Автор: Диляра Тасбулатова
Денис Драгунский выпустил новый сборник рассказов – «Третье лицо».
Драгунский, бывший политический аналитик, а еще раньше – знаток византийских манускриптов (как-то он признавался, что в юности считал - с теми, кто не знает древнегреческого, и говорить-то не о чем; потом, правда, смягчился), начавший писать прозу аж в 57 лет, впал, что называется, в «ересь простоты».
Как там у Пушкина? Поэзия должна быть глуповатой, вот как. И проза – тоже, то бишь, не поймите превратно, не то чтобы «глуповатой», она НЕ должна быть филологической, витиеватой, не должна кружить голову длинными конструкциями или намекать на какие-то особые «духовные», нам, людям простым, не ведомые прозрения автора.
Но что тогда, спросите вы, она ДОЛЖНА? Ну, на мой непросвещенный взгляд, оговорюсь. А так, конечно, пусть цветут все цветы, вольному воля, спасенному, как говорится, рай: пишите и обрящете, дело хозяйское. Пишите. Витиевато после Гоголя, поучительно после Толстого, манерно после Набокова. Дело ваше.
Вот только читать это невозможно – так и кажется, что попал в какие-то дебри шизофилософии, в какой-то ад архаики, в пыльную библиОтеку чертей или в лабиринт больного сознания, откуда можно безболезненно выйти, разве что отложив чтение. Со мной такие казусы случались – в гостях на даче, например, когда читать нечего, ночь, бессонница, и ни одной, черт побери, книги, кроме романа о духовных исканиях инженера Калугина.
Из-за чего я и решила в конце концов, что писать надо просто –умственное прячем, прямо в подтекст его, туда, два пишем, пять в уме.
И еще. Многие его рассказы напоминают сценарии – причем не те, которыми нас кормят изо дня в день, не особо утруждаясь правдоподобием, да и бог бы с ним, дело обстоит еще хуже: вся эта жвачка настолько предсказуема, что и пятилетний ребенок догадается, что православная девушка, выйдя за олигарха, в конце концов утянет его в какой-нибудь там город Мышкин на Волге, подальше от развратной Москвы. К простым, неиспорченным людям.
У Драгунского, конечно, нет ни олигархов, ни провинциальной глуши, а если и есть, то этот безобидный уголок у него порой выглядит как Твин Пикс, то есть столь пугающе, что и олигарх растеряется. В одном таком, помню, командированный при деньгах вдруг ни с того ни с сего подарил пятитысячную одной девице, и тут же другие навалились скопом, убили и ограбили, хотя вроде были равнодушными профи-проститутками при строгом сутенере.
А вот вам народная, да и просто человеческая нравственность: рассказ «Звери», где волонтеры Тамара и Никита едут раздавать гуманитарную помощь беженцам. Те крадут еду у товарищей по несчастью, устраивают драку: «звери, настоящие звери!» - вздыхает Тамара, а потом на обратном пути прямо в машине соблазняет Никиту. Она беременная, он изменяет жене, но никаких душевных терзаний – они просто получают мимолетный кайф, раз уж подвернулся случай; так кто же здесь звери?
Я, собственно, о том, что это проза, как ни крути, при всей ее видимой простоте, - постмодернистская, со всеми признаками литературы конца. Постгуманистическая, если говорить серьезно: скажем, внутренний голос какого-нибудь героя его рассказов, вопреки его бытовому поведению, открывает нам мир бессознательного, где человек не равен самому себе. Хотя и решает, предположим, простой вопрос: даже не «жениться или нет» (рассказ «Как в кино»), а всего лишь – сказать совсем не страшную правду, или на всякий случай все-таки увильнуть, отшутиться («О гордости и покаянии»). Все эти посторонние соображения, выгода, расчет, неуверенность в себе, тяга к сильным мира сего, слабость и склонность к мелкому предательству – в общем, эта человеческая комедия предстает перед нами во всей своей полноте. Как, например, в неожиданно длинном рассказе (или короткой повести) «Вдовы и сироты», завершающем сборник.
