ДВА МИНЕТА И ДВЕСТИ
Кадык подобрал ее поздним воскресным вечером, едва отъехав по трассе от Случанска, куда наведывался из своих Тишар на приобретенных неделю назад по дешевке бывалых светло-бежевых «жигулях» десятой модели. Ездил прикупить кой-чего для хозяйства и оттянуться. Балбесы – школьники успели уже надоесть, хотя были ребята и неплохие, спортивные. Черт его знает, почему остановился. Плоть его, ублаженная в борделе, куда заглядывал уже во второй раз за две недели (надо сменить!), не просила ничего, кроме пары стопарей на посошок на сон грядущий и пяти обычно достаточных часов глубокого, но тренированно чуткого сна. Ночная дорожная лярва голосовала почему-то в одиночестве под фонарем, видимо решив повысить свои шансы поодаль от группы товарок – ночных охотниц. Как он позднее сообразил, привлекли две детали: почти детский росток «бабочки» и неуместно объемная для таких занятий сумка, рядом с ней стоявшая.
– Тебе куда, малышка? – прикинувшись наивным, спросил Кадык. Он притормозил и опустил стекло.
Фонарь светил нормально. На него взглянули темные глаза молодой миниатюрной женщины с подплывшими на веках тенями, длинными ресницами и смазавшейся по уголкам рта помадой.
– За стольник плюс минет до Козловска подбросишь, шеф? – язык девочки заплетался, она облокотилась на кузов, и подбородок ее оказался аккурат на уровне нижней рамки окна.
Козловск был по трассе в ста с лишним километрах от Тишар – в любом случае исключалось. Он уже готов был дать по газам, но вдруг услышал то, что заставило его упасть корпусом на рулевое колесо и хохотать с минуту безудержно:
– Ладно, уговорил, два минета и двести…
Отсмеявшись, он поднял голову и увидел, как черные, с какой-то пьяной дьявольщиной глаза девочки засмеялись сами по себе, а потом принялась она хохотать в голос с такой детской непосредственностью и захлебом, так высоко и заразительно, что Кадык не выдержал, и опять его скрутило и швырнуло на баранку.
Оба пришли в себя одновременно. И как-то безотчетно, подчиняясь единственному командиру на свете, который еще мог с надеждой на исполнение отдать ему приказ, – подчиняясь нутряному инстинкту, Кадык предложил:
– На хрен тебе Козловск, поехали в Тишары, ко мне. Ближе и дешевле. Переночуешь у меня, утром посуду помоешь и гуляй себе… Идет?
– А минет?
– Себе оставь. И стольник тоже.
Они опять расхохотались, и девица, резво и как-то вполне уже трезво забросив сумку с салон, уселась на переднее сиденье. Кадык дал по газам и рванул, так и не ответив себе на вопрос, на кой черт ему это надо.
«ДАВАЙ НАЙДЕМ ЕЕ…»
Анжела Рубеновна добросовестно исполнила все. Единственное, на что зря потрачено было время, – «портрет лица» Нелли. Она и так нашлась на следующий вечер и действительно в «Сохо», где продолжала свою творческую деятельность на благо развития индустрии сексуальных услуг под чутким контролем Лени Дурика.
Паша буквально снял ее с клиента, на коленях которого она расположилась у столика в закутке за барной стойкой. Приставил клиенту, пожилому дядьке в дорогом костюме, ксиву прямо вплотную к очкам, нежно, но непререкаемо прихватил даму за локоток и прошептал ей нечто такое, после чего Нелли быстренько и без хлопот была доставлена в отдел.
Составив по внешним данным (хороша, кокетлива) и первым репликам (глуповата, характер слабый) психологический блицпортрет этой Нелли (по паспорту действительно оказалась Нинель Игоревна, фамилия прямо-таки царская – Романова), Марьяна выбрала жесткую лобовую атаку. Пашу попросила остаться, поработать «злым следователем», подыграть агрессивно, в наглую.
Начал Паша.
– Этого знаешь? (суёт фото Миклухи под нос).
