У одной женщины был ротвейлер. Очень умный. Умел лапой открывать холодильник и брать оттуда все что хочет.
Женщина рассказывала: «Прихожу домой, а там ужас что такое! Холодильник распахнут, кастрюля с борщом на пол вывернута, а он сожрал все мясо из борща и дрыхнет на диване. Я мимо него на цыпочках, потому что он не любит, когда его будят. Может рыкнуть или даже цапнуть слегка… – ее глаза маслились от умиления, и она повторяла: – Ну просто как мужик! Ну прямо настоящий мужик!»
Она очень любила свою собаку. Так же, впрочем, как и бывшего мужа. Но тот не оценил – сначала орал на нее, потом руки стал распускать и в конце концов ушел насовсем.
Наверное, ему было куда идти. В отличие от ротвейлера. В отличие от массы других – крутых, суровых, требовательных мужиков без ж/п, но зато с в/п и м/п. То есть без жилплощади, но с вредными привычками и материальными проблемами.
Кажется, я вообще не понимаю, что такое любовь. Хотя уже старый, влюблялся много раз, счастливо женат по большой любви, а вот поди ж ты. Особенно когда про обычную ситуацию говорят: «Нет, это не любовь!»
Вот девушка полюбила молодого человека. Он ее – тоже. Лютики, ландыши, ласки любовные, как сказал поэт Бальмонт. Ну и хорошая зарплата, надежная работа, родители с обеих сторон – поддерживают и одобряют. Казалось бы, вперед, в счастливую совместную жизнь. Но вдруг запятая. Они оба живут в большом, старинном, богатом «губернском городе», то есть в областном центре. Жених на ближайшие годы планирует карьеру регионального чиновника, обрастает связами и знакомствами. А невесте – подавай Москву, а вообще-то она мечтает о загранице. Жених переезжать не хочет и пытается ее отговорить от переезда. «Ах, так? Значит, ты меня не любишь! Всё!»
А может быть, это она его не любит?
Нет! Кто первый обиделся – того и травма.
Точно такая же история, но в других гендерных декорациях. Он – оканчивает театральное училище. Она – на шестом курсе медицинского института. Быстрый и страстный роман.
- Будь моей женой!
Она, ни секунды не раздумывая, говорит
- Нет!.
- Почему?
- А ты сам не понял? Как я, врач, могу быть – женой артиста? В клинике работа начинается в восемь тридцать утра. А в театре спектакль заканчивается в одиннадцать вечера. Ты приходишь домой, когда я уже сплю. И вообще совсем другой рисунок жизни. Так что вот.
- Понятно!
- Хорошо, что ты всё понял.
- Нет! Понятно, что ты меня не любишь.
- А может быть, это ты меня не любишь?
- Ну-ка, ну-ка… - сурово нахмурился он. – Объясняй! Но девушка уже проходила практику в психиатрической больнице, поэтому не боялась сдвинутых бровей, сверкающих глаз и строгих интонаций.
Объяснила, что медицинское образование – самое дорогостоящее в мире. Дороже – только пилоты боевых самолетов. Что врач – это всегда, в любых обстоятельствах, даже в самый кошмарный кризис – надежный кусок хлеба. В отличие от актера, при всем уважении к этой славной профессии. Поэтому, если рассматривать семью как команду, как отряд в составе двух бойцов – конечно, надо сделать выбор в пользу врача.
- Да и вообще, – добавила она. – Если ты меня по-настоящему любишь и хочешь быть со мной, давай сделаем так. Ты идешь учиться в медицинское училище, всего три года, будешь медбрат или даже фельдшер. Будем работать вместе, разве плохо?
Кстати говоря, примерно такие же слова говорила своему возлюбленному советская комсомолка в соцреалистических романах:
«Я тебе скажу, как советская девушка. В смысле – женщина. Да, я тебя люблю. Но вот так, как ты хочешь – не буду ни за что! Будешь настаивать, требовать – вообще уйду. Сережа! Государство меня учило пятнадцать лет, в школе и в вузе. У меня красный диплом. Так что я не собираюсь проводить свою жизнь на кухне и в детской. Это будет предательство, Сережа. Почти что измена родине, которая дала мне специальность и ждет от меня труд высокой квалификации. Ты говоришь, что я должна быть прежде всего женой и матерью? Прежде всего я человек, гражданин, молодой специалист, комсомолка. А это, Сережа, звучит гордо!»
Звучит, конечно, очень напыщенно. Но, по существу, девушка из советского романа – абсолютно права.
Но вернемся к разговору молодых людей. Она, напомню, предложила ему – если он ее любит – сменить профессию, чтоб они могли быть вместе. Он возмутился: «Но я ведь мужчина!»
Она ответила: «Раз такое дело, – она развела руками, – давай обнимемся на прощанье».
Когда я рассказывал эту историю своим знакомым не только мужчинам, но и женщинам тоже – я получал один и тот же ответ:
«Все понятно! Она просто его не любила».
То есть любить – это непременно приносить себя в жертву. Жертвовать всем – от денег до профессии, от собственного достоинства до жизни и судьбы.
Но кто кому должен жертвовать?
Тут как с травмой – кто первый заорет, тому и жертва.
Но в нашем патриархатном мире получается, что жертву приносит женщина. Чтоб не отвечать на вопрос «зачем и почему», женщин приучают получать удовольствие от собственной жертвенности. Многие, к сожалению, приучаются.
