Сергей Владимирович Образцов был не только великим кукольником, но и увлечённым собирателем. Вещи для него обладали своей родословной, которую так интересно было узнавать, своей непростой судьбой и своим характером, который вовсе не лишним было учитывать...
Екатерине Образцовой, чтобы зайти в прошлое, достаточно перейти лестничную площадку. А там налево пойдёшь – себя в зеркале увидишь, которое на самом деле не зеркало, а дверь. Направо пойдёшь – стол стоит, который не только стол, а ещё и портретная галерея. А чуть вперёд – шкафы. Все многоуважаемые! Все под потолок. Все на заказ, ручной работы, в которых вымерена каждая полочка – под книги всех размеров. Ими же окаймлён каждый дверной косяк – чтоб не потерять «выставочные сантиметры». Здесь жил Сергей Образцов. Вместе с ним, будучи полноправным членом семьи, жили его коллекции. У каждой – свой угол, своя уютная жилплощадь. У кого на стене, у кого в шкафу, у кого на нём. Никто не обижен, всех идеально видно. И сразу понятно: дружная у них была жизнь.
Сейчас коллекция живёт одна. С 2001 года жизнь у неё музейная. Когда заходит Екатерина Михайловна, возвращается жизнь «образцовская». Внучка ведёт себя так, как положено внучке: показывает, открывает, заводит. Так хозяйка, вернувшаяся из отпуска, бросается поливать цветы. «А вот посмотрите: так – Наполеон, а если под этим углом – король римский, его сын». И тут же портрет с оптическим фокусом слезает со стены – на ручки. «А вот мой любимый соловей, тот самый, как у Андерсена, он поёт. Где ключ? Сейчас послушаем». Музейный смотритель, давая ключ, шёпотом заклинает: «Только немножечко, только чуть-чуть. Надо же беречь ресурс, механизмы столетние, сломаются ещё».
– Сергей Владимирович обожал всё показывать, всё включать и без конца это делал. Доставал всё. Хвастался при каждом удобном случае. Над всеми этими предметами никто не трепетал, да и я не трепещу. Восхищались, да. Хотели ими восхитить других, да. А как восхитишь, не доставая из шкафа? Вещи созданы для того, чтобы пользоваться, ломаться, чиниться. Жить. В детстве у меня была подруга, так вот у неё некоторые игрушки были убраны в шкаф, их нельзя было трогать, а зачем тогда эти куклы? Не понимаю. При дедушке все эти вещи жили бурной жизнью. На кожаном ампирном диване все сидели, пили, пели. За столом ели. Шарманки крутились. Гитара играла. Дед не горевал, когда что-то ломалось. Он часто покупал сломанное и искал мастеров, чинить. Вот как для этого обезьяньего оркестра. Он же не работал изначально. Так наш мастер Олег Масаинов – он мультипликационные куклы делал – всё разобрал, сам разобрался, понял хитрость механизма, и все обезьяны начали открывать рты, мигать, вертеть головами.
Или вот в той комнате, в столовой, там есть уникальный стол. Увидел его дедушка в Ленинграде, в комиссионном магазине. Он ничем не был примечателен. Выгнутый, покрашенный какой-то коричневой краской. Но дедушке показалось: что-то просвечивает сквозь краску. Купил он этот стол. Отколупал чуть-чуть: и правда, просвечивает! Привёз домой, нашёл реставратора. Мастер стол распарил, краску снял – и оказалось, там портреты Наполеона в разных ракурсах, его маршалов и Жозефины. Сделано всё в технике декалькомании. Она давно уже изобретена. Вроде переводной картинки, только более фундаментально. На дерево переводится. Были, видимо, какие-то времена, когда это казалось опасным, и кто-то всех замазал. А скорее всего, попался этот стол какому-нибудь человеку, который ничего в этом не понимал, и он подумал: «Что за графья на нём нарисованы, лучше закрасить от греха подальше!» Если бы знал, кто такой Наполеон, – закрашивать не стал бы, точно. Сразу бы понял, что ценность. Но не знал…
Сергей Владимирович ведь не собирал что-то одно? Тут и ритуальные маски, и куклы, и мебель, и колокольчики, и шарманки…
– Дедушка очень интересно относился к вещам. Он всегда в них что-то видел. Он будто встречную энергию чувствовал какую-то. Говорил: «Значит, так. Есть вещи нужные, а есть необходимые. Вот нужная вещь – это вилка, чашка, тарелка, а необходимые – это те, без которых невозможно жить, которые необходимы для души». И вот здесь собраны им такие. Он вещи невероятно узнавал, чувствовал. Потом оказывалось, что это нечто ценное. А это было куплено за копейки. Ему нравились вещи, которые делались для любимых. Вот поэтому в его коллекции вышитые бисером кошелёчки, которые в XIX веке невесты изготавливали в подарок своим женихам. Ещё ему нравились необыкновенно сделанные вещи. Деревянные часы, например. Или картины, вырезанные из бумаги. Этим увлекалась Мария Фёдоровна – жена Павла Первого. Вот тут как раз её работа. Не поверите ни за что, что это бумага.
