Покаяние Тенгиза Абуладзе

Автор: Диляра Тасбулатова

31 января – столетие Тенгиза Абуладзе, одного из лучших грузинских режиссеров, который наиболее известен благодаря «Покаянию», антисталинской картине, снятой на «Грузия-фильме» в обстановке строжайшей секретности. Причем еще при Андропове: в широкий прокат она вышла уже в Перестройку.

…Собственно, именно этот фильм - разумеется, отчасти (от небольшой, не будем преувеличивать, части) - в своем роде и спровоцировал …Перестройку. Как ни странно.

Прозвучав как взрыв в кромешной тишине благорастворения воздухов развитОго, как выражались партийные бонзы того времени, социализма, то бишь застоя. Вообще-то дело невиданное: как, простите, какой-то фильм, каким бы великим он ни был, может способствовать тектоническим общественным сдвигам?

Потому-то его и боялись выпускать в широкий прокат, поначалу демонстрируя только своим, на закрытых просмотрах в московском Доме кино. Потом, как известно, пошло-поехало, картина шла во многих кинотеатрах страны, тогдашнего СССР. Сказать, что он затронул, потряс и шокировал народные массы, было бы явным преувеличением, более того – идеализмом. Другой вопрос, что широкие слои интеллигенции, причем от Москвы до самых до окраин, что тоже немаловажно, смотрели картину, затаив дыхание, были шокированы, потрясены, взбаламучены…

Действительно, шок. Впервые об ужасах сталинизма было сказано так прямо и недвусмысленно, хотя и в форме притчи (чем многие были не совсем довольны, мечтая о большей достоверности в стиле док.). И впервые, что еще существеннее, автор взял на себя ответственность потребовать, ни много ни мало, покаяния. От всех, а не только приближенных и семьи тирана, внук которого, если вы помните, как раз не выдержал тяжести родового проклятия, покончив с собой. В фильме, не в жизни (в жизни, если мне не изменяет память, внук гордился дедом, ну а внучке тов. Сталина, живущей в Америке, было и есть плевать на свое происхождение).

Известно, что съемки патронировал Шеварнадзе, что фильм снимался под эгидой грузинского телевидения (чтобы не везти потом в Москву на утверждение), что проекту тайно сочувствовали какие-то важные чины на Лубянке и пр. То есть еще до своего появления он был неким событием, призванным всколыхнуть наше вечное болото.

Что вполне себе удалось – в конце января 1987 года состоялся его первый открытый показ: в Москве, в кинотеатре «Тбилиси», открыв неделю грузинского кино. Что – внимание! – положило начало широкомасштабной антисталинской кампании по всей стране.

Вот это да. С произведением искусства такое случается очень редко – мне на память приходит только мировой скандал с «Сатанинскими стихами» Салмана Рушди, едва не стоившими ему жизни.

«Покаяние», о котором говорили все эти годы (почти сорок лет прошло), то громче, то тише, имеет двойственный эффект: иным фильм кажется «перемороченным» метафорами и слегка, возможно, нелепым, громоздким, отчасти моралистическим, хотя все отдают должное его смелости. Он был первым, что вы хотите. Впрочем, нет, иные антисталинские картины вышли почти одновременно с ним, но так мощно не прозвучали, да и помнят их разве что специалисты.

То есть определенная магия, размах замысла, страсть, чистота помыслов автора, да и необычная форма, притчи, сделали это произведение незабываемым. Таким образом «Покаяние» вышло за рамки произведения искусства, став событием общественно-политической жизни страны.

Хотя, конечно, сделан он не так чисто, как «Древо желания», фильм, близкий к совершенству. Да что там близкий – прямо скажем, совершенный. Великий, где Абуладзе достиг гармонии формы и содержания в невиданной концентрации, хотя почему-то считается, что «Древо», центральная часть трилогии («Мольба» - «Древо желания» - «Покаяние»), - всего лишь один из. Абуладзе и сам так считал, и, возможно, внутренняя связь между ними прослеживается, хотя не столь явно. А уж стилистически они просто полярны.

