ВСПЛЫВАЕТ КОЗЛОВСК
Залесская каждый день начинала со звонка предприимчивой Анжеле Рубеновне и мягко, с сочувствием в голосе оповещала, что она-то, Марьяна, ладно, но терпение Старшего на исходе и до больших неприятностей гражданки Гукасовой осталось день-два от силы. Та клялась, что роет носом землю. Не врала, как выяснилось. Позвонила сама на четвертый день после разговора в управлении.
– В общем, так… Лене Дурику эта Ася досталась от другого… коллеги. И тот вспомнил, что она то ли родом, то ли приехала подзаработать из Козловска. Года полтора назад. Жалоб на нее не было – наоборот, спрос наблюдался, постоянные клиенты, прибыль, хотя внешне ничего особенного, малышка, тип на любителя. Но дело знала. Проработала месяца три. Потом Леня Дурик ее у этого коллеги за долги взял. Мне передал, как бы сказать… в аренду, если так, по-простому выражаться. За процент. Вот, все вам сказала начистоту. Надеюсь, вы свое слово сдержите и оставите меня в покое. Где она сейчас – клянусь, понятия не имею. Может, в Козловск вернулась…
НЕЖНОСТЬ
Кадык проснулся, вспомнил, что не один, и на цыпочках подошел к дивану, где спала Ася. Он долго смотрел на нее, вспоминая вчерашнее странное чувство. И убедился, что за ночь оно не пропало. Даже наоборот.
Кадык имел немало женщин. Всю жизнь, с юности, женщины нужны были, чтобы их иметь или использовать в хозяйстве, в быту, в деле. Одна попалась особая. Ее Кадык полюбил. Нет, не так, неправильно: она устроила больше других прежних, и он испытал привязанность. Она была старше на пять лет, силою, выносливостью в постели и характером под стать ему. Молчаливая, несуетная, не спорящая. При другой жизни, другой работе – может, и женился бы. Она была подходящая, он ее уважал.
А тут…
н глядел на эту подвернувшуюся ему девочку – женщину с детски-мальчишеским лицом и длинными темными ресницами, и ему нестерпимо хотелось прикоснуться к ее щеке, к волосам, потрепать за ухом, как ластящегося щенка, поправить сползшее с плеч одеяло, подтянув его под розоватый подбородок, чтобы ей было теплее.
«Что это, Кадык? – спросил он себя. И подумал: – Она как ребенок. Но ты хочешь ее как женщину. И ты бы взял ее без грубости, в четверть силы, чтобы не сделать больно. И ты возьмешь ее так. Это нежность. Сечешь, Кадык? То-то и оно».
Ася открыла глаза, посмотрела на него сквозь сонную, хмельную поволоку. Медленно прояснился вчерашний вечер, но быстро отреагировала плоть. Она отбросила одеяло, прижалась, поцелуй показался Кадыку настолько мягким, сладким, топким, что у него, может быть, впервые в жизни от прильнувших женских губ закружилась голова.
Потом была нежность, как умел и мог он ее выказать в постели, осторожные, до восторженной дрожи в железных бицепсах и пальцах прикосновения к ней, и ее ответы, распалявшие до неудержимого, травмоопасного желания вонзиться и ударять, ударять, врываться снова и терзать, взрывать изнутри, но… нет, он гладил и ласкал опять и опять, целовал никогда доселе не дрожавшими при этом губами, и не хотел, чтобы это кончалось, боялся, что это кончится, но предел наступил, и от его ударов она взошла к своей предельной высоте, и он услышал… стон, сдавленный выдох облегчения. Но было в этом стоне что-то… странное, какой – то отголосок то ли страдания, то ли разочарования. Впрочем, он чувствовал себя таким счастливым, что не придал этому никакого значения.
БРАТЬ НА ИСПУГ
Списки Пилюжного и Паши Суздалева были идентичны. Еще бы: те, кто пробивал по базе, одновременно получили два одинаковых приказа от двух инстанций: от управления следственного комитета и от руководства городского УВД. Вот такой курьез, если не абсурд, сопровождал розыскные мероприятия, предпринятые по линиям силовых и теневых структур!