А есть вышивка самая дедушкина любимая. Знаете, почему? Потому что здесь есть иголочка, её не так просто найти. Вот сейчас я её потеряла из виду, но она есть. Её мастерица оставила. Почему-то она не завершила работу, недовышила. И дедушку это больше всего трогало. Столько он гадал про судьбу этой мастерицы. Умерла? Уехала? Забыла? Но ведь кто-то сберёг недоделанное. В рамочку поставил. Значит, важно было…
Вам передалось дедушкино увлечение? Вы коллекционируете что-нибудь?
– Да я с детства начала. В четырнадцать лет спасла фисгармонию начала XX века. Её хотели выбросить. Она американская, из грушевого дерева, и я вывезла эту фисгармонию к себе. А в Горьком, где я ставила дипломные спектакли, я все помойки облазила. Помню, как меня учили самовар кирпичом чистить от зелёной патины. Так что на даче – я живу не там, где дедушка, а в сторожке – я её подрасширила, у меня филиал блошиного рынка, можно сказать. Там моё любимое коромысло старинное, музыкальные инструменты. Не все работают, но это неважно – пусть будут, пусть меня окружают. Мне с ними хорошо очень.
А из последнего приобретения что?
– Старинные весы, раскачивающиеся на цепях. Они уже на даче висят. Я прямо в них влюблена.
Как ваши друзья к этому относятся?
– Кто-то как к придурку. Потому что многие люди покупают вещи, которые им нужны, а захламлять свою квартиру просто ради красоты или истории не хотят. Ну, их можно понять. Но у меня, кстати, всё аккуратно, не захламлено. Я люблю всё расставлять, переставлять.
А как вы относитесь к точке зрения, что в доме нельзя держать чужие вещи, что это чужая энергия и не всегда добрая?
– Я вот, честно говоря, не люблю и не покупаю никогда чужие украшения, это у меня сразу как-то неприятные чувства вызывает. А вещи – другое. Особенно хозяйственные предметы, мебель. У них же, как правило, не один хозяин был.
А маски? Здесь же не просто маски, а в том числе и ритуальные, бывшие в руках шаманов. Целая стена в шаманьих масках. Выглядит устрашающе.
– Дедушке было не страшно. Он вообще во всё это не верил. И, как показала его жизнь, маски ему только помогли.
Вас в коллекционировании что больше захватывает – поиск или обладание?
– Скорее встреча. Встреча с чем-то, что тебя воодушевит, пленит. Ты же находишь это, как жемчужное зерно в куче чего-то там. Причём для тебя это жемчужное зерно, а для других, может быть, хлам, не стоящий внимания.
Но я, в отличие от дедушки, не знаю столько про каждую свою вещь. Он же, найдя что-то, начинал собирать практически родословную предмета. Но при этом у него вещь могла быть и совершенно не «антикварной».
