Радио "Стори FM"
Привидения с Садовой

Привидения с Садовой

Автор: Дмитрий Воденников

Булгаков-гражданин коммунальные квартиры презирал как класс. А   Булгаков-писатель коммуналку на Садовой буквально воспел, и не в одном романе, – таким бесценным источником   героев, образов, типажей она оказалась

Михаил Афанасьевич не любил соседей. Собственно, тогда их никто не любил (время коммуналок), но Булгаков соседей не любил особенно страстно. «В десять часов вечера под Светлое Воскресенье утих наш проклятый коридор. В блаженной тишине родилась у меня жгучая мысль о том, что исполнилось моё мечтанье и бабка Павловна, торгующая папиросами, умерла. Решил это я потому, что из комнаты Павловны не доносилось криков истязуемого её сына Шурки. Я сладострастно улыбнулся, сел в драное кресло и развернул томик Марка Твена. О, миг блаженный, светлый час!»

Но не тут-то было. В десять с четвертью вечера в коридоре трижды пропел петух.

Это писатель так описывает своё пробуждение в знаменитой теперь квартире на Большой Садовой, дом 10. Квартира имела номер 50 (это теперь все знают) и была первым московским жильём Булгакова. Писатель со своей первой женой Татьяной Николаевной Лаппой жил в этом доме с конца сентября 1921-го до осени 1924 года. Эти три года Булгаков запомнил надолго.

На Большой Садовой

Стоит дом здоровый.
Живёт в доме наш брат –
Организованный пролетариат.
И я затерялся между пролетариатом,
Как какой-нибудь, извините за выражение, атом.

Такие немудрящие стихи написал сам Михаил Афанасьевич. В конце сентября 1921 года, после тяжёлых жизненных потрясений и полных невзгод скитаний, Михаил Афанасьевич Булгаков «приехал без денег, без вещей в Москву, чтобы остаться в ней навсегда». Но потрясения решили от него не отставать. Ибо навсегда с ним намеревались остаться и бабка Павловна, торгующая папиросами, и даже петух.

А что удивительного? Почему в московской квартире не может жить петух? Вот вы же живёте! А у некоторых даже поросёнок. Да-да, вы не ослышались. У вышеупомянутой соседки Булгакова Павловны полгода в комнате жил поросёнок. Как его уж звали, история умалчивает. Как звали петуха – тоже. Но петух не поросёнок, петух поёт. И однажды этот петух запел в десять часов вечера.

Это было странно. Петух же не соловей, как резонно подумал писатель, и вообще-то должен петь только на рассвете. Впрочем, всё скоро прояснилось.

«Неужели эти мерзавцы напоили петуха?» — спросил я, оторвавшись от Твена, у моей несчастной жены. Но та не успела ответить. Вслед за вступительной петушиной фанфарой начался непрерывный вопль петуха. Затем завыл мужской голос. Но как! Это был непрерывный басовый вой в до-диез, вой душевной боли и отчаяния, предсмертный тяжкий вой».

Когда все соседи, включая Булгакова, высыпали в коридор, выяснилось следующее. В коридоре под лампочкой, в тесном кольце изумлённых жителей знаменитого коридора, стоял не известный никому гражданин.

«Ноги его были растопырены, как ижица, он покачивался и, не закрывая рта, испускал этот самый исступлённый вой, испугавший меня». Что же кричал неизвестный гражданин? – спросите вы. А я отвечу: кричал он дословно следующее. «Так-то, Христос воскресе! Очень хорошо поступаете! Так не доставайся же никому! А-а-а-а!!!» И с этими словами он драл пучками перья из хвоста у петуха, который бился у него в руках. Одного взгляда было достаточно, чтобы убедиться, что петух совершенно трезв. Но на лице у петуха была написана нечеловеческая мука. Глаза его вылезали из орбит, он хлопал крыльями и выдирался из цепких рук неизвестного».

Пока неизвестный дерёт хвост ни в чем не повинному петуху, бочком скользнём в комнату, временно покинутую взбудораженными Булгаковыми, и посмотрим, что там.