Вот эта центральная часть, то есть «Древо желания», которому уже почти полвека (фильм закончен в 1977-м), и является, наверно, главным произведением этого режиссера, притом что никто не умаляет громадного значения «Покаяния».

…Когда я намедни обмолвилась в соцсетях, что хочу написать о «Древе», подружка мне выслала интервью Мераба Мамардашвили, другого великого грузина, где он говорит об уме интуиции (без запятой – то есть ум, присущий интуиции), когда бессознательное вырастает в образы, минуя сухой интеллект. Интуиция (ну, я так толкую, извините, если что) сама, как это случилось в «Древе» (и не совсем удалось в других его картинах), вывела Абуладзе на верную дорогу такой концентрированной образности, что просто дух захватывает. Каждый кадр этой картины (я подчеркиваю - каждый) - живое овеществление особого мира, в который она погружена: и живого мира старой, еще архаичной, Грузии, и мифа о ней же. Одновременно. Вы хоть сто раз смотрите, не поймете, как это сделано, швов не обнаружите, как ни старайтесь: как не найти их, скажем, у Брейгеля в его пейзажах. Метод это или дыхание жизни, неясно. То есть ум интуиции. Никакой намеренности – красота божьего мира будто идет из глубин бессознательного. У художника, в данном конкретном случае - у Тенгиза Абуладзе.

Но самое удивительное, что этот миф во всей его полноте и чуде уже подвержен коррозии – на самом деле это ведь трагедия гибели двух влюбленных, грузинских Ромео и Джульетты, уничтоженных той самой архаичной Грузией. А не, скажем, любование утерянного грузинского рая. Так работал и Резо Габриадзе, на тонкой грани мифа и трагичности существования.

Стиль «Мольбы», поставленной по мотивам произведений великого грузинского поэта Важи-Пшавела, первый в этой трилогии, навеян так называемым поэтическим кино шестидесятых с его статичностью, медленным ритмом и, извините, некоторым возвышенным занудством. «Кино не для всех» в форме притчи, длинных стоячих планов, полных символов и иносказаний.

«Древо» с его полнокровным юмором, естественностью и в то же время возвышенной красотой, равной великой живописи, появится через 9 лет, в 1976-м (над «Покаянием» Абуладзе начнет работать еще через пять, в начале восьмидесятых). И именно «Древо», как совершенное произведение искусства, останется в истории кино. Если, скажем, уйдет потребность в переосмыслении опыта тирании, что пока, простите, незаметно. В этом случае «Покаяние» станет принадлежностью истории, причем не только истории кино, потеряв свою актуальность.

До трилогии Абуладзе пробовал свои силы в комедиях, как бы укорененных в родной почве: и вот там чувствовалось сильное влияние, что правда, то правда, итальянского неореализма (что московские критики ставили ему в упрек). Но уже в фильме «Я, Илико, бабушка и Илларион» чувствовалось и другое – то бишь почва Грузии и ее же судьба: иногда просто в построении кадра (ну, «ум интуиции», помните). То есть Абуладзе постепенно рос до своего шедевра, до «Древа желания», в котором сумел выразиться во всей полноте своего таланта.

Помнят его, однако, именно за подвиг «Покаяния», в прямом и переносном смыслах. Так бывает. Ибо именно он и никто другой, пусть на время и посредством всего-то фильма, переломил историю страны, даже если она пойдет вспять. Такое не забывается.

«Покаяние», между тем, и добило его: истратив все силы на этот, как сейчас говорят, проект, он больше ничего не успел сделать, умерев довольно молодым. Сталин, условно говоря, отнял у него последние силы.

Удивительная судьба, нелинейная, в чем-то экзотическая: Тенгиз Абуладзе выделяется даже на фоне грузинской режиссуры, где талантов пруд пруди.

фото: ИТАР-ТАСС/Архив; kinopoisk.ru