МАМЫКИН РАСКОЛОЛСЯ
Около семи вечера позвонили в дверь. Нина Дмитриевна, супруга счастливого обладателя злосчастной «копейки» Валентина Степановича Мамыкина, пошла открывать, с удивлением гадая, кто бы это мог быть, – Валя сам всегда открывал ключом. В глазке нарисовался прилично одетый средних лет человек.
– Вам кого, вы кто?
Человек поднес к дверному «прицелу» открытую красную книжицу и представился: «Капитан Алтухов, управление внутренних дел Случанска. Мне необходимо поговорить с Валентином Степановичем».
Голос прозвучал из-за двери глухо, но почему-то убедительно. Нина Дмитриевна открыла, оставив дверь на цепочке.
– Так нет его еще. Должен вот-вот подойти. А что случилось-то? Опять, что ль, про машину и доверенность? Так его доставал уже милиционер наш, чего к нему пристали?
– Нам надо уточнить кое-какие детали. Но вы не беспокойтесь… Простите, как вас величать?
– Нина Дмитриевна.
– Не беспокойтесь, Нина Дмитриевна, я здесь его подожду, на лесенке.
– Да ладно уж, заходите!
Она еще раз глянула в удостоверение, без очков все равно ни черта не видно, но корочка солидная, с орлом.
– Садитесь, чайку хотите? Сейчас он явится.
Он пришел через пятнадцать минут. Жена прошаркала в прихожую, Пилюжный слышал, как объяснила, кто его ждет.
Старик Мамыкин вошел с уверенным видом, чувствовалось – раздражен.
– Ну, чего хотите-то от меня, я же…
– Тихо! – вдруг рявкнул Пилюжный и вскочил, нарочито громко опрокинув стул. – Слушать меня и не перебивать! Два старика дожить спокойно не хотят. Вы что, ценою своей свободы решили убийцу покрывать?
И подойдя вплотную к побледневшему Мамыкину:
– Быстро, четко ответил, кому дал ключи летом на стоянке за «Яблочком». Имя, фамилия, где работает, где живет, телефон, как выглядит, внешность – подробно.
Чета Мамыкиных оцепенела. Но старик довольно быстро пришел в себя, плюхнулся на стул, держась за сердце, выдавил дрожащим, сдавленным голосом: «Гос-с-пади! Да что ж это!..» Потом встал тяжело, прошкондыбал к видавшему виды комоду и извлек из выдвижного ящика записную книжку.
– Вот, пишите: Петров Николай Викторович, Сосновая улица, дом 4, квартира 9.
– Телефон домашний есть у него? Мобильный есть?
– Про домашний не знаю, а мобильный дал. Записывайте…
– Так, теперь вот что: вы ему, этому Петрову, о визите участкового говорили?
– Сказал по телефону. Я сам-то забеспокоился, а вдруг и правда чего?
– Что он ответил?
Мамыкин пересказал, все еще заикаясь и держась за сердце. Нина Дмитриевна, опомнившись, принесла валокордин.
– Так, ясно. Не вздумайте ему звонить после моего ухода: посажу как пособника, в тюрьме догниете.
– Да вы что, боже сохрани!
Уходя, Пилюжный резко изменил тон и добавил почти ласково, шепотом:
– Да не переживайте вы так, уважаемый! Все обойдется, выясниться. Может, и вправду ошибка произошла и никого этот ваш Петров не сбивал. А вы-то в любом случае не виноваты. Выбросьте все из головы и спите себе спокойно. Только не звоните никому и ничего не рассказывайте. Не надо…
Он вышел на вечернюю улицу и закурил.