– Знаю, читала, его убили. Я-то здесь при чем? Вы что – чокнулись!
– Ты кому здесь хамишь, оторва кабацкая! Мы все знаем. Мы знаем, что он с тобой сделал. Знаем, что попросила отомстить. Знаем примерно – кого просила. Выкладывай все, и я тебе клянусь, что пойдешь по статье о недонесении – условно. Иначе гарантирую минимум десятку строгача, и еще киллер твой тебя достанет, кишки выпустят на зоне. Будешь до конца жизни бомжевать по вокзальным буфетам и у синюшных в рот брать за стакан сивухи.
Паша нес дикую околесицу столь злобно и убедительно, что Марьяне самой в какой-то момент стало смешно.
Нелли, изящно одетая, явно принадлежавшая к разряду недешевых, соблюдающих себя девушек на приличном гонораре, впала в полнейший ужас, глаза остекленели, красивый ротик ее приоткрылся, продемонстрировав шеренги безупречных зубов. Руки несчастной Романовой задрожали, и она вдруг разразилась рыданиями. По их модуляциям, вообще по реакции девушки Марьяна с глубоким сожалением сделала экспресс-вывод: не может быть.
– Не плачьте, девушка, – нежно проворковала Залесская, глазами дав понять Паше, чтоб завязывал кошмарить и вышел.
– Я сейчас ребят приведу, с тобой покруче потолкуют, – не удержался напоследок Суздалев и, скорчив злодейскую гримасу, вышел, для убедительности мощно хлопнув дверью.
Нелли взвыла еще отчаяннее, не оставив Залесской ни малейших сомнений, что перед ней не более чем запуганная шлюшка в истерике.
– Ладно, успокойся, просто у него характер тяжелый, – проворковала Марьяна. – Я старше по званию, в обиду тебя не дам. Ты только расскажи мне, как у вас с этим мужчиной, с этим Толиком все началось, как все было – в подробностях, не стесняясь, и чем кончилось. Я же понимаю, ты его не убивала… сама, просто рассердил он тебя очень, да?
Нелли повсхлипывала еще немного, промокнула слезы салфеткой, предложенной Марьяной, и действительно успокоилась, купившись на почти безотказный прием: злой следователь – добрый.
– Послушайте, я клянусь, что с этим Толиком была всего один раз, один раз, понимаете? Одна ночь у меня с ним в апартаментах, утром ушел, больше я его не видела. Какая месть, на кой хрен он мне сдался?
– Так, я тебе, кажется, верю. Теперь только расскажи без всяких стеснений, как он тебя трахал, как тебе с ним было, что говорил?
Нелли сделала паузу, но явно не для того, чтобы вспомнить, а просто чтобы перевести дух. Потом с изумлением посмотрела на Марьяну.
– А вам зачем это? – уже совершенно спокойно и с любопытством поинтересовалась она. – Порнуха какая-то…
– Чтобы тебя спасти, дурочку, – снисходительно и вполне доброжелательно объяснила Марьяна, ничего не объяснив.
– Ну ладно… Я помню его хорошо, и эту ночь. Он чумовой был мужик в койке, я такому сама бы приплатила. Вам что, в деталях, что ли описать, чего он делал? Я так не помню, но с большой выдумкой был, заводил долго, всякие ласки там…
– И ты?..
– Чего я? Кончила раза два-три в натуре, без театра, для меня это большая редкость. Я по этому делу… как бы сказать?.. глуховата стала, профессия накладывает свой отпечаток, все в одно сливаются. Вообще, скоро фригидкой стану. А с ним – да, кайфово, он мастер был – точно.
– И ты ничего не сделала, чтобы встретиться еще раз, приручить его как-то?
– Не-а… Расплатился, и ладно. Я могу и без кайфа. Мне ребенка поднять надо, и мать болеет. И потом… я ему, по-моему, не понравилась. Он не того хотел. Старался – старался, а я пару раз пискнула… У меня такое впечатление создалось, что я ему почти сразу стала неинтересной, а когда кончила в первый раз, так и вовсе он обленился, по-простому заводил, без того драйва. Слушайте, клянусь, я его не видала больше и уж тем более никому не заказывала, как этот ваш блондин на меня тут вешал. Ну, сами посудите, с чего вдруг-то?..