У Булгакова всегда был свой кабинет – и когда он учился на медицинском факультете Киевского университета, и когда после его окончания он работал врачом. В Москве же Булгаков больше не врач. Первый московский адрес писателя – Большая Садовая, 10, кв. 50 – рабочая коммуна, где он с женой занимал всего одну комнату. Эта комната и была первым московским кабинетом Булгакова-писателя, и спальней, и даже гостиной. Не до жиру, как говорится, быть бы живу. Вот они и жили.

Книжная полка, начала XX века, дерево. Эта полка сохранилась. Всё остальное сгинуло. Первая жена Булгакова Т.Н. Киссельгов (Лаппа) очень об этой утрате горевала. «В комнате этой была мебель – два шкафчика, письменный стол ореховый, диван, большое зеркало... Была даже какая-то посуда – супник белый. А ели мы сначала на белом кухонном шкафчике. Потом, однажды, я шла по Москве и слышу: «Тасенька, здравствуй!» Это была жена саратовского казначея. Она позвала меня к себе: «Пойдём – у меня же твоя родительская мебель». Оказывается, она вывезла из Саратова мебель, в том числе стол родителей. Стол был ореховый, овальный, на гнутых ножках. Мы пошли с Михаилом, ему стол очень понравился, и мы всё взяли и взяли ещё наше собрание сочинений Достоевского в хороших переплётах... Стол был бабушкин, со стороны отца, а ей достался от кого-то из предков...   Потом мы купили длинную книжную полку – «боковинами её были два сфинкса» – и повесили её над письменным столом».

Panorama_Museum.jpg
Комната Булгакова.  В ней он написал свой первый роман "Белая гвардия"
Окинем мысленным взором стену с неутраченной полкой. Что там? А там, перед столом, наклеены разные курьёзы из иллюстрированных журналов, ругательные рецензии, а также заголовок газеты «Накануне» с переставленными буквами, так что получилось не «накануне», а «нуненака».

Главным же в этой комнате всё равно остаётся стол. Он письменный. Вряд ли Булгаков знал эти стихи Цветаевой, но они именно об этом.

Мой письменный верный стол!
Спасибо за то, что шёл
Со мною по всем путям.
Меня охранял – как шрам.

Мой письменный вьючный мул!
Спасибо, что ног не гнул
Под ношей, поклажу грёз –
Спасибо – что нёс и нёс.

Строжайшее из зерцал!
Спасибо за то, что стал
– Соблазнам мирским порог –
Всем радостям поперёк,

Всем низостям – наотрез!
Дубовый противовес
Льву ненависти, слону
Обиды – всему, всему.

Итак, знакомьтесь. Это стол Булгакова. Он массивен, как и положено (раньше так столы строили, не «Икея» нынешняя!). Валентин Катаев писал: «У синеглазого был настоящий большой письменный стол, как полагается у всякого порядочного русского писателя, заваленный рукописями, газетами, газетными вырезками и книгами, из которых торчали бумажные закладки».
За этим столом Булгаков работал каждую свободную минуту днём, но в основном ночами. «Третья моя жизнь цвела у письменного стола. Груда листов всё пухла», – заметил он однажды. За этим столом Булгаковым были написаны «Дьяволиада», «Роковые яйца», «Белая гвардия».

От предыдущих жильцов в комнате осталась, кстати, некоторая мебель: большое зеркало, раскладушка брезентовая, два шкафчика. Позднее часть её была заменена будуарной мебелью, которую Булгаков купил по случаю: «...диванчик, кресло, два мягких стула, туалетный столик с бахромой... два мягких пуфа. Для нашей комнаты эта мебель совсем не подходила – она была слишком миниатюрной. Но Михаил всё хотел, чтобы в доме было уютно». Так говорила Татьяна Лаппа.

Бедная Татьяна Лаппа! Она ещё не знает, что в апреле 1924 года они разведутся. При расставании Булгаков попросит Татьяну никому не рассказывать то, что знает о нём. Интересно, что? Но Лаппа молчит. Всё, что мы знаем о ней и их жизни, – это то, что она провела с Булгаковым самые тяжёлые годы его жизни. В смоленской глуши Татьяна не дала мужу погибнуть от морфинизма, во Владикавказе в 1920 году выходила Булгакова от тифа, а в Москве провела вместе первый, голодный год. И вот она, благодарность! (Хотя какие там благодарности в сердечных делах?)