«Похоже, но не очень. Расхождения во внешности. Четко судить нельзя. Похоже, но не факт. Совпадение по-прежнему не исключается. Докладывать рано. Можно попасть пальцем в небо и подмочить репутацию навсегда. Хозяин не простит. Что делать? Завтра пробивать Петрова Николая Викторовича по всем базам – понятно. А сегодня? А сегодня он может уйти, если уже не ушел. Мамыкин-то стукнул… Проверить сейчас, дома ли…Время вечернее, полночь близится, но по окнам сориентируюсь. Если свет… Мамыкин не пикнет – очевидно. Подъехать, найти позицию и следить за подъездом всю ночь. Пистолет с собой. Утром выйдет – по приметам узнаю. Если не он, ищу дальше. Если он, вызываю подмогу, аккуратно слежу, берем по пути жестко и прокачиваем по полной. Если только… Если только реальные следаки не объявятся. А ведь могут. Чай, не козлы там сидят, донесения читать умеют. Много этих «если». Все, решил, действуем…»
ПОСЛЕДНЯЯ ОШИБКА ПИЛЮЖНОГО
Дома!
Пилюжный по навигатору доехал до Сосновой улицы. Пятиэтажка хрущевских времен стояла в тупике проезда, особняком. Слева теснились секции металлических гаражей, справа, за домом, виднелся в мутном свете фонарей и окон неухоженный, но облюбованный водителями пустырек – там, видно, ставили машины безгаражники и гости, рискуя найти по возвращении пробоины и травмы на железных крупах своих «коней». Впрочем, ничего ценнее нескольких стареньких, дешевых и изъезженных иномарок да «жигулей» в окрестностях не просматривалось – провинция, окраина города. Со стороны трех подъездов вдоль дома и вдоль противоположного тротуара бампер в бампер тоже притулились машины – той же категории. Но улыбнулась удача: обнаружилась брешь. В нее-то и вписался на своей «мазде–3» Федор Пилюжный, заглушил мотор, всмотрелся. Вычислил сразу. Типовые хрущевские пятиэтажки он знал отлично – сам в такой жил когда-то. Они легко подсказывали количество комнат и окна квартиры, если есть ее номер. Пилюжный прикинул: 9-я была однушкой в первом подъезде на третьем этаже. Светилось одно окно, скорее, на кухне. Подъезд просматривался отлично, «мазда» как раз оказалась метрах в шестидесяти от него, и ближайший фонарь лишь слегка подсвечивал машину. Удачный наблюдательный пункт. Жаль, что окна не тонированы. Надо бы сделать. Но сейчас уже темно, не разглядеть издали. А в районе дома ни души.
Он выключил габариты и остался в темноте салона, настроившись на трудную, но необходимо бессонную ночь.
Пилюжный понимал, за каким опасным человеком он затеял слежку. Но пистолет и самооценка придавали уверенности. «И не таких брали».
А Кадык напрягся. Он планировал уходить ранним утром, засветло. Лучше бы немедленно, в ночь, но тащить уже хмельную, спящую Соню по ночной тайге десять километров не хотелось. Пережидать до рассвета на окраине леса – риск.
Он на цыпочках прокрался из кухни в комнату, достал из ящика на ощупь свой любимый бинокль, небольшой, но достаточно сильный. Вернулся, задернул штору, погасил свет и в просвет между шторой и стеной изучил машины со стороны подъездов. Тренированная зрительная память давно запечатлела марки и номера автомобилей, что здесь обычно паркуются. В основном жильцы дома. Могут оказаться и на пустыре с другой стороны.
Кадык разглядел одну чужую - «мазда». Такой здесь не видел. Номера случанские. Через лобовое стекло смутно просматривался силуэт. Поздний вечер, водитель сидит в машине, габариты не горят. Все может быть, но… В секретных операциях, как и вообще в жизни, Кадык полностью доверял только себе, своему оружию и своей интуиции. Именно она, последняя, торкнула в грудь, в мозги, побудив действовать.