– А с кем ты его видела после? Кого ты вообще знаешь из своих подруг, которые с ним…
– Честно слово, никого. И не видела. Я бы рассказала – что тут такого? Но не видела и не знаю. Клянусь!
Когда Паша вошел, Нелли в кабинете уже не было. Марьяна сидела в задумчивости, по обыкновению уставясь в произвольную точку на стене.
- Ты что – отпустила ее?
– Ага!
– А можно поинтересоваться, по каким, пардон, критериям?
Марьяна оторвала взгляд от стены, с трудом преодолев этот свой симптом кататонии, перевела глаза на Пашу и очень спокойно ответила:
– Темпераментом не вышла. А это нас не интересует. Нас даже Голышева недолго привлекала, а уж у нее-то… Нас даже Анна Саидовна Салахова больше не интересует, а она, между прочим, в постели с ним с ума сходила. Про Леночку Тутышкину я просто молчу.
Паша смотрел на коллегу, словно подросток, которому впервые в жизни показали акт в натуре. Он был заворожен ее откровениями, но совершенно не понимал, к чему она клонит и какое это все имеет отношение к поиску убийцы.
Марьяна ответила на его немой вопрос вполне внятным, громким:
– Что Гукасова? Нашли эту Асю?
– Пока нет. Ни этот ее Ленька Дурик, ни другие партнеры не знают, где она. У девиц своих расспрашивала – тоже не знают. Говорят, не видели давно, больше чем полгода. Если по времени, то после убийства Миклухи не видел никто из опрошенных. Настораживает.
– Давай найдем эту Асю, Пашенька! Он с ней долго был. Давай найдем!
С этими словами Марьяна извлекла из ящика своего рабочего стола лист с фотороботом Аси, составленным со слов Гукасовой. Судя по тому, как приблизительно совпало ее описание с реальной Нелли, здесь тоже не стоило рассчитывать на верность принципам классического реализма в отображении натуры. Придется заставить еще нескольких коллег этой Аси поработать у компьютера.
– Не знаю, какое чувство – седьмое, десятое, двадцатое говорит, нет – просто долдонит мне: надо ее найти, надо найти. И все прояснится. А пока, Паша, я не понимаю, но догадываюсь. Кажется, догадываюсь…
– О чем?
Марьяна встала, собрала бумаги и молча пошла к выходу, бросив через плечо: «Извини. Пока!»
ГДЕ ЭТО МЕСТО?
После звонка на мобильный с того света прошло немало дней. Но воспоминание то и дело накатывало, сдавливая горло пережитым, но не изжитым страхом. Он поступил тогда мудро, осмотрительно, правильно, единственно допустимым образом. А теперь, когда все было позади, его нестерпимо мучило, донимало, как назойливая зубная боль, желание проверить. Проверить и убедиться. Желание абсолютно иррациональное. В свете предстоящего отъезда навсегда, в отблеске огня, сжигавшего мосты, – желание, может быть, вздорное. Более того – все же опасное. Он уговаривал себя, что сделает это за два-три дня до самолета, если уж зудит. Он убеждал себя, что пошло оно все к чертям, недоказуемо… Но саднило!
Сегодня он мог позволить себе приехать к середине дня – с утра его график был свободен от заседаний, совещаний, процессов, встреч с прокурорами и адвокатами. Он сказал, что почитает материалы дома, дал Лерочке водителя, с сиделкой поехала в Случанск к эндокринологу и на анализы. Приедут к часу.
Олег Олегович спустился с крыльца и стал медленно прохаживаться вокруг дома почти вплотную к наружным стенам, внимательно вглядываясь в каждый сантиметр той бороздки, что пролегала между фундаментом и крошащейся бетонной отмосткой шириной сантиметров тридцать. Она была столь часто испещрена трещинами и попорчена сколами, что при дожде толку от нее как от козла молока, только хуже делает: вода просачивается, застаивается, проникает под фундамент, потихоньку пробирается в подвал. А зимой совсем худо.
