Чтобы не привлекать к себе торговцев-зазывал, я стала перебирать зажигалки, разглядывая экзотические изображения африканской природы – то аляповатые, то неожиданно тонкие и прекрасные.
– Посмотри-ка эту... – Тёмная ладошка протянула мне зажигалку.
Обернувшись, я подумала, что ослышалась. Милое детское лицо курчавого подростка, торговавшего зажигалками, совсем не предполагало того, что чистая русская речь исходила от него.
Я машинально взяла с ладошки зажигалку, чиркнула кремнем и пробормотала, что она не очень-то хорошо работает. И снова очутилась в нелепом положении папы Карло с говорящим поленом в руках.
– Почему плохо? Очень даже хорошо работает. – Мальчик деловито отобрал у меня зажигалку, чиркнул раз-другой, ловко выхватил ещё одну и протянул со словами: − А ну-ка, попробуй эту.
На этот раз я точно видела, что это он, мальчишка-торговец, разговаривал со мной на моём родном языке, разговаривал уверенно, без малейшего намёка на акцент. У меня, наверное, в этот момент был настолько глупый, озадаченный вид, что это рассмешило мальчика.
Он фыркнул, довольно фамильярно легонько ткнул меня кулаком в бок и дружелюбно посоветовал:
– Бери эти обе, отдам за три дирхама. Можешь в долларах.
Я растерянно кивнула головой, не в состоянии отвести глаз от черномазого чуда. А тот завернул зажигалки в бумагу, протянул мне:
– На, забирай!
Я забрала зажигалки, и теперь, когда, в который раз, ощущаю в руке металлический холодок бесценной покупки, стоящей всего два дирхама, как наяву звучит в памяти мой разговор с феноменальным африканским ребёнком.
– На, забирай!
– Спасибо.
– Пожалуйста. Заходи ещё.
– Откуда ты знаешь русский язык?
– Откуда? А у нас русские моряки часто бывают. Они говорят, а я слушаю. Я не только русский знаю – ещё французский, немецкий, испанский, итальянский, английский, датский, но датский хуже... А то ещё один швед ходил, так я с ним тоже говорить мог… Здесь рядом порт. То моряки сами заходят, а то я хожу к ним. Обязательно сам стану моряком. Тогда, может, и к русским приплыву. Слушай, купи ещё очки, а? Я тебе две пары опять за три дирхама продам. Берёшь?
Я помотала головой и, глядя на его довольный взъерошенный вид, невольно засмеялась:
– Знаешь, кто ты? Ты – чудо! Чудо в перьях!
Глаза мальчика изумлённо застыли на моём лице.
– Как? Как ты сказала? Чудо в перьях? Нет, ну слово «чудо» я знаю, «перья» тоже знаю... Ну, у птиц там, у петухов... А вот чтобы «чудо в перьях»! Это как?
– Да никак! Просто такое выражение. Можешь своим знакомым морякам объявить, что отныне ты – чудо в перьях.
Мальчик довольно хихикнул и снова спросил:
– Очки берёшь?
– Да нет, спасибо. Пора мне. Я пойду.
– Ага, ну давай. Тогда до свидания...
До свидания, чудо! До свидания, которое никогда не состоится. Если даже судьба подарит мне ещё одну поездку в твою страну, которая стала для меня сказочной, фантастической явью, которую я полюбила и по которой, я знаю, буду очень скучать и у меня будет болеть и сжиматься сердце при слове «Африка». Если даже это состоится ещё раз, то, конечно же, я приду сюда, найду этот торговый ряд и буду спрашивать всех вокруг про кудрявого мальчишку – торговца зажигалками, весёлого и общительного оборванца, говорящего с покупателями на их родном языке.
Но ведь тебя не будет уже здесь, малыш, ты будешь отчаянно бороздить моря и океаны и, может, встретишь на своём пути добрых людей, которые не смогут равнодушно пройти мимо дара, отпущенного тебе. Счастливого дара, воспроизводить с лёгкостью виртуозного музыканта, обладающего абсолютным слухом, никогда не фальшивя, самые труднейшие звуковые рулады...
Это грустно – говорить «до свидания», заранее зная, что его не будет. И всё равно до свидания. Я так желаю тебе удачи!