Он надел перчатки, прихватил пузырек с хлороформом, тряпочку. Вытащил пистолет из вентиляционного отверстия в ванной. Проверившись через панорамный дверной глазок, тихо вышел и спустился на второй этаж. Рассудил быстро: если его до сих пор не попытались взять, значит – в «мазде» наблюдатель, не более того. А на площадке с другой стороны дома вряд ли кто есть. Зачем? Важны окна и подъезд. Он поднял шпингалеты окна на лестничной клетке между этажами, раскрыл створку, еще раз вгляделся, нет ли кого, и легко спрыгнул на газон, граница которого подходила к отмостке. Действовать предстоит жестко, иного не дано. Под прикрытием дома Кадык в темноте прошел к его торцу, позволявшему подкрасться к «мазде» сзади. Прикинул, что двери могут быть заблокированы. Как выманить? Поднял с земли три маленьких бетонных осколка растрескавшейся отмостки. Пригнувшись, забежал за ближайший автомобиль. До «мазды» еще четыре. Пользуясь попеременно двумя авто как прикрытиями, перебежал и приблизился к подозрительной машине. Чуть приподнявшись над багажником, за которым скрывался, швырнул камушек аккурат на крышу «мазды». Реакции водителя не последовало. Кадык и не ожидал. Швырнул второй. Расчет был верен: какой автовладелец допустит, чтобы ему на крышу что-то швыряли из окон дома, где припаркован. А откуда еще?
Открылась водительская дверь, и человек среднего роста, широкоплечий, без шапки (больше ничего не разглядеть) поставил ногу на асфальт, вылез, держась за верхнюю кромку дверцы. Человек поднял голову, явно пытаясь углядеть, кто там с этажей балует. Пяти секунд хватило Кадыку для стремительного рывка из-за укрытия. Он буквально вдавил незнакомца в салон мощным ударом корпуса и левой рукой зажал ему рот. Правую пропустил за шею к подбородку и резким движением дернул к себе. Хрустнули шейные позвонки, человек обмяк, не успев понять, что происходит. Был ли это следивший за ним агент или вовсе ни в чем не замешанный ночной обитатель салона, кого-то дожидавшийся или ночевавший в машине, - Кадыку было по барабану. В ситуации, когда он чуял опасность, чья-то человеческая жизнь вообще не бралась в расчет. И уж тем более не пожалел экс-диверсант о своей безоглядной атаке, когда открыл бардачок и увидел оружие. Интуиция не подвела и на этот раз.
Он усадил мертвого наблюдателя за руль, откинул тело на спинку сидения, придав ему позу спящего, извлек из карманов документы, деньги, мобильник и тихо прикрыл дверь «мазды». Пистолета не взял.
Кадык растолкал спящую сожительницу, в двух словах объяснил, что медлить нельзя, велел собираться в тайгу. Они уже побывали там вдвоем, ей понравилось. Даже ночью, даже в этом сомнамбулическом состоянии она все поняла, встряхнулась и лишних вопросов не задавала.
Через полчаса они вышли из подъезда, обогнули дом и направились к площадке, к его «жигулям» на пустыре за домом. Еще через пять минут машина выехали на темную улицу и взяла курс к магистрали. За ночь они должны были добраться до заимки и лечь на дно.
ОПЕРАЦИЯ «ПЕРЕХВАТ»
Утром проходивший мимо «мазды» жилец из второго подъезда обратил внимание на странную позу водителя, а точнее – на неестественный поворот головы и какое-то слишком бледное застывшее лицо. Жилец этот деликатно постучал в стекло, потом сильно и настойчиво. Потом дернул ручку двери, и все стало ясно. Милиция приехала быстро.
Тем временем Паша Суздалев у себя в кабинете наткнулся на отчет инспектора Удальцова. Поскольку умом и интуицией он отнюдь не уступал покойному, решил выдвигаться немедленно и не один. Паша трезвее Пилюжного оценил, с кем ему, возможно, придется иметь дело, если подозрение оправдается. Кудрин безоговорочно дал двоих оперативников в помощь. Марьяна, сидевшая в этот момент в кудринском кабинете, умоляла взять ее с собой, уверяя, что там же и ее «клиентка»: если удастся задержать, допрос врасплох, доверительная беседа, «прокачка» в состоянии аффекта – ее стихия. Уговорила.
