Почему я вдруг задумался о таком вроде бы мало актуальном в наши дни предмете, когда всем в наши дни явно, казалось бы, «не до этого»?
Но это лишь «вроде бы». Это лишь «казалось бы». Потому что «до этого» людям есть дело всегда – и во время войн, и во время стихийных бедствий, и во время, - как теперь, - затяжных карантинов, заставляющих людей сидеть в добровольном или вынужденном заточении и месяцами не видеть друг друга, да и самих себя в зеркале - все реже и реже.
Я задумался об этом, потому что увидел в Интернете рекламу «модных защитных масок на любой, даже самый притязательный вкус».
Да и что там «модные маски», если мне приходилось наталкиваться в свое время даже на «модные памперсы».
И это, я считаю, хорошо. Потому что пока есть жизнь, - социальная, интимная, какая угодно, - пусть даже и принимающая иногда более чем непривычные, более чем причудливые и мало комфортабельные формы, будет существовать и мода как один из важных регулирующих факторов этой жизни.
Отрицать важную динамизирующую роль моды неправильно, нецивилизованно. Впрочем, признается это не всеми.
Из разнообразия негативных или болезненных отношений к эстетической и прочей моде отдельно стоит негативное отношение к моде вообще, к моде как таковой, к самой категории моды. Подозрительное отношение к моде пронизывает все слои общественного сознания. Зря, что ли, недовольная мамаша выговаривает ребенку: «Взял, понимаешь, моду, маму не слушаться». А моя мама, помню, в свое время говорила: «Что за мода такая есть без хлеба?» Она, разумеется, не могла предположить, что именно еда без хлеба станет когда-то влиятельной диетологической модой.
Сомнительной «моде» всегда противопоставлялась несомненная «подлинность». Понятно, что мода вещь конвенциональная, а о подлинности можно не беспокоиться: вот же она, я же ее вижу, я же ее знаю, истину.
Череда мод на узкое или широкое, длинное или короткое, круглое или квадратное, крупное или мелкое – это очень интересно. Но по-настоящему интересна, мне кажется, смена мод на различные типы социально-культурного поведения.
Людей, имеющих ясные и глубоко отрефлексированные убеждения, вообще-то, крайне мало. Общественную статистику делает мода.
В поздние советские годы реальных диссидентов были единицы. А вот с разной степенью осторожности издеваться над убогим «совком», в обстановке непринужденного застолья пародировать специфическую артикуляцию генсека, уважать Америку, ассоциировавшуюся главным образом с «Ливайсом» и «Мальборо», на выходе из учебного заведения прятать в карман комсомольский значок, почитывать самиздат, презирать стукачей и комсомольских секретарей было модой, причем все более и более массовой.
Советский колосс существенно зашатался даже не тогда, когда закончились гречка и рыбные консервы, а тогда, когда даже самые вялые пловцы по течению жизни вдруг остро ощутили мучительную старомодность и полную энергетическую немощность всех тех сторон жизни, которая маркировалась эпитетом «советский». «Советский образ жизни», «советская культура», «советская эстрада», «советское то», «советское это» стали восприниматься многими, даже и не сильно вдававшимися в вопросы политики, морали, истории и права, как что-то чудовищно провинциальное, нудное и бесперспективное. И, главное, ужасно старомодное. «Советское - значит отличное», - бодро сообщали пропагандистские плакаты. «Советское - значит говенное», - отчетливо проступало сквозь это. Тогда же появилось в молодежной среде уничижительное и многозначное словечко «отстой».
И именно эта, позднесоветская мода на тотальное отрицание всего «советского», именно она повлекла тысячи молодых людей к Белому дому в августе 91-го. Именно эта мода сокрушила «беспонтовый» коммунистический режим.
