Радио "Стори FM"
Фестиваль NET: Спектакль эстонского театра NO99 «NO43 Грязь»

Фестиваль NET: Спектакль эстонского театра NO99 «NO43 Грязь»

Грязь-грязь-грязь, раз-два-три

Музыкально-сценический коллаж. Пластический спектакль.

Гвоздь последнего фестиваля NET– последний спектакль эстонского театра NO99 «NO43 Грязь». Это буйный, мокрый, несдержанный, громкий стыдный и грязный рейв – бред, сборище, мутный танцпол.

Дискотечные ритмы раскачивают очередной корабль дураков. (Кстати, именно NO30 Ship of Fools стал спекталем-прощанием с эстонским зрителем). Правила простые – танцуют все, топчутся и кувыркаются в грязи обыденности и щемящей мучительной обездоленности. Любят и мучают друг друга в тесном семейном кругу без тормозов и понятий о хорошем вкусе и здоровом образе жизни.

Свою кончину эстонский театр NO99 обозначил уже в названии. Обратный отсчет. Проект должен был завершиться 100-ой постановкой. Правда, все случилось раньше и не по плану. Грязная сторона жизни, которая как раз и являлась источником вдохновения для создателей неординарных перформансов, хепэнингов и театрализованных зрелищ, внесла свои коррективы. Общим решением труппы и ее руководителей театр объявил о завершении проекта Theatre NO99 во всеуслышание – торжественно, печально и очень осознанно. В этой попытке понять и принять происходящее, каким бы мутным и абсурдным оно ни было, мне и видится миссия беспокойного театра. С 2005 года театр реализовал немало скандальных, провокационных и просто хороших проектов… Участие в фестивалях Австрии, Германии, России, Литвы, Нидерландов, Финляндии, Швейцарии, Франции и Польши принесли шумный успех и международное признание. А последний спектакль по стечению обстоятельств состоялся в Москве на сцене Электротеатра в рамках фестиваля NET, пригласившего спектакль «NO43 Грязь» задолго до судьбоносного решения о закрытии театра. На такое событие собралась вся продвинутая театральная общественность, а кому места в зале не досталось, смотрели прямую трансляцию, организованную предприимчивым NETом совместно с Яндексом.

Топкая, вязкая, громко чавкающая грязь плотным слоем покрывает сцену. Четыре тонны земли, эстонский театр NO99 прилежно захватил с собой на гастроли. Постановщики – известная художница Эне-Лийс Семпер и режиссер Тийт Оясоо (бывший художественный руководитель театра) вдохновились декадентским романом Федора Сологуба «Мелкий бес» про морально-нравственный кошмар российской глубинки, про всевластных бесов, плотно сидящих внутри не только каждого индивида, но в центре любого духовно нищего сообщества.

Второй источник вдохновения - «Возможность острова» Мишеля Уэльбека –– радикальная антиутопия 21 века про исчезновение человеческого в человеке несмотря на новейшие технологии, позволяющие продлевать существование индивида практически до бесконечности. При всей внешней несхожести оба произведения с бесовщиной обходятся запросто, без надрыва и лишних стенаний. Вот и здесь, на спектакле эстонцев, мы оказываемся готовыми принять неряшливость и грубость действительности, лицезреть ужасающую откровенность отношений, выносить монотонность, скудость существования, цинизм и жестокость среды, в которой, как умеют, копошатся малоприметные персонажи.

Спектакль начинается задолго до того, как зрители расселись, и свет в зале погас. Девять человек с нарастающим усилием втаптывают грязь в подмостки, сосредоточенно глядя себе под ноги. Электронный звон, в лучших традициях минимализма, распространяет навязчивое свое присутствие. Темп нарастает, музыка становится все громче, экзерсис сопровождается громкими выдохами «ха-а! ха-а!». В ритм попадают не все. Явно выбивается из общего строя физзарядки возрастная женщина в цветастом платье и нелепых черных колготках. Она выглядит растерянной.

Мне вспоминаются разминки перед «телесно-ориентированными» групповыми психотерапиями. Участникам предлагается побегать, попрыгать, похлопать в ладоши, чтобы хоть как-то «оживить» свое тело и начать различать его сигналы.