После развода Лаппа будет пытаться стать машинисткой, станет учиться на швею, даже проработает некоторое время разнорабочей. Но и Булгакова нельзя упрекать: он время от времени будет помогать бывшей жене материально. После получения профсоюзного билета Лаппа вообще поднимется: станет работать в регистратуре поликлиники. Потом выйдет замуж. А потом узнает через семь лет, что Булгакова больше нет на этом свете.

В марте 1940 года она со своим вторым мужем Крешковым собирались приехать в Москву, «и вдруг мне Крешков газету показывает: Булгаков скончался. Приехала, пришла к Лёле (сестре писателя Е.А. Булгаковой. – Прим. авт.). Она мне всё рассказала, и то, что он меня звал перед смертью… Конечно, я пришла бы. Страшно переживала тогда. На могилу сходила».

Мы же сходим не на могилу, а на кухню. Пока скандал с петухом продолжается, выйдем из комнаты, протиснемся мимо орущих и кукарекающих и осмотрим святая святых каждой коммуналки.

Итак, кухня. Коммунальная кухня – всегда сердцевина дома, что уж говорить о «нехорошей квартире». Здесь, именно здесь были владения соседки Аннушки-Чумы. Про неё надо поговорить особо.

Аннушку называли Чумой, потому что она везде вызывала распри. Есть такие люди. «Где бы ни находилась или ни появлялась она – тотчас же в этом месте начинался скандал».

То с сумкой, то с бидоном, а то и с тем и с другим вместе, появлялась Аннушка-Чума самым непредсказуемым образом в самых разных местах. То на рынке, то в нефтелавке (слово-то какое), то на лестнице. Но чаще всего на кухне квартиры № 48. И кто её упрекнёт? Она же тут прописана.

Фамилия её была Горячева, и нрав у неё был соответствующий.

Впрочем, Горячева ещё имела и кличку. «Дура с Садовой». (Многих жителей нынешнего «Фейсбука» так можно теперь называть.)

Надо сказать, что Анна Горячева так запала в писательское сердце Булгакова, что прошла красной нитью по многим книгам Михаила Афанасьевича: и в «Театральном романе» можно её встретить, и в «Самогонном озере», а в рассказе «Дом Эльпит-рабкоммуна» Аннушка задолго до Воланда умудрилась спалить дотла дом на Садовой, где, как известно, и проживала.

Любопытный факт. В 2006 году булгаковскому музею была подарена чудом уцелевшая её фотография – возможно, единственная из сохранившихся (да и не было тогда «Инстаграма», не «фоткали» себя люди каждый день по нескольку раз). Маленькую фотокарточку, сделанную то ли для паспорта, то ли для иного документа, сотрудники музея увеличили и торжественно повесили в кухне коммуналки-музея, в родной Аннушке стихии.

Помните? Коровьев, рассказывая Маргарите о её королевских корнях, сравнил родственные связи с причудливо тасуемой колодой карт. «Есть вещи, в которых совершенно не действительны ни сословные перегородки, ни даже границы между государствами», – говорил Маргарите Фагот. Так вот. Фотографию Аннушки-Чумы, скандалистки, люмпен-пролетариатки, булгаковскому музею подарил её правнук, преуспевающий адвокат, живущий в Швейцарии и владеющий четырьмя языками. Колода перетасовалась отменно.

primus.jpg
Прославленный Булгаковым примус

Но вернёмся в кухню. Итак, здесь шипят примусы (я думаю, что тогда говорили «примуса») и шатается «кошмар в полосатых подштанниках». Здесь сушится бельё. Здесь поют и дерутся. Здесь сжигают в печке паркет. Это адово пекло. Это источник впечатлений и образов для Михаила Булгакова. Здесь разговаривают, как живые, персонажи «Собачьего сердца», «Дьяволиады» и «Мастера и Маргариты».

И тут висит памятка-плакатик. «Большая Садовая, пятый этаж, кв. № 50. Обязательные правила внутреннего распорядка по квартирам и санитарные правила по содержанию жилых помещений, изд. Шеф. О-ва Московского Совета Народного Хозяйства, 1928 год, тираж 20 000 экз., вывешивается на видном месте в каждой квартире». Прочитаем его.

