Многочисленные розыгрыши, которыми кроме своих киноролей славен Евгений Моргунов, шли не только от его желания повеселиться. Шутя, он восстанавливал мировое равновесие
…На привокзальной площади провинциального города крепкий, представительный мужчина принялся командовать хорошо поставленным голосом: «Так, эти автобусы перегоните сюда! Эти туда! Граждане, не толпитесь здесь! Переносим вещи!» Водители и люди на остановках начали деловито выполнять приказания: незнакомый человек говорил уверенно и выглядел как начальник. Однако перегруппировка была всего лишь… импровизированным спектаклем, который устроил мало кому известный тогда актёр Евгений Моргунов.
Роль – но одна, одна – но роль!
Кроме Бывалого в комедиях Леонида Гайдая народу остались от него воспоминания друзей и знакомых Моргунова о его многочисленных розыгрышах. (Кое-что ему, видимо, приписывают, но мы будем говорить только о рассказанном непосредственными свидетелями событий, хотя называть имена нет нужды.) Главная роль в жизни и вдохновенные скетчи, исполнявшиеся Моргуновым на улицах, в присутственных местах, в гостях, были связаны неразрывно. Если бы не Бывалый – не было бы и всей той буффонады, которой искрился наш герой.Он запомнился, по сути, одним киношным образом. Были, конечно, и Стахович в «Молодой гвардии», и Соев в «Покровских воротах», и директор итальянской школы в «Ералаше». Почти всё остальное – эпизоды. И вот – Бывалый. Роль звёздная. Но – одна, хотя и в нескольких картинах. Одна – но какая! Настоящий подарок актёру – но единственный за жизнь. Единственный, но… Продолжать можно долго.
Как быть в таком случае с актёрским самолюбием? Тем более что Евгений Александрович обладал характером упорным. Ничего другого ему ещё в детстве не оставалось: рос без отца, с мамой, которая заменяла мальчику всех родственников сразу. Она работала санитаркой в роддоме, растила изо всех сил своего единственного ненаглядного. Который три школы сменил, потому что любил что-нибудь отчебучить – посмешить ребят. «Выпороть меня было некому», – признавался Моргунов позже. Но во время войны четырнадцатилетний Женя по собственному почину пошёл на завод и стал обтачивать какие-то детали, стоя возле станка на ящике. А когда увлёкся театром, опять проявил настырность и стал уговаривать директора предприятия, чтобы отпустил учиться на актёра. Не согласились, и тогда юный рабочий послал просьбу «принять» его «в искусство»… Сталину. На письмо настойчивого рабочего парня, как ни странно, ответили, и в искусство его приняли. Учился Моргунов в итоге у самого Сергея Герасимова, который снял его в своей картине «Молодая гвардия».
«Талантлив ли Моргунов? Этого я не знаю, но, если в экспедиции застрянет машина, Моргунов ее вытащит...»
Теперь представьте себе эту энергию, помноженную на врождённую страсть «представлять», и не только перед зрительным залом. Как-то в театр, где служил Моргунов, тогда ещё довольно молодой и стройный, пришли Молотов с Кагановичем. Увидевший их Моргунов представился худруком и завёл самый что ни на есть вежливый разговор о том, нельзя ли повысить его «подопечным» зарплаты. Высокие партначальники обещали всё исполнить, а руководство театра после того, как узнало о самодеятельности «худрука», перенервничало ужасно. Но оклады членам труппы действительно увеличили.
А ещё прибавьте к упорству и любви к лицедейству, которыми был наделён Моргунов, его неуёмный темперамент. Однажды, во время съёмок у Гайдая, он привёл на площадку знакомых девушек, режиссёр попросил посторонних удалиться, актёр обиделся. Потом, конечно, Евгений Александрович с Леонидом Иовичем помирились, но Моргунов обозначил широту и непредсказуемость своей натуры.
Так что вообразите эту стихию, обычно умело организованную, то есть настоящее «пришёл, увидел, победил», – и ответьте на вопрос: мог ли обладатель данных качеств успокоиться на том, что ему предлагали режиссёры? Вдова Моргунова, Наталья Николаевна, вспоминает, что её муж вполне был доволен своей актёрской судьбой. Он не высказывал неудовольствия, хотя бы потому, что не такой был человек, а, как сейчас сказали бы, позитивный. Но ролей-то оказалось до обидного мало, славы – много, а ролей – мало: где было развернуться? Жажда творчества, она же никуда не девалась, – это не тот поток, который можно заткнуть.