Он обошел вокруг дома три раза. Ничего не заметил, и ни в какой точке не кольнуло воображение. Тогда он продолжил осмотр, расширив обзор на двадцать-тридцать сантиметров от рваных краев отмостки. Ровная трава, пара тонких полусгнивших досок, неубранная горка ветоши, им же собранной, четыре ступеньки крыльца, опять ровная трава… – все!
Он прошелся по всему участку, внимательно осмотрев каждый клочок земли. Не нашел след, примету, признак, которые искал. Не представлял себе, где это могло быть. Весьма вероятно, что ничего и нет. Он заставил себя уйти в дом, сел в любимое кресло в кабинете у окна и вдруг вспомнил давний-давний разговор, нет – не разговор даже, обмен репликами между двумя водителями в ГАИ. Это было в молодости, когда служил еще в милиции. Он, помнится, заглянул туда получить какую-то бумагу на их отдельский патрульный «жигуленок». Один мужик, пожилой, спросил у молодого парня, стоявшего рядом с ним в очереди к окошку:
-- Страховать-то свою будешь?
- «Да на хрен! – отмахнулся парень. – Я вожу аккуратно, не гоняю как некоторые. А потом, если все нормально будет, если жив-здоров, – обидно же думать, что бабки на ветер выкинул».
– Эх, паря, прости за грубость, конечно, но дурень ты, я смотрю.
– Это почему?
– А ты соображаешь, для чего страхуются люди?
– Ну, как… – чтобы деньги вернуть, если что. Или если на смерть – семье достанется.
– Нет, браток! Умные люди страхуются, чтобы радоваться. Чтобы получить удовольствие в конце срока, когда убедился, что жив и в порядке.
– Не понял!
– Не стукнулся – по очередям не толкаться, права не качать. Радость? Радость. Год проездил, жив-здоров. Счастье? Удача? Конечно. Чего еще важнее человеку в жизни? Умные страхуются, чтобы променять деньги на жизнь и здоровье, счастье и удачу. А дураки вот как ты рассуждают.
Судья Дымков вспомнил этот диалог, который, в сущности, и не забывал. Но сейчас к случаю пришлось.
Как-то вдруг полегчало. Поверилось, что все обойдется. Он жадно вздохнул, улыбнулся бедному осеннему солнышку в окошке и открыл папку с материалами очередного дела, исход которого был ему уже абсолютно безразличен.
ГОСТЬЯ
Когда подъехали к окраинной пятиэтажке и вошли в его съемную квартиру в Тишарах, Ася была совсем никакая. Он еще в пути, в машине, предотвратил ее вялые попытки расплатиться честно и незамедлительно. Он пытался говорить, шутить с ней. Но девочка ослабела и отвечала бессвязно или молчала вовсе. Кадык оттащил ее, обмягшую, в ванну и вымыл, испытывая непривычно смешанное желание: овладеть маленьким, но не хрупким, ладно скроенным плотным телом девушки, украшенным впечатляющей упругой грудью и безупречным изгибом узкой талии, или же просто позаботиться о ней, помыть, массируя и приводя в чувство, закутать в одеяло и уложить спать, погладив перед сном по головке.
Он перенес ее на диван и уложил.
– Ну что, давай, возьми меня, – пьяно пробормотала она сквозь побеждающую дрему, протянув к нему обессиленные тонкие руки.
Он вернул руки на одеяло, внимательно осмотрел ее лицо, не такое и юное, не такое и девичье, как показалось с первого раза. По-детски милое, трогательно-кукольное, немного мальчишеское и в то же время с очень взрослыми глазами, в глубине которых то ли страдание застыло, то ли смерзшаяся тоска, то ли пьяное безразличие ко всему на свете.
- Сколько тебе лет? – спросил Кадык шепотом.