Неизбежным, увы, образом эта мода в самом начале нынешнего столетия сменилась иной модой – модой на лояльность. «Быть в оппозиции пошло», - вот что сказал мне однажды один знакомый газетный писатель в ответ на мое осторожное недоумение по поводу его, на мой взгляд, уж слишком безудержного рвения в оценках исторических свершений текущего начальства. Я не нашелся, что ответить. Выходит, что это не проблема этики, а проблема эстетики. Проблема моды. Было вот модно критиковать и зубоскалить. Теперь модно лизать и подмахивать. Ну, бывает.
Чуть позже возникла мода на политический и эстетический консерватизм, на «просвещенную» ксенофобию, на рассуждения о «национальных интересах», на «позитивность».
Не так давно мы наблюдали совсем недолгий, но заметный слом моды. В общественную моду вошли разные формы и жанры протестного поведения.
Появление на протестных уличных событиях таких персонажей, как популярные светские хроникерши или ведущие таких высокоинтеллектуальных телепрограмм, как "Дом-2", до тех пор не дававшие оснований подозревать их в напряженных и мучительных нравственных исканиях, явление весьма симптоматичное. Такие люди просто так ничего не делают. Это значило лишь одно - протестный митинг - это круто, это модно, это, короче, тренды-бренды. Не прийти в те дни на митинг это было бы все равно, как еще совсем недавно пропустить торжества по случаю спуска на воду очередной яхты очередного сырьевого барыги.
Существует в наши дни и еще один модный «тренд». В медийном пространстве вполне шумно заявляет о себе особая категория людей, людей, многих из которых я хорошо помню еще с 90-х годов, ныне третируемых как «лихие».
Это выкормыши «кислотного», местного разлива, постмодернизма 90-х годов, которые из всего достаточно разнообразного и непростого опыта постмодерна усвоили лишь то, что максимально облегчает им жизнь и, как им кажется, избавляет от докучной и нудной «химеры совести».
Они усвоили лишь то, что «ничто ничего не значит», «ничто ни к чему не имеет отношения» и «никто ни за что не отвечает» и «никто никому ничего не должен». Обескураживающая многих полная и окончательная безответственность за собственные слова и поступки, а также необыкновенная легкость в мыслях и словах относятся к числу безусловных добродетелей в этой тухлой среде, из которой, кстати, время от времени легко и непринужденно рекрутируются ценнейшие кадры на роли казенных пропагандистов различного ранга вплоть до самых высших.
Можно более или менее все. Можно «по приколу» изобразить верноподданические восторги, можно сыграть в фашизоидность, в коммуноидность, в мракобесие, в неприкрытую сладострастную сервильность по отношению к неулыбчивой власти, в демонстративную и циничную продажность, в кликушескую приверженность «традиционным ценностям», в надсадное благочестие, в эстетский гламурный сталинизм – во что угодно, весело перемигиваясь и с удовольствием наблюдая за потешным возмущением всех тех, кто «не врубается», не понимает всей эстетической прелести «игровой стратегии» этих тонких натур и вообще «не в теме».
Моды сменяют друг друга, чередуясь, как широкие и узкие штаны. Пусть так. Отрицать моду, повторяю, нецивилизованно. Но существует и такой принцип, который исповедуют многие, и я в том числе. Этот принцип сводится к формуле «Модно то, что я ношу».
Моды приходят и уходят, но слепая, некритическая приверженность некоторым из них бывает чревата необратимыми последствиями. Вот, например, знаменательный эпизод из Шварцевской «Тени»:
Женщина: Он раб моды. Вот, например, когда в моде было загорать, он загорел до того, что стал черен, как негр. А тут загар вдруг вышел из моды. И он решился на операцию. Кожу из-под трусов - это было единственное белое место на его теле – врачи пересадили ему на лицо.
Ученый: Надеюсь, это не повредило ему?
Женщина: Нет. Он только стал чрезвычайно бесстыден, и пощечину он теперь называет просто - шлепок.
Ну, и нельзя тут не вспомнить очень старый анекдот. Как раз про это же самое:
«Кать, прикинь, теперь, говорят, в моде девственность». - «Да ну, Люсь! Разве ж за модой угонишься!»
фото: личный архив автора