Пункт 15. Ежегодно не позднее 15–30 октября (в зависимости от погоды) жильцы обязаны за свой счёт утеплять квартиру посредством замазывания внутренних оконных рам. С прекращением топливного сезона оконные рамы должны раскрываться.
Пункт 17. Колка, пилка и хранение дров в квартире строго воспрещается.
Пункт 23. Шум, игра на музыкальных инструментах, пение, танцы и громкие разговоры (крики, пререкания) в квартире воспрещаются от 11 1/2 час. ночи до 7 час. утра.
Примечание: Не считается серьёзным нарушением этого правила устройство жильцами праздников с участием гостей, если они не носят характер систематических разгулов (пьянство, оргии и пр.), но с предварительным соглашением жильцов.
Пункт 24. Озорство, брань и другие виды оскорблений в пределах квартиры, носящие систематический характер, могут повлечь за собой помимо уголовной ответственности последствия, указанные в §10. (В этом параграфе написано, что могут и выселить.)
Пункт 48. Безусловно воспрещается спускать в унитазы и раковины кухонные отбросы, тряпьё и всякие предметы: отбросы, тряпьё, барахло и прочую дрянь, так, и всякие предметы, могущие вызвать засорение канализации.
Пункт 53. Прачечные должны содержаться в чистоте. Всякий раз, по окончании стирки, лицо, производившее стирку, обязано: а) подмести; б) вымыть пол и в) убрать золу из очага.

А мы уже проходим в гостиную.

Кстати. Если вы думаете, что в этом коммунальном аде виновата советская власть, то вы ошибаетесь. Не всегда квартира 50 была «нехорошей», но можно сказать, что своего рода «коммуналкой» она была с самого начала. Дело в том, что она никогда не принадлежала одному владельцу, здесь никогда не было отдельных «спален», «столовой» и «кабинета». Здесь, в левом крыле дома, на трёх этажах, ещё в 1904 году было открыто общежитие для слушательниц Московских высших женских курсов Герье. Для этого были попарно соединены квартиры, в частности № 50 и № 41, и в итоге получился длинный коридор гостиничного типа с комнатами налево и направо, без ванных. Скорее всего, эта большая комната с широким окном, находящаяся в конце коридора, служила залом для занятий и отдыха курсисток. В общем, живите все сообща, воплощайте мечты Чернышевского и не петюкайте.

Хочешь знать, как всё это было?

Три в столовой пробило,

И, прощаясь, держась за перила,

Она словно с трудом говорила:

«Это всё. Ах, нет, я забыла,

Я люблю вас, я вас любила

Ещё тогда!» –

«Да».

Это написала Ахматова. Потом она «наелась» коммуналок до отвала, гостиные ушли в прошлое, но у Булгакова гостиная в «нехорошей» квартирке была.

Правда, раньше. До революции.

А потом кончилась.

Но если с «нехорошей квартиркой» всё ясно, то с Маргаритой и её домом вопрос остаётся открытым. Где она жила? Где тосковала по Мастеру? Где, в конце концов, она нанесла на всё тело магический крем, а потом воскликнула: «Невидима!»? Где те ворота, над которыми она пролетала?

В романе нет подробного описания дома Маргариты, но, тем не менее, в нём указаны некоторые детали, по которым можно попробовать погадать, где же главная героиня романа жила? Какое здание Москвы стало её дому прототипом?

«Маргарита Николаевна со своим мужем вдвоём занимали весь верх прекрасного особняка в саду в одном из переулков близ Арбата. Очаровательное место! Всякий может в этом убедиться, если пожелает направиться в этот сад. Пусть обратится ко мне, я скажу ему адрес, укажу дорогу особняк ещё цел до сих пор».

Итак, у нас есть несколько важных точек, по которым мы можем дорисовать целое. Близ Арбата. Там был небольшой сад. Неподалёку от дома Маргариты была нефтелавка. Дом имеет приметную деталь – большое трёхстворчатое окно. Ну и что? Особняк был двухэтажный.