Аж триста девять белых «копеек» бегали, ползали или гнили по городам и весям, дорогам, просекам и гаражам Случанской области. Двадцать четыре города и городка, четырнадцать крупных поселков и сел, восемьдесят шесть мелких. И это еще без самого Случанска, который оба сыщика решили пока не трогать: и так уж слухи могли пойти, что белые «копейки» тормозят. Берем провинцию. Но все равно кошмар. Если можно было бы сразу отбросить стариков, женщин и пацанов при деньгах, купивших «у соседа за гроши покататься для понта» – осталось бы всего ничего. Но за рулем мог быть кто угодно.
Оба старались не думать о сценарии, при котором «Александр Васильевич», не снимая с учета, пригнал тачку из дальних мест и поставил на глухой прикол в один из тысяч старых гаражей, чтобы только для дел. А еще оба с тоской представляли картину: убийца специально перекрасил тачку в белый цвет накануне преступления, а потом – снова в родной: зеленый, красный, серо-буро-малиновый. Конечно, маловероятно, но тогда – безнадега полная.
Правда, у Паши было маленькое стартовое преимущество. У Паши была Марьяна, а у Марьяны – шанс обнаружить предполагаемую пассию убиенного Миклухи в районном центре Козловск, откуда она якобы явилась в мир большой продажной любви, в шумный мегаполис. А вдруг и он там, рядом?!
Паша рвался выйти на контакт со своими помощниками-конкурентами и привести все к разумному неофициальному сотрудничеству в рамках, разумеется, только розыскных мероприятий. Кудрин запретил.
– Денис Иванович, его же могут спугнуть на раз. Представьте: кто-то дал убийце доверенность, допустим – сосед. Приходит к нему простой такой дознаватель, или гаишник, или, чего доброго, стажер… и что? Вопрос какой? Кому доверенность давал? Да не скажет, испугается. А потом кинется к убийце с тревожной информацией. И поминай как звали. Если, конечно, он еще не смылся.
– Паша прав, – согласилась Марьяна. – Надо хоть общий сценарий дознания согласовать. Иначе все насмарку…
Кудрин пообещал через час решить эту проблему. Ему самому ситуация рисовалась нелепой и унизительной, хотя и утешал себя пословицей «Второй парашют никогда не лишний».
Вызвал через час, проинформировал.
– Сошлись вот на каком методе… Будем брать на испуг – другого выхода нет. Приходит сотрудник по месту жительства, удостоверяется, что «копейка» физически есть и на ходу. Если да, заявляет: «Пришла ориентировка из Случанска. Нашелся свидетель, видел, как на вашей машине в второй декаде июля, – это поближе по срокам к убийству Голышевой, ясно? – сбили женщину и уехали. По описанию, за рулем сидели не вы. К вам претензий не будет (это чтобы сразу успокоить). Виноват тот, кто был за рулем. Доверенность давали?». Если попал в точку, – кому, когда, фоторобот? Ну, дальше по реакции, по обстоятельствам… Лучшего ничего не придумали.
На том и сошлись.
ЛЮБОВЬ
Кадык влюбился. Как никогда в жизни.
Прошло три дня, и он сказал это себе, себя же стесняясь. Она осталась в его квартирке, убирала, вкусно и споро готовила из того, что он приносил из магазина, листала старые журналы и потрепанные детективы, смотрела по телевизору фильмы прежних лет по дневным программам и ждала его. Когда Кадык возвращался после странных отлучек, а потом и из школы, Ася встречала его уже слегка пьяной. Выпивка и курево всегда под рукой – таково было ее первое и последнее пока условие в ответ на его «оставайся!»