Еще в дороге Паша проявил даже большую дальновидность, связавшись с тишарским ОВД и попросив немедленно выйти на Мамыкина, выяснить, сообщил ли он «Александру Васильевичу» о визите Удальцова. Ему отзвонили на мобильный в машину, и у Паши случился приступ ярости, граничащей с истерикой. Он себя таким и не помнил, Марьяна и ребята в машине потрясенно молчали. Параллельное следствие и здесь его опередило. Старик Мамыкин уверял, что все чистосердечно рассказал капитану Алтухову из управления внутренних дел.
Раскручивалось стремительно и в меру банально, как в крепком боевике. По адресу «Александра Васильевича Дьякова» у последнего дома по Сосновой улице за рулем машины восседал еще не остывший труп со сломанными шейными позвонками. В квартире, вскрытой при понятых, горел свет, ее покинули явно впопыхах, но Марьяна, пожелавшая принять участие в обыске, торжествующе поглядела на Пашу, когда один из понятых, сосед из квартиры этажом выше, уверенно опознал Асю по фотороботу. Позже оперативник поднял с пола на кухне таблетку, закатившуюся за ножку стола. Она еще не была выдавлена из ячейки блистера.
– Ха-ха, знакомая таблеточка, – Марьяна понимающе улыбнулась и Паше на ушко: – Это ярина, швейцарское или немецкое средство – не помню. Противозачаточное. Сама пользовалась, как не узнать! Вопросы есть?
Одновременно с обыском началась операция «Перехват». По команде из Случанска на поиск темно-зеленых «жигулей» десятой модели (все реквизиты по регистрации в ГИБДД, в том числе и номер, с оговоркой, что может быть заменен) бросили максимум возможных сил и средств, личный состав местных и ближайших населенных пунктов. На все посты области ориентировки рассылались факсами и даже SMS-сообщениями на личные телефоны сотрудников, если пост был технически плохо оснащен. Тотальному опросу подверглись постовые и дежурные мобильные экипажи, работавшие в ночь. Милиция начала массовые «интервью» на автобусных и железнодорожных станциях, в общественных местах. К концу дня при поддержке из Москвы удалось подключить соседние области, дать фотороботы и приметы по нескольким телеканалам. Завтра обещали решить вопрос со всероссийским розыском. Разумеется, взяли под контроль центральный аэропорт Случанска и все местные.
Казалось бы, машина поиска завелась во многом благодаря отчаянным усилиям Кудрина. Тот был совершенно взбешен наглостью, жестокостью убийцы, исчезавшего как призрак. Денис Иванович рвал и метал, телефон его раскалился, расплавленные эмоции растекались по проводам даже в кабинеты высоких руководителей следственного управления, а оттуда в прокуратуру.
На самом деле параллельно задействованные в поиске люди придали сильный дополнительный импульс, поскольку Игорь Тимофеевич Гришаев (больше известный кое-кому как Гриня) был взбешен не меньше Кудрина.
ЗАКАЗ
16 октября, 22.00. Супермаркет «Перекресток» на северной окраине города.
– Добрый день, Олег Олегович!
– Здравствуйте! Надеюсь, в добром здравии?
– Вашими молитвами.
– Слышал, археологи так и не нашли клад. Как сквозь землю провалился.
– Отличный каламбур, браво! Увы, не нашли пока. Но ищут, ищут. И наши археологи, и их коллеги по профессии. Вот даже одного нашего несчастье постигло. Погиб в экспедиции.
– Ах, вот что! Так это о нем в газетах-то писали…
– Да-да, наш, наш археолог, отличный человек и профессионал. Скорбим.
– Я вот что думаю… Для вас в этом кладе ничего ценного нет, для меня тоже. Лучше, чтобы его содержимое, оба предмета, никто и никогда больше не увидел. Так что, если вдруг ваши археологи все же наткнутся первыми или получат такую возможность позже…
– Я вас понимаю, Олег Олегович. Вы правы. Обещать на сто процентов, увы, не могу. Территория поиска теперь большая слишком. Но искать будем. Как только найдем и ознакомимся – тотчас снова зароем. Если коллеги окажутся не слишком заинтересованными в хранении, тоже постараемся… зарыть. Навсегда.
– Вот и славно. Я восхищаюсь вашим умом и порядочностью. Всего доброго!