– Двадцать шесть, – неожиданно отчетливо и спокойно ответила она, закрыла глаза и уснула. Кадык уступил совершенно непривычному для него, внезапно сентиментальному желанию – погладил ее по влажным еще, коротким темным волосам. Было приятно.
Он лег в свою кровать, сильно удивился происходящему с ним и тоже уснул.
ПРОВЕРКИ НА ДОРОГАХ
Пилюжный дал себе и всей небольшой группе, задействованной в поиске, четыре дня. Тотально ходить по адресам, указанным в регистрации, было опасно: спугнешь на раз. Как сообщил «заряженный» баксами майор городской ГИБДД, четыре десятка подозрительных машин было остановлено и досмотрено по ориентировке на модель плюс цвет. Ничего вразумительного. Лишь один прижатый к обочине автолюбитель заслуживал внимания… как курьез. Белая, сто раз крашенная «копейка». Мужик не вышел, сунул права в окошко. Инспектор прикинул: рост (башка в потолок), внешние данные в целом совпадали с искомым гражданином. Даже на голове – уже не по сезону – красовалась темно-синяя бейсболка, правда не «NIKE», а бренд магазина «Седьмой континент», и глаза имелись светло-голубые, и волосы черные вьющиеся. Шрама и пятна не было, но на эти особые приметы велено было внимания не обращать, поскольку в новой вводной значилось, что вероятно – грим, парик, подделка. Инспектор внутренне затрепетал, придрался к документам, попросил выйти и проехать в отделение. Парень, чертыхаясь, стал вылезать, и тут инспектор сильно огорчился. Две подушки под задницей, «поддомкраченное» и сдвинутое до упора вперед водительское кресло… С него соскочил мужичонка росточком так «метр с кепкой», точнее – с бейсболкой. Судя по имевшимся приметам, «киллер» укоротил себя сантиметров на двадцать пять. Инспектор извинился. Потом рассказал коллеге. Посмеялись. Пошло по цепочке, дошло до Пилюжного. Тому было не до смеха.
Впрочем, как и Паше Суздалеву.
«Та-а-ак, а вот это уже совсем интересно!» – подумал Паша после случайного разговора со знакомым гаишником по дороге на работу. Он притормозил у светофора, встав бампер в бампер с резко остановившейся «копейкой». К ней быстрыми шагами, указующе выставив жезл, приближался Васек, часто здесь дежуривший и Паше давно игриво отдававший честь, получая «честь» в ответ.
Васек как бы Пашу и не заметил, настолько сосредоточен был на этих пойманных древних «жигулях». Свободной от жезла рукой Васек извлек из кармана шинели листок со знакомым Паше до стона и боли фотороботом «Александра Васильевича Дьякова», пригляделся к водителю, сличил с изображением, а потом бегло изучил кузов автомобиля, осмотрел номера. Как раз загорелся зеленый, он отдал честь: «Все в порядке, ехайте!», и тут только улыбнулся Паше. Тому захотелось на минутку притормозить, и он жестом руки пригласил Васька к обочине.
– Все убийцу ловишь?
– По вашему приказанию, товарищ сыщик.
– А машину чего так осматривал? Убийца тебе что – сообщил, на какой тачке сегодня выехал?
– Ты че, Паш, я по ориентировке…
– По какой?
Васек показал.
– Откуда?
Развел руками:
– Начальство…
– Какое?
– Ну не твое же – ты бы знал. Мое непосредственное. Уже третий день. Вот – белый «жигуль», 2101, «копейка» то есть. Возможный номер – 638.
– А фоторобот убийцы при чем?
– Предположительно на такой тачке ездил на дело. Но пока глухо. Ничего близкого. Слушай, а ты че – правда, не в курсе? А как же…
Но Паша не дослушал. Он вякнул «пока» и дал по газам, чуть не задев служаку. Он срочно доложил Кудрину и забежал рассказать Марьяне. Та сильно призадумалась, а Кудрин немедленно сел за телефон.