Так называемое «знание жизни» здесь не поможет – жизнь, знай ее или не знай, сама вывернет куда захочет. Вы можете себе представить, что такое «изнасилование через третье лицо»? Прочитайте рассказ Драгунского, давший название всей книге.
Естественность поведения персонажей (недаром кто-то говорил, что они и есть живые люди, живее нас, из плоти и крови, нас забудут, а Наташу Ростову – нет) – довольно сложная составляющая писательского мастерства. Недаром опять-таки Толстой страшно опасался ходульности Вронского, даже уродовал его специально (короткие руки, плешь и пр.). Но и Вронский вырвался – ну нет у него ни плеши, ни коротких рук, что тут поделаешь.
Конечно, странно сравнивать, но даже самые отрицательные герои Драгунского - по-человечески интересны. Вообще же на сотню негодяев, циников, трусов и безумцев в этой книге от силы наберется человек пять честных, добрых, нормальных людей – Лигнер (рассказ «Наследство»), продюсер Сергей Аполлонович («Хороших сценариев нет»), Марина («Свадьба на восемь персон»), Лариса («Вдовы и сироты» - к слову сказать, выписанных так же выпукло, как герои «отрицательные». Сложен человек: звучит банально, только не в интерпретации этого автора.
Ко всему прочему, у Драгунского явственно прослеживается связь времен – от семидесятых, времен его юности, до сегодняшних дней, эволюционируя вместе со страной, или вместе ней же деградируя. Есть у него прямо-таки трифоновские сцены, когда тяжелый быт становится преградой на пути осуществления самых скромных планов, не говоря уже о крупных, важных, судьбоносных (рассказ «Уругвай»). Но быт не существует отдельно от большой истории, которая жует и глотает человека – как в рассказах «Экстремизм», «Стилистика» и особенно «Маркиза и черт», где юная героиня сходит с ума и убегает в бредовое секретное метро, потому что ее мозг раздавила собственная элитарность, она ведь дочка погибшего атомного генерала - роскошная квартира, надменная мама...
Бывший советский человек Драгунского несет в себе родовую травму, своего рода проклятие, даже если родился уже в перестройку – генетически-то он советский, куда тут денешься. Не партия, так ипотека, не ипотека, так нищета – которую, делать нечего, мы часто поэтизируем (рассказ «Пропала жизнь!»).
Тем не менее в этих ума холодных наблюденьях нет привычной горечи: Драгунский пишет, как бы это сказать, не знаю – духоподъемно, оптимистично? Да нет, реалистично, наверно, – не в смысле описательно-подробно, пишет он как раз стремительно, сжато, ритмично, в смысле - органично. Так не бывает, но так бывает.
Можно сказать, что его проза – в своем роде еще одна энциклопедия русской жизни, еще одна человеческая комедия с тысячами персонажей и извивами их судеб, еще одна эпопея о времени, какофонию которого, поймав верный звук, описать почти невозможно…
Удается это немногим (см. выше), мешает опять-таки старинная русская забава, то бишь склонность к красивостям.
Драгунскому – удается. Хотя он умеет писать по-настоящему красиво, с неожиданным разворотом внутренней темы – рассказ «Красивая и молодая», неожиданная прозаизация знаменитого стихотворения Блока «На железной дороге».
Ну и если говорить о книге, как о произведении искусства, о чем-то завершенном, то, простите за трюизм, не последнюю роль здесь играет обложка, как прием концептуальный. Обложку сделала дочь автора, Ирина Драгунская, редкий случай уместного «семейного подряда», когда художник понимает автора не только и не столько в силу родственной близости. В конце концов «кисти» (или как сказать?) Иры принадлежат и другие обложки, не менее выразительные, отражающие авторский посыл и посылающие сигнал читателю.
фото: личный архив Д. Драгунского
