заплатили, а как же…

А какая благодатная тема для застольных бесед – отнятое на таможне! И почему каждый раз забываешь в сумочке эти несчастные, самые любимые, самые удобные маникюрные ножницы?

А правда, что Мераб Мамардашвили умер в аэропорту, в зале ожидания?

Облачная пелена,
проблески сознанья...
На миру и смерть красна −
в зале ожиданья.
Приближение к нулю
обратного счёта,
и последнее «люблю»
на табло отлёта.

А мы с тобой в зале ожидания обручились. В Шереметьеве, в терминале Е. Я приехала тебя встречать. Со мной был мой брат – он приехал встречать свою любимую, по счастливому совпадению прилетавшую в тот же терминал на полчаса позже.

Я купила тебе круглый маленький букет. Ты выбежал из ворот, стремительный, как всегда. Но не оторвал меня от земли (как всегда, одной рукой), а – «погоди-ка» – достал из кармана два кольца. И надел – сначала себе, потом мне. «Благословляю вас, дети мои!» – торжественно пробасил брат. Я хотела бросить букет. Но вокруг не было никого, кроме таксистов.
Куда делся тот потрёпанный глобус?

Теперь у меня другой, новенький, с лампочкой внутри. Днём на нём – физическая карта, горы и долины, реки и моря. А ночью зажжёшь лампочку – политическая, страны и города. И во многих я уже была. Но физическую карту я люблю больше.

Довериться ветру, волненью, волне,
запомнить навеки мгновения эти,
когда забываешь, в какой ты стране,
и вспоминаешь, на какой планете.

Мы как-то заблудились в незнакомом аэропорту. Сердобольная женщина, заметив, как растерянно мы озираемся, обратилась к нам по-русски, с иммигрантским акцентом: «Ну что, потерялись, земляне?» Хотела сказать «земляки»? Или это была Муза Дальних Странствий?

Спасибо тебе, добрая женщина. Спасибо тебе, прекраснейшая из муз.