«Туфли для Раневской»
…Георгий Вицин пригласил к себе, в свою коммунальную квартиру, двух приятелей: одного полного и второго худого, несуразного. Полный – а это был, как вы, наверное, догадались, Моргунов – громко и строго спросил: «Кто за этой стенкой живёт?» Оказавшиеся тут же, в коридоре, соседи Вициных насторожились. Гайдаевская «тройка» тогда только начала сниматься, народ их ещё не узнавал. «Мы эту стенку, – объявил странный гость, – передвинем. Расширим коридор». Моргунов изображал из себя представителя жэка. Жильцы поверили: люди тогда всякую власть, особенно говорившую внушительно, боялись. Вот и эти бедолаги испуганно смотрели на её «воплощение». Затем Юрий Никулин, тот «худой и несуразный», заметил – жена Вицина суетится и переживает, что на стол поставить особенно нечего, и пошёл по соседям: вышел из заключения, хочу отметить событие. Ему давали продукты. Вернувшись в комнату Вициных, Никулин восхищался душевностью этих людей и пообещал, что всё им компенсирует. Розыгрыш в тогдашней актёрской среде мгновенно подхватывался и развивался: один начал, второй продолжил и закруглил.Шутки и розыгрыши Моргунова начались, когда он был студентом. В трамваях называл себя контролёром и просил предъявить билетики. Приходя с приятелями в ресторан, ещё никому не известный (оцените, однако, выгоды этого состояния, когда можешь выкаблучивать что угодно), и обнаружив, что мест нет, предъявлял какую-то книжечку и заговорщическим тоном сообщал, что у них здесь серьёзное дело. Свободный столик тут же обнаруживался. Но не в столике уже, вероятно, была цель, а в том, чтобы довести свою роль важного инкогнито до конца. Получалось что-то вроде игры в шпионов. В молодости Моргунов, конечно, комиковал гораздо больше, наверное, добирая ощущений, недополученных в детстве. С возрастом «фейерверков» стало меньше, но их яркость, естественно, сохранилась. С помощью розыгрыша Моргунов в результате устроил свою личную жизнь, которая долго не клеилась.
Студентка авиационного института звонила на кафедру, но ошиблась на одну цифру, и трубку взял актёр. Услышав приятный девичий голос и узнав, что незнакомка хочет пересдать экзамен, Моргунов, изображая из себя преподавателя вуза, попросил её номер телефона. Перезвонил, назначил встречу в институте. Девушка приехала и, естественно, никого не обнаружив, догадалась, что это розыгрыш. Вечером того же дня телефон в её квартире вновь зазвонил, всё тот же человек представился своим настоящим именем и назначил уже настоящее свидание. Так тридцатишестилетний Моргунов и двадцатитрёхлетняя Наталья встретились. Если уж такое дело он провернул, пусть и спонтанно, остальные «сценки» шли легко.
Александр Левенбук, из «Радионяни», вспоминал, что как-то во время поездки актёров с выступлениями Моргунов разбудил его: «Тебе костюм нужен?» – «Какой костюм? Откуда?» «Нужен! – решительно отрезал Моргунов. – Бери деньги, поедем на базу». Там он объявил работникам: «Сегодня день рождения у…» – и назвал имя первого секретаря местного обкома партии. «Знаете об этом?» – строго спросил собравшихся вокруг. Те растерянно покачали головами. Моргунов продолжал: «Мы приглашены на торжество». Работники забегали, одели его и Левенбука и затем услышали: «С нами Фаина Георгиевна Раневская. Ей хорошо бы туфли на каблуках, тридцать седьмого размера». Фаины Георгиевны с ними в поездке не было, но не в этом дело. Мог ли человек, хоть сколько-нибудь культурный, не расхохотаться, вообразив себе Раневскую, ожидающую где-то в периферийной гостинице, когда ей достанут туфли на каблуках? (Ещё и тридцать седьмого размера – для такой женщины!) Даже рядовой служащий советской «лёгонькой промышленности» должен был наконец почувствовать – что-то не то, но дивный, витиеватый абсурд прозвучавшей фразы уже опутал его, как удав жертву, и туфли быстро принесли.