В первую неделю они почти не говорили друг с другом – так, ничего не значащая болтовня, хиханьки-хаханьки. Ужинали, выпивали бутылку водки. Ему – как слону дробина, для нее – в самый раз, чтобы дойти до кондиции, требуемой организмом. Больше он ей мягко не позволял, догадываясь, что пьет болезненно, но она, как ни странно, и не особо просила, ей было хорошо, язык заплетался, веки полузакрыты, блуждающая, рассеянная улыбка и, в какой-то момент, властный порыв к сексу и его немедленный отзыв. В этот миг он понимал отчетливо, что провел день в подсознательном ожидании, предвкушении, даже в мечтах об этом первом порыве и невероятном, то зверином, то нежном слиянии с ее маленьким телом, плотью, всем ее существом.
Потом он слышал ее прерывистый, избавительный и какой-то мучительный стон – слышал, если не заглушал своим стоном, скорее рыком, непривычно для себя самого зычным и продолжительным.
Потом она плакала. Навзрыд, как сильно обиженный ребенок. Он утешал ее, как умел, неловко, но искренне, гладя по головке, бормоча какие-то банальные слова. И она успокаивалась. Он вытирал ей слезы – и все… Она засыпала через несколько минут, ночью ничего не повторялось – засыпала глубоко, по-детски и просыпалась только утром, когда оба хотели еще раз перед разлукой на целый день. И было так же сладко, и она плакала и засыпала, а он уходил на кухню, завтракал и тихо закрывал за собою дверь.
На шестой день наступила суббота. Кадык отлучился по своим делам. Вечером была водка и секс. Она впервые не сразу заснула.
– Давай познакомимся, что ли? Вроде пора! – с шутливым вызовом в голосе предложил Кадык.
– Давай! – Она приняла игру. – Ася. Очень приятно!
– Николай, очень приятно.
Они, конечно, с первого пробуждения рядом выяснили имена друг друга. Но сейчас как будто бы начинали все с начала, так было веселее и в чем-то естественнее, учитывая угар прошедшей недели.
Он рассказал о себе. В общих чертах, не вдаваясь в подробности, вывел контур легенды, чуть изменив: Питер, безотцовщина, восемь классов школы кое-как, мореходка, морская пехота, Кавказ, где моря нет, но военный навык пригодился, близких двух друзей поубивало, мать умерла, братьев-сестер иметь не случилось. Все надоело: война, от которой кровью захлебывался, сволочизм на коммерческой фирме, где подвизался в службе безопасности, потом мирное пьянство в родном городе со случайными людьми. Решил плюнуть, уехать, все забыть, жить тихо, учить детишек становиться сильными…
– …семью завести. – Она как бы продолжила фразу в его интонации.
– Пожалуй. А что? Я нормальный мужик, ничто человеческое мне не чуждо. Дети – цветы жизни…
– Во, отлично, давай за меня выходи, «Я то, что на-д-а-а-а» – Она очень музыкально и точно, с пародийной издевочкой воспроизвела строчку из популярной песенки и захохотала так искренне и опять же по-ребячески, что у Кадыка аж дыхание перехватило, и приступ невозможной, нереальной нежности и страсти бросил его к ней, завел, опрокинул снова в только начавшее остывать пекло.
Потом они полежали молча еще минут десять, и он спросил:
– А ты? Как ты жила?
Она повернула голову, поглядела на него еще влажными от слез глазами.
– Я, Коленька, жила проституткой. Делала карьеру. Соской из подворотни я жила, девкой по вызову, телкой из сауны, потом девушкой из апартаментов, потом клубной шлюхой. Я, Коля, жила и живу блядью. Этим кормилась, в этом варилась, а начала в четырнадцать лет. На мне, Коля, проб ставить негде, я всею жизнью зае…я и залапанная. А если тебя интересует, что я делала в перерывах между клиентами, переездами, всякими групповухами и водкой по выходным, то я тебе скажу – ты удивишься: я книжки читала и фильмы по видику смотрела. Вот такая я нетипичная блядь: люблю серьезные книги читать и хорошее кино смотреть. Даже стихи люблю, кое-какие наизусть знаю. Из этого делаем вывод: я шлюха образованная, начитанная, могу в японские гейши податься – только пластику надо бы сделать, чтобы глазки подкосить.
Она говорила тихо и вполне серьезно, а на словах про гейшу опять расхохоталась, обвила его шею тонкой рукой с непропорционально длинными для ее роста пальцами, чмокнула в щеку, а потом шаловливо лизнула ее по-щенячьи.