И ещё одно слово там мелькает. «Готический». Особняк был готический. Что ж, можно попробовать поискать.

И начнём мы с высоты птичьего полёта. Или ведьминского. Ибо более подробное описание возникает в романе в сцене полёта над Москвой.

«Невидима и свободна! Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом. Этот заплатанный, заштопанный, кривой и длинный переулок с покосившейся дверью нефтелавки, где кружками продают керосин и жидкость от паразитов во флаконах, она перерезала в одно мгновение и тут усвоила, что, даже будучи совершенно свободной и невидимой, всё же и в наслаждении нужно быть хоть немного благоразумной. (…) Третий переулок вёл прямо к Арбату. Здесь Маргарита совершенно освоилась с управлением щёткой, поняла, что та слушается малейшего прикосновения рук или ног и что, летя над городом, нужно быть очень внимательной и не очень буйствовать. Кроме того, совершенно ясно стало уже в переулке, что прохожие летунью не видят. Никто не задирал головы, не кричал «Гляди, гляди!», не шарахался в сторону, не визжал и не падал в обморок, диким смехом не хохотал».

Не хохоча и не падая, мы можем сделать вывод: дом Маргариты расположен в третьем переулке от Арбата, а нефтелавка находится в кривом и длинном переулке, который пересекается с ним под прямым углом.

Проблема состоит только в том, что в переулках вблизи Арбата нет домов, отвечающих этим перечисленным данным, а дома, которые как раз подходят, в разной степени удалены от Арбата. В общем, сразу придётся признать поражение: скорей всего, особняк Маргариты – это придуманное здание, точнее сказать – скомпилированное. В доме Маргариты «сошлись» два или три разных дома, такой вот фруктовый микст.

Но даже три скомпилированных дома – это уже призрак дома. А призрак дома – это немало. Можно попытаться найти каждый такой прототип. Но мы поговорим только о двух.

Первый, самый очевидный претендент ищется просто. Тупо и арифметически. Особняк Ивана Коровина в Малом Власьевском. Номер 12. Малый Власьевский – третий переулок от Арбата, за углом которого (в переулке Сивцев Вражек) действительно когда-то находилась нефтелавка.

За 31 июля 2013 года читаю на сайте, занимающемся продажей недвижимости: «В Малом Власьевском переулке за 55 млн долларов продаётся особняк, в котором жила булгаковская Маргарита». Не знаю, продали ли они этот дом, но информацию про Маргариту продали отлично.

И риелторов можно понять.

Особняк во Власьевском переулке был построен в 1903 году купцом и владельцем доходных домов Иваном Коровиным по проекту архитектора Ивана Кондратенко. Выпускник Императорской академии художеств Иван Кондратенко воздвиг в Москве около полусотни зданий, преимущественно доходные дома и жилые особняки.

Революция, как всегда, внесла в размеренную жизнь домов свои коррективы. В июле 1919 года в особняке купца Коровина разместился Государственный институт ритмики, там стали преподавать историю музыки, ритмику и психологию. Зазвучали песни и арии. А в 1924 году институт был закрыт, и теперь там зазвучали совсем другие голоса: особняк был отдан под медицинский диспансер. Сильно покоцали особнячок. Но, тем не менее, многие элементы всё-таки сохранились. Например, почти нетронутым остался Голубой зал, в первозданном виде сохранился его потолок, украшенный узорами Николая Антокольского. И сквозь года на поющих, а потом и болеющих смотрели с потолка вплетённые в лепной орнамент буквы Н.А., означающие инициалы художника.

И всё бы хорошо, но упс. Особняк не готический. Такая вот печаль!

А второй особняк – это особняк Зинаиды Морозовой, тот, который на Спиридоновке, номер 17.

Дом действительно очень подходит под описание. Спиридоновский дом был построен в 1893–1898-м в стиле английской неоготики (ура!), причём построен по проекту архитектора Фёдора Шехтеля. Восточный, южный, как будто шагнувший из Бухары, особняк был заказан для своей жены богатым промышленником Саввой Морозовым. И всё прочее тоже совпадёт: дом двухэтажный, дом готический, он имеет отдельный сад плюс забор и решётка.