По периметру сцены расположены высокие проемы: двери-окна-зеркала, они будут то поглощать, то выталкивать героев обратно в грязь. Ровно 20 минут артисты бегут на месте, потихоньку выбиваясь из сил.

Нагнетается психоделическая атмосфера. Однако неистовство, сомнительные проказы и даже оргии на протяжении всего спектакля выглядят более чем обыденно и намекают на реальную подоплеку событий.

«Отключитесь от мобильных сетей, не фотографируйте, не снимайте на камеры, мы начинаем», - сообщает один из персонажей. Незамысловатая вальсовая музыка оживляет застопорившуюся картинку топтания. Артисты ходят, как-то взаимодействуют, девушка с тонкой талией в зеленом платье с пикающим телефоном нервно беспорядочно перемещается по сцене. Намечается любовный треугольник. «Мама» бьет «папу», «старший сын» вступается.

griyz.jpg

Очень похоже на модный ныне жанр групповой терапии, именуемый «расстановками». Его придумал Берт Хеллингер – немецкий психолог и одновременно священник, открывший феномен «заразительности» эмоций. Оказалось, что стоит постороннему человеку оказаться внутри семейной системы, как он начинает физически ощущать ее перипетии, «хватает» не только душевные, но и физические «болячки» задействованных в жизненной драме членов сообщества. Это происходит примерно так, как если бы Вы зашли в чужой дом, где произошел скандал, крупная ссора или просто плохое известие обрушилось на домочадцев. Вы ничего не знаете о произошедшем, но начинаете кожей чувствовать волны события, выталкивающего или наоборот засасывающего Вас в свой молчаливый круговорот. Сама метода «расстановок» настолько зрелищна и так завораживающе мистична, что превращение ее в перформанс всегда казалось мне вопросом времени. Суть в том, что законы групповой динамики, в расстановках приобретают выраженную чувственность, телесность. И потому современные теории про цикличность жизни группы, про системную взаимозависимость всех ее элементов, ментальную запрограммированность и, в конечном счете, предначертанность «судьбы» социальной группы становятся зримыми и захватывающе интересными.

Между тем хореография спектакля набирает обороты. (За динамичную, агрессивную, откровенно сексуальную хореографию отвечает Юри Наэль).

«Старший сын» мечется, пристраивается к дяденьке в бежевом костюмчике, «папаша» падает в грязь (что хочу, то и ворочу!). «Мамаша» его отчаянно бьет. «Девушка в зеленом» уткнулась в угол. Вся «семейка» выдергивает мужика из грязи. Бабка за дедку, дедка за репку. Вальс, вальс!!!

Роли смещаются, с трудом различаю, кто есть кто, но незаметно втягиваюсь в происходящее и ловлю себя на том, что пытаюсь удержаться на эмоциональном плаву и не провалиться в разворачивающуюся историю. Благо между зрителем и сценой выстроена прозрачная перегородка, спасающая, как выяснилось, от грязи не только «материальной».

«Невеста в голубом» бьет мужика по роже. «Девушка в зеленом» заботливо снимает со «своего» парня соринку, а он у нее (в благодарность, наверное) выдергивает волосок из головы…. Невеста что-то нашептывает мамаше. Дислокация. Пары разбегаются по углам. Увалень в голубой рубашке грязно пристает к невесте, за что получает яростный плевок в лицо.

kollektiv.jpg

Похоже, происходит некое перераспределение ролей и перестройка взаимодействия. Намечается кризис. Нормальный этап жизни группы. Стремление к изменениям хоть и угрожает самому существованию системы, однако является животворящей силой развития и необходимым условием адаптации. А по Хеллингеру - это еще и возможность выявить патологию развития: найти слабые места в организме семьи, уделить должное внимание звеньям ранее забытым, найти подобающее им место. Элементы структуры меняются местами до тех пор, пока «тело» семьи не начнет свободно дышать, переваривать, испражняться.