– Ну что, герой Кавказской войны, жениться-то будешь или уже передумал?
Так они познакомились в конце лета, когда живы были Миклуха, Алла Голышева, Леонард Лейкинд, а по мобильному телефону судьи Дымкова еще не раздался звонок с того света. И только в середине сентября, в воскресный вечер, когда Кадык вернулся (из леса, где и были у него дела) и сели вечером отметить, она ему – то ли спьяну, то ли в сердцах – все рассказала…
АСЯ, ОНА ЖЕ СОНЬКА
Пока бравые сотрудники правоохранительных органов осуществляли операцию «Белая «копейка», Марьяна решила времени не терять и съездить в Козловск. Фоторобот Аси благоразумно туда не посылали, Марьяна была резко против: если эта Ася случайно с убийцей в контакте, утечка завалит весь розыск.
Два часа езды, недавно приобретенная, почти новая малышка «тойота йарис» – одно удовольствие. Вот и городской отдел следственного управления, любезный, веселый, неформальный какой-то старший лейтенант выслушал:
– Есть фоторобот девушки, она нам очень нужна по одному делу. Имя Ася, фамилия неизвестна. Гласный поиск невозможен по соображениям безопасности. Вероятнее всего, занимается проституцией. Возможно, что отсюда родом. Ваши рекомендации по оптимально быстрому, но скрытому выяснению личности? Может быть, есть картотека?
– И картотека есть, и человек, который вам нужен. Разумеется, не у нас, а в УВД. Он лет семь как сидит на этом контингенте, в лицо их знает всех, можно сказать, для них отец родной. Они у него в кутузке чуть не все перебывали по сто раз. Но, правда, это все до того, как отдел возглавил. Теперь его ребята на рейдах, а он координирует и суд вершит – в переносном, конечно, смысле. Как говорится, борьба с продажной любовью, исторически обреченная на поражение.
Старший лейтенант заулыбался еще шире, поднял трубку, представился, спросил Буренкова. Прикрыв трубку ладонью, обрадованно прошептал: «Есть Матвеич, повезло!» Когда подозвали, дружески поприветствовал, кратко изложил, кто подъедет и зачем.
– Ждет вас, Марьяна Юрьевна! Капитан Буренков Матвей Матвеевич, отличный мужик, честный воин. Возглавляет отдел по борьбе с проституцией, наркоманией и прочими антисоциальными явлениями. Два квартала отсюда, из ворот и налево, адрес Королева, 12, как телевидение в Москве, не промахнетесь.
Буренков был радушен. Как-никак дамочка из высокой инстанции, почему бы и не продемонстрировать лишний раз, что и здесь, в провинции, органы внутренних дел не зря свой скудный хлеб едят?
Марьяна изложила, показала фоторобот. Буренков некоторое время вглядывался, морщил лоб: вспоминал.
– Вы говорите – Ася? Анастасия, стало быть…
– Не знаю, Матвей Матвеевич, нет у нас ничего, кроме имени Ася и рода основных занятий. Может, Анастасия по паспорту или Александра… Я, конечно, могу отправиться в паспортный стол и тупо пересматривать там тысячи фоток, сличая с роботом. Но это черт знает сколько времени без малейших гарантий. Может, вспомните или кто-то из ваших сотрудников… Давайте вашу картотеку смотреть.