Одно настораживает: тут не совпадает локация. Да, улица находится неподалёку от Арбата, но это, к сожалению, не один из его переулков. И всё-таки. Именно Спиридоновка возникает в самом начале романа: по ней несчастный поэт Иван Бездомный преследует Воланда со свитой. А в эпилоге тот же Бездомный проходит по Спиридоновке в сторону арбатских переулков и, пройдя мимо нефтелавки (внимание!), видит дом Маргариты. Как сказано в одном источнике, «примечательно, что в тексте не указано, где именно он его увидел, и, не будь в романе упоминаний о нахождении дома в одном из арбатских переулков, можно было бы предположить, что именно на Спиридоновке он и находится».

В общем, кажется, мы запутались. И дом ускользнул от нас. Улетел, как ведьма. Крикнул: «Невидимый!»

Но, как сказала уже не к ночи помянутая Ахматова (впрочем, говорила она о питерских домах, но тут мы тоже себе позволим своеволие):

Но тикают часы, весна сменяет
Одна другую, розовеет небо,
Меняются названья городов,
И нет уже свидетелей событий,
И не с кем плакать, не с кем вспоминать.
И медленно от нас уходят тени,
Которых мы уже не призываем,
Возврат которых был бы страшен нам.
И, раз проснувшись, видим, что забыли
Мы даже путь в тот дом уединённый
И, задыхаясь от стыда и гнева, 
Бежим туда, но (как во сне бывает)
Там всё другое: люди, вещи, стены,
И нас никто не знает – мы чужие.
Мы не туда попали... Боже мой!
И вот когда горчайшее приходит:
Мы сознаём, что не могли б вместить 
То прошлое в границы нашей жизни, 
И нам оно почти что так же чуждо, 
Как нашему соседу по квартире, 
Что тех, кто умер, мы бы не узнали, 
А те, с кем нам разлуку Бог послал, 
Прекрасно обошлись без нас – и даже 
Всё к лучшему...

Может, и хорошо, что мы не нашли этот дом? А то там рядом нефтелавка. Не дай бог, тоже полыхнёт, как полыхнула однажды «нехорошая квартирка» на Большой Садовой, № 50 302-бис.

Кстати, о пожарах. Даже дом, куда переехал потом Булгаков из «нехорошей квартирки», оставив комнату Татьяне Лаппе, когда насытил свой писательский эгоизм обитателями, сварами, прежней любовью, в своё время тоже горел. Правда, это было давно. В 1812-м, когда пол-Москвы полыхало. Усадьба Васильчиковых, а именно сюда переехал Булгаков со второй женой, тоже горела синим огнём, а потом была отстроена заново. На своей Большой Никитской. Впрочем, усадьба ко времени переезда Булгакова была уже никакой не усадьбой, а школой. Номер 48. Директором тут служила Надежда Земская, сестра Булгакова. Она и приютила влюблённых новобрачных. Булгаков жил в мезонине. И прописан там не был. С этим было строго. Вы же знаете, как испортил москвичей квартирный вопрос. Но мне тут нравится другое.

«Рукописи не горят». Помните эту крылатую фразу из романа? Рукописи, может, и нет. А дома полыхают, сердца трещат в огне, рушатся балки судьбы. Потому что в руках случая всегда зажат злосчастный кошачий примус. И примус никому ничего не простил.

фото: музей Михаила Булгакова; PHOTOXPRESS; LEGION-MEDIA  

Похожие публикации

  • Мой... Чехов
    Мой... Чехов
    Виктория Токарева рассказывает о своём любимом писателе – Антоне Павловиче Чехове
  • Мой.. Толстой
    Мой.. Толстой
    Кинорежиссёр Сергей Соловьёв – о своём восприятии Льва Толстого, которого считал одним из первых неформалов среди русских писателей, причём не только в искусстве, но и в жизни
  • Человек и книга
    Человек и книга

    Валерий Залотуха, кинодраматург, написавший сценарии более двадцати художественных фильмов, среди которых «Садовник», «Рой», «Макаров», «Мусульманин», «72 метра», в сорок восемь лет оставил кино.  И последние двенадцать лет писал книгу. Книга называется «Свечка». Закончив работать над ней, автор умер