Мамаша с папашей тем временем вышмыгивают на авансцену в ритме танго. Такой «романтический» заход не мешает торжественно уложить мамашу в грязь. Семейная система стремится к гомеостазу. Любой ценой. Пусть и порочными методами. Если что-то угрожает равновесию, необходимо срочно устранить причину и восстановить баланс сил, невзирая на методы и последствия. Например, семья исключает неугодного члена. Тогда другой заступает на его место и, сам того не ведая, выполняет функции почившего или удаленного из памяти рода алкоголика или убийцы, которого все остальные члены сообщества стеснялись, избегали, но так или иначе крутились вокруг этого «неудобного» существа в инстинктивном стремлении сохранить систему их породившую. Род, его корни держатся, по Хеллингеру, на эмоциональных связях.

«Зеленое платье» с «бежевым костюмом» крутятся в аттитюдах, подпрыгивают и упорно втаптывают себя в грязь. Падают, наконец, плашмя, лицом в месиво. Не похоже, кстати, что земля эта многострадальная умеет забирать и успокаивать вечным сном. Адово горнило непрекращающихся мук работает как вечный двигатель ─ чавкает, засасывает и снова выталкивает.

deva.jpg

«Девушка в голубом» тем временем совокупляется с кем-то у простенка. «Мамаша» теребит «рыжего сыночка» за воротничок, и как-то не совсем по-родственному заключает в объятия. Рыжий убегает от брошенной в грязь невесты, но трое других (если я ничего не путаю!) с остервенением насилуют поверженную, с наслаждением закидывают ее комьями грязи. Утомились. Подоспела «мамаша», пытается окончательно закопать «зеленую».

Система работает по неведомым своим законам, обеспечивая функционирование каждого ее элемента. Сексуальные игры – не извращение, не отступление от общепринятых норм, а природный механизм, позволяющий группе обеспечить свое конституционное выживание, несмотря на опасность идеологического и физического разложения.

Таскают за волосы друг друга. Приходится разливать их струей воды из шланга. Обнимаются. Похоже, семейка утихомирилась, но лишь на какое-то время.

Механизмы жизнеобеспечения требуют не только подвижности персонала группы, но и мощной эмоциональной составляющей, подпитывающей энергетику системы. Эмоции делают группу уникальной и эстетически значимой.

Звон колокольчиков, колоколов, уличные голоса освежают мрачную картину растления, разворачивающуюся с эпическим величием.

Три женщины и трое мужчин скукожились, дрожат испуганные сторонними звуками, эхом нездешних голосов.

«Вампир» в голубой рубашке истово «расчленяет» невесту, которая «на попа» становится в надежде остаться живой. Насильник уверенно пользует жертву и выкидывает безжалостно.

gruppa.jpg

Направляется к «зеленой». Замогильные голоса усиливаются. Душит, ест, насилует. «Зеленая» отчаянно воздевает руки вверх, и вдруг низвергает убийцу. Падает обессиленная. Ведро воды выливается на героиню. Возникает текст. Вампир в майке орет: «штаны вниз!».

«Зеленая» стоит на окне, задирает платье, напевает нежно и застенчиво: «выбираю-выбираю раз-два-три-четыре…». Все происходит в ритме и стиле «жених и невеста тиле-тиле тесто».

Команда «штаны вниз» звучит снова и снова. Прочий народ дружно скандирует: «Не надо, не надо!».

Сынок неугомонный падает-таки на мамашу. Инцест?!

– Стоп!

– Аллилуйя!

– Это работает

– Мы выбили из них всё дерьмо!

– Теперь они это едят!

– Подойдите ко мне и поцелуйте меня в рот!

Барабанный набат. Звучит как запрет, вето, табу. (Господи, где же это вожделенное табу, откуда оно вообще берется?)

ruki.jpg

Противоречия между личностью и ближайшим социумом Берт Хеллингер называет работой с границами совести. Принято считать, что совесть является индивидуальным достоянием. Хеллингер же считает, что это не совсем так. Совесть формируется опытом предшествующих поколений, а человеком, принадлежащим к семье, роду только ощущается.

На этом этапе моё зрительское эго еще в состоянии ощущать морально-нравственные пределы происходящего. Но дальше трясина разворачивающегося действа укачивает сознание, я воспринимаю уже не отдельных персонажей, но некий эстетически завершенный объект, который пленяет совершенством конструкции. Я вижу отшлифованные детали конструкции, и меня не слишком беспокоит их происхождение. Вспоминаются прекрасные мозаичные фрески Вима Дельвуа в капелле Drongenhof, собранные из рентгеновских снимков в момент совокупления.