Моргунов ещё любил, проходя куда-нибудь без билета, сказать стоявшим на контроле, что он «сын Павлика Морозова». Называл себя так и когда популярность у него уже была огромная и выдуманным «деталям биографии» могли не поверить. Прибавлял этот «факт» скорее для заключительной краски. Как художник не закончит холст, пока не положит последний мазок, так сочинитель реприз не успокоится, пока не найдёт завершающую фразу. Финал – это всё, конец – делу венец. И на случайных зрителей моргуновские репризы действовали безотказно.
Но был в этих импровизациях свой высокий смысл.
Актёр и обыватели
…Вместе с другими актёрами Моргунов отправился на выступление в глубинку. Ехали на машине, время перевалило за полдень, и все понимали, что пообедать в ближайшем городе не смогут – везде будут перерывы. Тогда Моргунов, увидев возле шоссе столовую, располагавшуюся в покосившемся строении, попросил водителя остановиться. «Посидите», – сказал он своим спутникам и удалился в направлении домика. Актёры ждали какое-то время, потом решили пойти на поиски «предводителя». В столовой глазам их предстала следующая картина: Моргунов вовсю распоряжался, отдавая приказания насчёт того, что приготовить. Увидев своих коллег, указал на одного из них: «Это наш депутат». При всей любви народа к артистам «депутат» звучало весомее. Работники устроили лукуллов пир, гастролёры наелись от пуза.«Сын Павлика Морозова», «эту стенку мы перенесём», туфли для Раневской, роскошный обед в придорожной столовке – что это было? Ради ответа на вопрос зададим сначала другой: кто такой Бывалый – главный персонаж в творческой биографии Моргунова?
Гайдаевская «тройка» – компания символическая, хотя понимать, кто в ней есть кто, можно по-разному. Скорее всего, три этих персонажа – пародии на представителей нашего общества, не только советского периода. Балбес в исполнении Никулина – это бывший пролетарий, докатившийся до люмпена, «не пришей кобыле хвост» в трениках, с бутылкой и блуждающей улыбкой. Трус Вицина – забитый интеллигент, которого никто не уважает с его жалкими подёргиваниями тела и умоляющим выражением лица. А Бывалый – кто?
Бывалый – чистый, беспримесный, натуральный жлоб. Идеальный в своём роде, недаром он даже внешне круглый, лысый, обтекаемый. (Здесь Гайдай использовал фактуру Моргунова, как, кстати, использовал фактуры Никулина и Вицина. Но не в одних комплекциях дело: если говорить про Бывалого, есть толстяки вялые, а он толстяк энергичный, упругий. Этакий шар, наполненный витальной силой, как всякий вдохновенный обыватель.) Бывалый пучит глаза, напирает, из движений и тела и души преобладают направленные к себе. Всё полезно, что в рот полезло, да не отсохнет рука берущего – и далее в таком же роде. По поводу собственной персоны не испытывает ни малейшего сомнения: я хорош потому, что это я. Даже предатель Стахович в исполнении молодого Моргунова минутами рождает в зрителе сострадание, а этот «герой», сытый и наглый, – нет. Единственный из трёх гайдаевских персонажей, Бывалый почти не вызывает симпатии, она ему и не нужна, если не материализуется во что-то выгодное.
Сыграть это самодовольство, это умение жить так, что аж завидки берут, когда смотришь на Бывалого, было дано только человеку, который единственное, о чём жалел в жизни, так о том, что не проявил себя в музыке. Не было у Моргунова в нежном возрасте возможности учиться звукам сладким. Хотя впоследствии он играл на рояле классические произведения… не зная нот. Посещение консерватории и разговоры с музыкантами о предмете их общей страсти были для Моргунова именинами сердца, а слушая по радио симфонический концерт, он умел безошибочно определить, кто дирижирует оркестром. Тончайший, идеальный слух. А что ещё требуется актёру, чтобы воплотить на экране пошлость, понятие неопределимое и трудно передаваемое? Пошлость жирными мазками может написать лишь тот, кто в жизни ни минуты не пошляк.