- До свидания!
Дымков, как это бывало и прежде, еще побродил по супермаркету, купил каких-то мелочей и вышел на улицу. Водитель поджидал, покуривая в открытое окошко.
Он ехал на дачу и утверждался в мысли, что не зря прибегает вновь (теперь уж точно напоследок) к услугам Грини, на этот раз формулируя просьбу несколько более настойчиво и – впервые! – такую просьбу. Это было вообще впервые в его жизни. Он даже помыслить себе не мог, что дойдет до такого. Но ничего не поделаешь. С приближением отъезда, мягко говоря, крайне неприятные мысли донимали все назойливее и злее, просто не давали жить. Опять почти паранойя – паника. А в канун события, определявшего всю его (их с Лерочкой!) оставшуюся жизнь, он не мог позволить себе даже толики сомнений и риска.
«В конце концов, о ком речь? Матерый убийца и какая-то шлюха!»
ГДЕ ОНИ МОГУТ ПРЯТАТЬСЯ?
Прошло трое суток с момента исчезновения «Александра Васильевича», точнее – преподавателя военного дела средней школы города Тишары Николая Викторовича Петрова и его подруги-спутницы. Пока их следы искали по области и даже по стране, группа Кудрина делала что могла: строили версии и проверяли. И снова строили версии и снова проверяли.
Разумеется, никого с таким именем, приметами и известными по анкете вехами биографии ни по каким базам не нашли. Многочисленные опросы школьных коллег, соседей, разговоры с учениками не дали решительно ничего, кроме издевательски проступившего портрета очень порядочного, доброжелательного, справедливого и всегда по делу строгого мужика, можно сказать, своего в доску, но о себе никому толком ничего не рассказавшего. Да и двух месяцев не поработал.
Они сидели в кабинете Марьяны.
– Неужели ушли далеко? – сокрушался Паша Суздалев. – У них фора была всего лишь ночь да полдня следующих. Легли на дно где-то в области или все же сумели по-быстрому вырваться за ее пределы, просочиться в соседний регион, в тайгу, уйти дальше на восток страны, или же наоборот – рвануть в сторону Москвы, чтобы затеряться в муравейнике мегаполиса? Он все мог. Волчара матерый, свирепый, силы нечеловеческой. А как внешность меняет! В натуре-то оказалось – светлые, слегка рыжеватые волосы, никаких шрамов и родинок, глаза темные (Лейкинду при встрече синими линзами отсвечивал), нос ровный, без малейшей горбинки. Неужели ушел? Странно, что машину обнаружить не могут. Какую-то часть пути они на ней передвигались, но он-то понимал, что долго нельзя. Куда-то доехал и бросил. Сжег? Может быть. Но сообщений о сожженных авто пока тоже не поступало.
Паша попытался поставить себя на место убийцы: способ банальный, книжный, но правильный. Он умерил фантазию («стрельба шрапнелью») и старался рассуждать здраво.
– Убийца с женщиной. Если, конечно, не свернул ей шею и не закопал где-нибудь как обузу.
– Ну, это вряд ли! – Марьяна прервала молчание, но не изменила любимой позы: подбородок опирается на согнутую кисть руки, голова неподвижна, застывший взор устремлен в некую точку в пространстве. – Если бы хотел, оставил бы труп в квартире. Кроме того – любовь.
– Чего-чего?
– Любовь, Пашенька… Перефразируя Карамзина, и убийцы любить умеют.
– А у него как, у Карамзина?
– У него «крестьянки», Паша. «Бедную Лизу» не читал?
– Я вот бедную Соню прочесть пытаюсь. Точнее – вычислить.
– А я, как мне кажется, прочла этого киллера-каратиста. Ни за что не взял бы с собой, если бы не любовь.