Тем временем мамаша выпросталась из грязи, сынка узнала, милует.

– Стой

– Нельзя что ли?

– Это почему же?

Сосредоточенно грязь мальцу в ширинку засовывает.

– Всё превратилось в грязь.

– Мы что, переезжаем? (Правильный, кстати, вопрос со стороны великовозрастного, но все еще зависимого от родительской системы существа)

– Давайте водки выпьем! (Ответ поражает своей универсальностью).

Мозг переходит в режим отключения логики. Тело само знает, что ему делать и чувствовать.

Звучит дискотечная музыка.

– Музыка – вот мой наркотик!

Танцуют все. Танцуют до упаду.

– Сядь мне на лицо, – изрыгает персонаж, стоя на коленях перед «зеленой»!

– Держи себя в руках, – предупреждает кто-то другой!

Ползут по сцене как гусеницы, сворачиваются и растягиваются, носом скребут землю. Темп нарастает.

Парочка с «зеленой» тонет в судорогах пьяного секса. Девица сует свои руки парню между ног. Как будто цепляется за свое «счастье». Ее оттаскивают. Тишина. Белая простынь высвечивается световым кругом.

Желе живой массы потихоньку утрясается и выравнивается.

Появляется Книга.

– Этот мир, кажется, был сплошным недоразумением. Открывается новая Библия.

– Как вы будете служить мне? – провозглашает главный чтец.

– Как вы будете служить мне? – повторяет угрожающе.

– Не скажу, придумай сам!

– Лечь!

Красный зловещий свет выжигает пространство.

– Наделать под себя и подтереться!

Молятся, бьют челом.

«Зеленая» обнажается. Стоит как идол, как истукан. Табу и тотемы обозначают границы дозволенного. Так система обозначает свои границы.

Участники оргии бьют челом перед новоявленной святой.

– Я выбираю его!

Опять грохочет умопомрачительная дискотека.

– «Зеленая» жжет, народ бьётся в ритмичных оргазмических конвульсиях.

Пауза. Разрядка. Хохот наркотического угара.

– Пусть меркнет ложь!

Нежный романтический вальс опять прокрадывается в хаотическое действо. Разрозненные выкрики перекрывают монотонное хлюпанье грязи:

– Меч зарыли в гребаное дерьмо!

– Мы сделали это!

– Слава Господу!

Формат становится более строгим и понятным. Устройство обнажает свои нехитрые, но безотказные механизмы. А мы удивляемся или недоумеваем, потому что в обыденной жизни обречены находиться внутри групповой системы, и потому не в состоянии оценить совершенство и жизнеспособность ее конструкции.

«Мамаша» снимает с «сынка» штаны. Голый, он рыдает как провинившийся школьник. Сидят вдвоем в грязи, «мамаша» пытается утешить бедолагу. С облегчением обнажается, выставляет напоказ уставшую грудь.

Парочку окатывают холодной водой из шланга.

Маршируют:

– Поцелуй меня в задницу!

Апофеоз. Орган. Все падают на колени. Бредут куда-то согбенные фигуры. Жуткие голоса неведомых птиц сопровождают странное шествие.

Ночь, пустыня, путники, рев диких зверей.

Ведра пустые. Голод? Земля не родит?

Исход. Красные прожекторы. Орет какое-то ночное существо. Глас вопиющего в пустыне? Ставят свечи к каждому окну. Всё затихает, темнеет. Внезапно наступает утро. Кряхтя и постанывая участники вакханалии просыпаются, обнаруживают себя в привычной грязи. Система прочно держит вожжи своей упряжки. Колокола. Беспроглядная тьма пульсирует красными всполохами. Высвечиваются статичные мизансцены. Центростремительные силы загона возвращают миропорядок на круги своя. Грязь равномерно покрывает сцену и обессиленных людей – грязь-грязь-грязь, раз-два-три.

Автор: Наталия Смирнова-Гриневич

фото: пресс-служба фестиваля NET; Фото сайт Театра NO99