Если Моргунов встречался с экземпляром, близким к его Бывалому, тут уж чувствовал свою тему и «гулял» вовсю. Как-то во время поездки артистов с концертами в Сочи им пришлось работать с довольно-таки неприятным администратором. Терпели. Но однажды группу позвали на свадьбу, в горы. Надо сказать, что Моргунов всегда соглашался на подобные предложения, чувствуя себя в стихии человеческого праздника как рыба в воде. В тот раз, вечером, когда надо было отчаливать назад, он сказал водителю одной машины, что администратор, тот, противный, едет с ними в другой, а тому – что в первой. Так нагловатый тип остался в горном ауле и был вынужден ночью пробираться вниз по незнакомой местности. Вернулся в гостиницу к утру, босиком – стоптал сандалии.
Видимо, жлобство как экстремум мещанства Моргунов ощущал сильнее всего и на дух не выносил. (Вспомните его Соева, большого, толстого человека в маленькой, интеллигентской беретке, мучающегося от того, что ему с трудом удаётся писать агитационные куплеты.) Сам он бывал вспыльчив, но остывал быстро: извинения, как вспоминает жена, не просил, считая свой гнев праведным, но, высказавшись, «поворачивался на каблуке» – и возвращался в хорошее расположение духа.Наталья Николаевна говорит, что причиной вспышек мужа мог быть его давний диабет. Но быстрая отходчивость – это уже счастливое качество, выдающее человека, умеющего ценить жизнь. Моргунов и дружил с теми, кто кое-что понимал в бытии и людях. С Вициным, к примеру, несмотря на всю несхожесть их характеров и темпераментов. Моргунов, кстати, мог и над ним пошутить. Например, когда их поселили в роскошной по тем временам ялтинской гостинице. Вицин с дочерью только расположились в своём номере «люкс», как зашёл служащий отеля и, извинившись, подхватил телевизор. Спустя несколько минут опять вошёл – и взялся за холодильник. «Моргунов попросил всё перенести к себе», – объяснил он. Вицины отправились к нему в номер: он сидел в кресле и командным голосом разговаривал с кем-то по телефону, тут же стояли телевизор и холодильник. И что Вицин? Спокойно сказал другу – зря старался, лучше вообще вместе с ними съехал бы из этой шикарной гостиницы, потому что к вечеру здесь будет такая гулянка!.. Другая история. В концертах, где знаменитая «тройка» принимала участие, выступление Вицина обычно ставили в конец, что было почётным. Раз Моргунов взял и отыграл весь номер Труса сам. Вицину пришлось выкручиваться. И что? И ничего: назвал Моргунова, когда тот вернулся за кулисы, нецензурным словом – и всё.
Моргунов мог ещё и такую штуку выкинуть. Выходя с компанией актёров из ресторана старого Дома кино, неподалёку от которого обычно собиралась очередь на такси, он решительно брал столбик, обозначающий стоянку, и переносил его аккурат к столпившимся собратьям по цеху. Конечно, Моргунова узнавали, кто-то, может, хоть и внутри себя, но возмущался, рассказывал потом, что народный артист себе позволяет. Интересно, что жена Моргунова вспоминает: в её присутствии он редко так выделывался, она могла и тихо сказать ему, чтобы прекратил. То есть испортить игру. А чтобы играть разухабистость, нахальство, нужны волна, кураж!.. Кстати, узнаёте маску Бывалого? Так актёр смеялся уже и над своей ролью, и над самим собой, подставляясь вовсю, как подставляется только клоун. Моргунов давал невольным зрителям и участникам своего перформанса почувствовать: кроме привычного хода вещей есть ещё что-то, нужное человеку, как глоток морского воздуха, как безобидное дуракаваляние, как возможность хоть недолго, но побыть другим. Но всё это редко пригождалось тогдашнему искусству. Гайдай снимал свою «тройку» сколько мог, но его картины, несмотря на то что юмористические, – это большое кино, живущее по своим законам и всегда несущее смысловую подоплёку. А чтобы продолжать историю трёх авантюристов, требовался иной кинематограф – такой, как сегодня, с его многосерийными комедиями положений.