Ротвейлер рулит, но все это называется странным словом «любовь». Хотя речь идет всего лишь об уборке за неряхой. Женщины повторяют, как мантру: «Если мужчину любишь, то разбросанные им носки не пахнут» (то есть подразумеваются вонючие носки, то есть ношеные 2-3 дня; ах, какая благодать!). Женщины рассказывают, что их мужья и сыновья «всегда оставляют носки валяться на ковре посреди комнаты». Некоторых женщин это даже умиляет. Или они считают, что это – милая неловкость любимого человека.
А я вот никак не могу придумать уважительную причину, по которой носки могут остаться лежать на ковре.
Разве что так: человек снимает носки, сидя на стуле, и вдруг слышит за окном крики. Вскакивает, бежит к окну и видит, что там какие-то хулиганы пристают к его жене или ребенку. Он, забыв обо всем, бегом-босиком несется на помощь. Или нечто столь же форс-мажорное или скоропомощное. Снял носки – и с сердцем плохо стало. Снял носки – а в кухне с грохотом рухнула полка с посудой.
Во всех других случаях – психологи это называют нарциссическим расширением, а зоологи – меткой на территории. То есть человек стремится обозначить свое как-бы-владение этим местом (комнатой, квартирой). То есть ведет себя как енот, который срет на полянку. «Это моя полянка! Я здесь уже насрал!» Мне трудно понять, как срущий енот может вызвать умиление. Как вообще можно иметь дело (в том числе ложиться в постель и заниматься любовью) со срущим енотом?
Но если эта женщина, уставши собирать носки под диваном и мыть небрежно отодвинутую тарелку, попросит своего енотовидного ротвейлера на выход, со всех сторон раздастся крик, что любовь должна все преодолеть и перетерпеть, понять, простить, забыть, не обращать внимания… «Иначе это не любовь вовсе!».
Эти возгласы я слышу всякий раз, когда пишу в своих рассказах о том, как люди, которые сначала любили друг друга – потом разочаровываются друг в друге, или встречают кого-то другого, или изменяют, или расстаются-разводятся. В общем, в ответ на весь поток вполне обычных (никто никого не бьет, не предает, не выгоняет из дому на мороз), заурядных любовных коллизий – тут же выскакивает пяток активных читателей. Сложив губки бантиком, они начинают известную песню:
«А любви-то тут и нет. Это вовсе даже не любовь. Значит, этот персонаж (или даже сам автор) так и не узнал, бедный, что такое любовь!»
Недавно я услышал нечто совсем радикальное: «Любовь не проходит! Если она прошла – значит, это была не любовь!»
Отлично. Теперь я понял, что объединяет простых героев моих нехитрых рассказов – и персонажей и таких гигантов, как Пушкин, Байрон, Некрасов, Чехов, Тютчев, Блок, Пастернак, Ахматова, Гумилев, Маяковский… Они просто не знали, бедняжки, что такое любовь!
Но смех смехом, но всё же. Что ж она такое? Эта ваша «настоящая любовь», до которой бедному Пушкину не достать, а ущербному Тютчеву не дочувствовать?
Сейчас я вам ее покажу. Картинка из жизни. Давно это было, но забыть не могу. Лето. Недалеко от Московского ипподрома. Дворы. Тропинка к овощному магазину на Беговой улице. Вижу: идут – парень до тридцати, и женщина, его жена, моложе. Он впереди, она чуть сзади, в трех-пяти шагах. Он в грязной расстегнутой на груди рубахе и мятых брюках, она – в коротком ситцевом платье. Он коротко и неаккуратно стрижен. Она с пучком светло-русых волос, выбиваются прядки. Он небольшого роста, но очень жилист, широкоплеч, силен. Она – стройная, красивая лицом. Беременная на седьмом месяце, не меньше. У него глаза сощурены, губы бескровные, в ниточку, скулы бледные. На лице у него ярость. У нее царапина на лбу, красная щека, в кровь разбитый и вспухший рот.
Он идет, широко расставив локти, стараясь задеть кого-то из прохожих. Нарывается на драку. Она идет следом и всхлипывает: «Не надо, не надо…» Он коротко матерится в ответ, не оборачиваясь; бросает матерок через плечо. Вот он сильно задевает какого-то мужика. Тот пошатывается, отшагивает в сторону, решает не связываться. Она плачет: «Не надо! Не надо!» Он идет дальше, задевает еще одного, двух, трех. Никто не хочет с ним драться. Они идут дальше. Жена пытается его остановить, дергает за рубашку. Он отшвыривает ее руку.
Но вот он задевает четвертого. Тот глядит на него, отбегает в сторону, хватает с земли толстый кусок ржавой арматуры. Приближается. «Не надо! – рыдает она. – Умоляю! Умоляю!» «Уведи его!» – командует мужик. А парень лезет в драку. Она хватает его сзади за обе руки, прижимается нему своим животом, кладет голову ему на плечо, рыдает, слезы льются. «Уйди, сучка!» – орет он, вырывается и шагает к мужику. Мужик прилаживается, как точнее ударить его арматурой. Замахивается. Женщина бросается между ними, кричит что-то между «не надо» и «умоляю». Мужик громко сплевывает и уходит. Парень дает жене пощечину. Ее слезы пополам с кровью брызжут параллельно тротуару. Она берет его под руку. Он вдруг успокаивается. Они идут рядом. Скрываются за углом.
Это любовь? Любовь, мои дорогие, любовь... С двумя «ф» на конце.