– Допустим! – продолжил Паша. – Дальше… Изменить себя и ее до полной неузнаваемости вряд ли удалось. Понимал, что искать будут тотально, усердно. Классический выход – пересидеть. Где? В городе, в поселках, в столице – везде ищут, фотороботы (пусть и не слишком точные), телевизоры и радио долдонят: «Увидишь такого-то и такую-то – немедленно звони! Особо опасны!» В городе рискованно. Значит, лес. Этого добра вокруг на сотни километров. Доехали до какого-то пункта, какой он заранее приглядел. Закатили машину в лес, в ближний овраг. Сбросили, замаскировали, хрен найдешь. Дальше пешком. Куда? Утренний автобус на трассе? До ближайшей станции? А вдруг уже розыск, патрули, стукачи, зоркие пенсионеры?
– В лес. Они могли в лес, в тайгу. И там будут пытаться выживать неделю, две, месяц – пока мы не снизим интенсивность поиска, – пробубнила Марьяна.
– Дело к зиме. Но пока холода серьезные не пришли, и снега нет. Дичи можно настрелять. Но шуметь – себе дороже. Что-то жрать надо, где-то спать. Он-то ладно, он Рембо, выживет где угодно. А она… Ты же говоришь – любовь…
– Если взаимная, станет партизанкой. Они жить хотят, спастись. Какие проблемы? Живность, коренья, свои, небось, запасы немалые.
– Стоп! Слушай, он ведь зачем приехал - никто не знает. Но руку на отсечение даю, за ним кровавый след через полмира тянется. Первое, что сделал, – продумал отход, побег. Мог он себе в глухом лесу избушку заброшенную присмотреть? Запросто. И провизии туда мог подгрести, и одежду, и оружие, и чего угодно. Кстати, он ведь в начале августа договорился с директоршей, месяц был свободен. Плюс выходные потом. На это и использовал, я думаю. Все, надо идти к Иванычу, докладывать, просить, чтобы добивался чеса. В смысле чтобы людей мобилизовать, лесников, егерей, милицию – и прочесывать участками от магистрали на восток на глубину до десяти-пятнадцати километров. Опросить местных, кто знает про заброшенные избы, хутора, заимки. Как думаешь?
– Согласна! – вяло отреагировала Марьяна. – Правда, схрон могла организовать и она, Софья Кутепова. Причем в городе – мало ли знакомых образовалось на ее многолюдном жизненном пути.
– Слушай, ты, вообще, о чем думаешь, а?
– О любви, Паша, только о любви. О ней проклятой.
– Нашла время втюриться!
– Во-первых, ей все возрасты покорны – надеюсь, это произведение ты читал… А потом, Пашенька, не о своей, увы, я думаю – о чужой. О Сониной, Миклухиной и этого изверга. Я думаю, если мы их поймаем, в чем я далеко не уверена, откроется такая любовная история, о каких мы с тобой даже в книжках не читали.
Паша посмотрел на нее с состраданием, как на умом тронувшуюся подругу. И призвал: «Ну, к Кудрину!..»
ССОРА
– Сколько мы будем здесь торчать?
– Не меньше двух недель, Сонюша. Потерпи. Вон я тебе книг сюда прихватил, еда, вода, водочка есть. Печка греет, я тоже в некотором роде источник тепла. Потерпи. Ты ведь получила все, что хотела. Теперь приходится платить. Но ты со мной, не волнуйся. Мы выберемся и уедем туда, где нас никто не найдет.
– Мне плохо, Коля, мне все надоело. И ты мне надоел.
– Успокойся, ты опять поддала не в меру, я же просил. Ну, девочка…
– Отстань. Я не хочу. Я больше ничего не хочу. И никого.
– Хорошо, успокойся.
– Кого хотела, Коленька, того уж нет. А больше мне никого не надо. Больше никто… слышишь? – никто…
– Все, замолчала, заткни истерику. Будешь орать – убью.
– Давай, мочи, бей по горлу, как ты любишь! Обоим легче станет. Без меня съе - тсья легче. Отдохнешь и снова за работу. Вон сколько еще живых по земле-то ходит!
– Ну и сука ты!.. Прости… все… ладно… прости… Не хотел тебя обижать, я тебя люблю, ты моя милая, самая близкая, маленькая моя! Успокойся, иди ко мне, я слезки вытру…