Жена Моргунова рассказывает, что однажды сидела в ресторане и видела, как туда входили «Лицедеи» с Вячеславом Полуниным. Каждый из них, идя к столику, разыгрывал мини-спектакль, и Наталья Николаевна подумала: её муж прекрасно смотрелся бы в этой знаменитой компании, что на сцене, что в жизни.
«Такой как Моргунов, в экспедиции незаменим. Талантлив ли Моргунов? Этого я не знаю, но вы-то знаете»
Другая Наталья, дочь Вицина, говорит: сейчас как раз настало время Моргунова. Всё верно, его дар шутить, импровизировать и не бояться «обидеть шуткой» был бы востребован сегодня. Моргунов стал бы звездой «камеди-клабов» и прочих юмористических скетч-шоу. В нашем современном юморе сильно раздвинулись рамки дозволенного, недаром строки Карамзина «От сердца чистого смеётся (Смеяться, право, не грешно!) над всем, что кажется смешно» превратились в парадокс Губермана: «Смеяться вовсе не грешно над тем, что вовсе не смешно». И правда, «обидные шутки» – своего рода оксюморон. Если они шутки, то разве могут быть обидными? Поэтому те, кто понимал юмор, ценили «выходки» Моргунова и передавали рассказы о них из уст в уста, делая народным достоянием.
Надо только сказать, что часто именно склонные дерзко пошутить оказываются способны на сочувствие. Не потому ли, что они – самые бесстрашные, то есть наиболее взрослые среди всех?
«Вас к телефону!»
…Труженики экрана и сцены большой группой собирались в очередные выступления по городам и весям. На вокзале одна актриса что-то нехорошее сказала другой, Наталье Варлей, и та уже готова была от расстройства вернуться домой, как увидела возле себя Моргунова. «Поедем со мной в купе», – мягко и настойчиво сказал он ей, которую по-отечески опекал ещё во время съёмок «Кавказской пленницы». И уже в дороге всё сделал для того, чтобы у них собрались остальные актёры. Сидели, смеялись, выпивали-закусывали. Только та актриса, что едко высказалась в адрес младшей коллеги, ходила в одиночестве по коридору, не решаясь, наверное, присоединиться к компании. Тогда Моргунов, выйдя из купе, покачал головой: «Что же ты, дочка, внучку-то мою обидела?» И позвал её к столу. «Дочка», «внучку»… Как будто папа или дедушка пожурил и пожалел.
Потому что жизнь – штука сложная, а человек – не железная болванка, его жалеть надо. Моргунов знал это и по себе. Испытал ещё в молодые годы одиночество: родственников, кроме матери, у него не было, и, когда он наконец пришвартовался к семейному берегу, был доволен и счастлив. Моргунов не понаслышке знал о человеческой уязвимости: пятнадцать лет из-за диабета жил под угрозой ампутации ноги, по три раза в год лежал в больнице. Днём ему делали капельницы, а вечером он мог поехать на концерт, причём иногда выходил на сцену в костюме и тапочках, потому что только в тапочек помещалась больная нога. Объяснял это зрителям с улыбкой: мол, упало что-то на ногу. Наставления врачей записывала жена: Евгений Александрович слушал их рассеянно. Несмотря на запреты есть сладкое, когда приносил Наталье Николаевне что-нибудь вкусное, например торт, то и себе кусок отрезал. Зато никто не слышал от него жалоб на нездоровье. А шутки слышали. «Вы меня не вынесете вперёд ногами, – заявил Моргунов, уже худой, уже слабый телесно, во время своего последнего пребывания в больнице. – Потому что я невыносимый!» Ну какой невыносимый, если его все знакомые называли «Женечка»?
…Когда Моргунов был молод, мог на улице войти в телефонную будку, снять трубку и, выглянув наружу, протянуть её первой встречной девушке со словами: «Вас к телефону!» Девушка удивлялась, потом, сообразив, в чём дело, смеялась.
Людям нужно смеяться, и это хорошо знал большой, толстый человек с нежнейшей душой.
фото: ФГУП "Киноконцерн "Мосфильм"/FOTODOM; Виктор Горячев