Через час вызвал. Таким Дениса Ивановича любимые сотрудники не видели давно.
– Значит так, коллеги… Наше с вами высокое начальство подтвердило: ориентировка подлинная. Поинтересовался деликатно, как добыта, у кого, почему не поставили нас в известность? Ответили: по соображениям безопасности. В переводе на русский: не ваше собачье дело. И еще добавили мне пару ласковых по поводу грандиозных успехов в раскрытии трех убийств.
– Кто-то нашел без нас и раскрутил автора анонимки, того якобы безграмотного свидетеля. Он ведь мог знать больше. Вот и раскололся, – предположил Паша (так время от времени снайперски попадал этот удивительный опер вместо беспорядочной пальбы шрапнелью).
– Или сам он дал новый материал, но уже по другому адресу, – дополнила Марьяна Пашину версию. – Или был другой свидетель.
– Не исключено, – после некоторой паузы пробурчал Кудрин, – но я вот немного успокоился и подумал: «Какая, черт возьми, разница! Нам ведь кто-то помогает, от нас ничего не просит. Это хорошо. Другое хуже: этот «кто-то» может преследовать свои интересы. А судя по той персоне, на которую вышли, этот «кто-то», по моим догадкам, – зело могучий теневой господин. Вопрос: с чего бы вдруг один из негласных хозяев города занялся поиском и разоблачением убийцы посторонних ему людей?
– Значит, не посторонних, – резюмировал Паша.
– Проще! – вступила Марьяна. – Решили охолонить наглого чужака. Руководящим бандитам в костюмах от Версаче нужна в городе тишина и абсолютное послушание. А тут под носом учиняют самосуд, бутетенят город, возбуждают органы. Вот почему мы заодно с этим неизвестным, который дал команду «фас».
– Обидно только, что его люди сумели накопать такое, до чего мы не дорылись, – и Кудрин с досадой и укоризной посмотрел на свою слегка растерянную команду.
Федор Пилюжный и Паша Суздалев синхронно, не будучи знакомы и не подозревая о существовании друг друга, чуть ли не в один и тот же день пришли к похожим выводам: искать убийцу прежним методом бессмысленно. В Случанске – тем более. Вариант, при котором он вообще смылся за рубеж или на далекий остров или сжег свою «копейку» в лесу, не рассматривался как нестерпимо обидный и лишавший смысла все дальнейшие действия.
Пилюжный рассудил, что три убийства, по времени не сильно отстоящие друг от друга, вряд ли совершил гастролер из далеких краев. Чтобы их готовить, надо где-то поблизости «вариться», следить за обстановкой, иметь, в идеале, своих информаторов. Если за него это делали другие, а он лишь исполнитель, какого черта сам за рулем, сам на встречу с Лейкиндом ходил? Э нет, он не далекий, но и не близкий. Он – окрестный, областной. И хоть область площадью чуть ли не с пол-Франции, найти можно, переместив поиск в районные города, поселки городского типа, даже крупные деревни. Искать невысокого брюнета в задрипанной «копейке» – он же блондин, он же со шрамом и он же без! Пробить по базам все белые «жигули» первой модели, а потом последовательно прощупать владельцев: если не сам, то, может, кому-то доверенность дал? Да, авгиевы конюшни! Но это шанс.
Паша избрал этот же путь. Логически он тоже заключил, что убийца не гастролер из какого-нибудь далекого края, но не обязательно и житель Случанска. Если учесть твердое убеждение Марьяны, что здесь замешана женщина, тем более сомнительно, что она искала исполнителя за тридевять земель: скорее – окрест. Он тоже «заподозрил» всю обширную Случанскую область. После встречи с Васьком, когда выяснилось, что именно ищут их борзые конкуренты, Паша разослал запросы в районные отделы ГИБДД области с просьбой предоставить информацию обо всех зарегистрированных «жигулях» первой модели белого цвета. В конце концов, самой свежей «копейке» должно быть более двадцати шести лет от роду. Их в восемьдесят четвертом прекратили выпускать. Раритет!