– Не надо, – вдруг сказал Буренков, отклеив взгляд от изображения с ориентировкой. Глаза его посверкивали торжеством удачи. – То есть картотеку посмотрим, конечно, но… вспомнил я. Не отнял еще бог памяти-то! Никакая она не Ася, это скорее всего рабочее имя к ней прилепилось. Профессиональные проститутки по вызову или которые в салонах – они по договоренности с «мамкой» или сутенером придумывают себе другие имена. Такая слабенькая страховка на случай неприятностей. От наших оперативников это, конечно, их не спасает, но при разборках с клиентами или еще в каких инцидентах может пригодиться. Так вот, «робот» сильно мне напоминает одну девчоночку, с которой я сталкивался еще когда в старшинских погонах по бардакам да подворотням рыскал с ребятами, шлюх брали, за «мамками» охотились, за сутенерами. Я ее про себя «малышкой» называл. Она тут намного старше выглядит, оно и понятно, прошло-то без малого лет восемь, но это Сонька, точно Сонька. Вот фамилию не помню, грешен. Но установим быстро, вы не волнуйтесь. Я ее брал раза два-три по подозрению… Да чего там подозрение – с клиентами брали, на бардельных квартирах. То, что она до шестнадцати начала – это сто процентов. Но первый раз взяли уже при паспорте. Мать у нее алкоголичка была, спилась. Сонька, точно Сонька! Повзрослела, а что-то в лице детское осталось. Потому и узнал, наверно. Вот что, Марьяна Юрьевна, вы пока пообедайте, у нас тут есть пара-тройка приличных, так сказать, точек общепита. А через часок-полтора заходите, я вам и фамилию, и школу, где училась, и все, что у нас найдется, предоставлю в лучшем виде.
– Очень вам благодарна. И большая просьба: цели моего визита не должна выходить за стены вашего уютного кабинета.
Марьяна вышла из здания УВД, не чуя под собой ног. Она совершенно не была уверена, что ее находка приведет в конечном счете к убийце. Но то, что искомую девочку Миклухи она все же запеленговала, почему-то безумно ее обрадовало. Она испытала чувство профессиональной гордости, а сразу вслед за ним – острого голода на нервной почве. Рекомендованный Буренковым ресторан нашла быстро. И позволила себе от души, несмотря на вполне столичные цены. Она и здесь угадала: Матвей Матвеевич знал толк как минимум в дорогих кулинарных потехах.
ДОМИК НА СКЛОНЕ ГОРЫ
От Владика пришло электронное письмо. Дымков раскрыл его, ощущая волнение, вполне объяснимое. Он ожидал этой минуты. Перед ним должен оказаться приятнейший выбор, какой он когда-либо делал в жизни.
Люди постарались. Три предлагавшихся домика в Земмеринге предстали во всех ракурсах, со всеми искусно запечатленными деталями и декорами интерьеров, видами из окон и подробнейшим описанием комнат, удобств и даже мебели. Дымков позвал Валерию Павловну, усадил ее у монитора, сам примостился рядом, и они долго и внимательно изучали предложения, слегка спорили, не сходясь в каких-то предпочтениях, но Олег Олегович прекрасно отдавал себе отчет, что сделает тот выбор, какой сделает она.
становились на очаровательном особнячке неподалеку от маленькой кирхи, уютно примостившемся по краю холма, среди высоких сосен. На одном особенно эффектном снимке домик с верандой словно парил над лесистой альпийской долиной, излучая волшебство и очарование сказочно-театральной декорации.
В нем было все, что он хотел, и все, о чем она и не мечтала. Стоимость более чем приемлемая, оставалось даже больше, чем он рассчитывал. Все хлопоты по оформлению плюс заказ авиабилетов, как еще раз подчеркнул Владик в сопроводительном письме, он берет на себя. Надо только сделать выбор, оформить документы и приехать. Он послал ответ Владику, указал дом, рассыпался в благодарностях и, если бы мог прослезиться в электронном виде, сделал бы это со всею искренностью.
В суде, как назло, ожидало много дел. Но он решил, что через месяц – не позже приступит к сбору и оформлению документов на получение визы. Он назначил им с Лерочкой вылет на март – апрель будущего года. Оставалось чуть меньше девяти месяцев. Не так долго. Спокойны бы ждал и готовился, если бы не эта проклятая неотступная тревога.
Он ловил себя на том, что все это время вспоминал о просьбе, с которой обратился к Грине. Может, зря и просил: все спокойно, все идет как по маслу, будущее, о котором мечтал, не за горами («а в горах», – мысленно потешил себя каламбуром), и пусть все прочее, все прошлое идет к чертям собачьим – авось, со временем и вовсе вытравится из воспоминаний. Хотя вряд ли…
