«Судьба если шутит, то не всегда остроумно»
Чехова привезли хоронить из Баденвайлера, маленького курортного городка на юге Германии, в Москву, в вагоне для устриц.
В вагоне был лед, Чехов умер летом, 15 июля, везти надо было далеко, так что всё понятно. Но всё равно какой-то «Господин из Сан-Франциско». И эти устрицы долго не давали никому покоя.
Например, Горький бесился и письменно скрежетал зубами.
«Я так подавлен этими похоронами (…) хожу, разговариваю, даже смеюсь, а на душе – гадко, кажется мне, что я весь вымазан какой-то липкой, скверно пахнущей грязью, толстым слоем облепившей и мозг, и сердце. Этот чудный человек, этот прекрасный художник, всю свою жизнь боровшийся с пошлостью, (…) Антон Павлович, которого коробило всё пошлое и вульгарное, был привезён в вагоне «для перевозки свежих устриц» и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной».
Бедная Кукареткина! Жила себе как могла, может, ничего плохого в своей жизни не сделала: хорошо готовила, была верна мужу, родила детей, муж умер, потом и она умерла – и стала деталью. Комическим вензелем. Доказательством всегдашнего ужаса русской жизни. Всего лишь из-за смешной фамилии. «…и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной». Бугага.
Было бы написано на ближайшей могиле «Апполинария Успенская», никто бы и не дёрнулся. А тут караул, каракули, кукареку.
А ещё устрицы. Точнее, вагон из-под них.
Но нам, как всегда, интересны эти усмешки судьбы.
Я не хочу, чтоб от меня осталось
каких-то триста грамм весенней пыли.
Так для чего друзья меня хвалили,
а улица Стромынкой называлась?
…Когда Чехов умирал в Баденвайлере, в ночь с 14 на 15 июля 1904 года, к нему вызвали врача. Врач прибыл к больному, поднялся на второй, плохо освещённый этаж и увидел Чехова. Врач, наверное, и не знал, кто это такой – Чехов, как и не знал того, что всему предшествовало.
А предшествовало вот что.
Чехов умирал в гостинице. В этом доме, который и не дом, а так, пристанище, Чехов метался в бреду, разговаривая в своём тумане с каким-то японским матросом, и вдруг несколько раз явственно повторил слово «устрицы». Потом резко очнулся и впервые сам именно в этот момент попросил послать за врачом.
Что это было? Почему устрицы? Что за дурные рифмы, о которых Чехов не мог догадаться?
Прибывший доктор стал его успокаивать и попросил принести шампанского. Чехов сразу всё понял. «Я умираю», – наверное, подумал он. Чехов же был врач и знал эту старинную врачебную традицию. «У постели умирающего коллега-врач непременно предложит шампанского, чтобы сделать уход того более лёгким и светлым». Чехов выпил всё шампанское, сказал, что давно этого не делал, повернулся – и умер. В этот момент Ольга Леонардовна даже не заметила, что он перестал дышать. Потому что в этот момент в комнату невесть откуда влетела бабочка: огромная, чёрная, ночная, стала метаться судорожной тенью, обжигая крылья о стекло электрической лампочки, и Ольга Леонардовна её принялась выгонять.
Шампанское, бабочка – всё это понятно. Даже пошло. Но эти устрицы. Этот повтор судьбы.
Вот это и было гениальным.
«Мне положительно нечего делать, и я думаю только о том, что бы мне съесть и что выпить, и жалею, что нет такой устрицы, которая меня бы съела в наказание за грехи».
Написал Чехов в письме врачу Николаю Оболонскому 5 ноября 1892 года и ещё не знал, что это будет уже не комический вензель, а вселенский.