Я помню, какого пиетета была удостоена электрическая газонокосилка, одна из первых появившихся! На даче он всем её демонстрировал. Это практически был театр одного актёра. И лампу пластиковую, знаете, такую, где свет как по ниточкам идёт, на фонтан похоже. Чудо 80-х. Сейчас они везде, но дед купил одну из первых. А ещё его просто манили кораблики внутри бутылок. Да-да, банальные курортные кораблики… Видел и прямо загорался. Он всё думал, как же туда кораблик засунули? Тогда казалось, ерунда, повседневность, ширпотреб, а теперь и эти кораблики – уже антиквариат. Им больше пятидесяти лет. И таких уже не делают.
А ваша градация какая? Про необходимые вещи и нужные?
– Мне очень нравится дедушкина. Есть вещи, существование которых не замечаешь, пользуешься ими, и всё. Или замечаешь, если они вдруг сломались. А есть те, которые просто вызывают радость, сломанные или нет. Только лишь потому, что они есть. Почему так – объяснить сложно.
А среди здешних вещей – это что?
– Кукла. Я её называю «Шоколадница», знаете, есть такая картина, и вот эта кукла на неё похожа. Дедушка подарил её моей маме, своей дочке. Кукла механическая, ей лет сто. Заводишь, и она идёт за тобой. Вы знаете, это очень трудно, подобрать слова, сейчас, когда нет ни мамы, ни дедушки, но вот эта кукла, я вам её покажу. Она как… ну не «символ» же говорить, но в эту сторону… Ведь дедушку с мамой связывали удивительные отношения. Мама – это и дочка его, и его самый лучший друг. Такая была любовь между ними невероятная и преданность. Мамина любовь к деду просто зашкаливала, мама ради дедушки готова была на всё. Лишь бы ему было хорошо.
Вот вам пример: у нас на даче была голубятня с голубями. Дедушка очень увлекался этим. У него в детстве тоже были голуби. Но немного. А тут он взял реванш, завёл шестьдесят пар. Гордился необыкновенно, хвастался без устали. И вдруг у него оказалась аллергия. Сделали ему анализ, установили – да, голуби. Нельзя к ним. Дедушка поначалу делал из этого спектакль. Приходили гости, а он им: «Смотрите, что будет!» Ставил градусник – там была нормальная температура. Объявлял: «А теперь я иду на голубятню». Поднимался на голубятню и ставил градусник – а там 39. Мама с женой на него орали, что он над ними издевается, а он был счастлив этому эксперименту. И часто его демонстрировал. И вот мама довольно продолжительное время убирала эту загаженную голубятню, потому что деду туда было нельзя. Да что голуби, она и крокодильчиков кормила! Здесь, кстати.
Здесь, в этой квартире? Где в соседнем подъезде – Немирович-Данченко? Крокодильчики? Те самые, Тотоша и Кокоша?
– Ну да. Но сначала они были махонькие, чудненькие, а потом они стали большенькие и зубастенькие. Мама боялась, чтоб они дедушку не покусали, поэтому она сама их кормила, чистила за ними. Потом их отдали во Дворец пионеров. Дед – он судьбу всех продумывал. И крокодильчиков тоже…
А есть что-то, что именно вы отдали в музей? Из того, что всегда было у вас?
– Кофточку видите? Она у меня лежала, я её сюда отдала. Тут история театральная. Знаете, было время, когда все вязали, в том числе и актрисы на репетициях. Дедушка очень строго к этому относился. И вот он вязанье пресекал, потому что это было во время работы. Да и нервировало оно дедушку жутко. И вот артисты ему ко дню рождения связали эту кофточку и на ней свои вывязали имена.
Как Сергей Владимирович отнёсся?
– Смеялся.
А вязание? Прекратилось? Или Сергей Владимирович стал лояльнее после кофточки?
– Ну сейчас точно не вяжут.
Сейчас телефоны…
– И это намного хуже, поверьте.
А смешная кофточка осталась. И как свидетельница частного театрального быта, и как свидетельница эпохи.
– Да. Напоминание такое. Штрих. Шутка вроде бы. А сразу встаёт время в памяти…
Деревянная скульптура из коллекции Сергея Владимировича
А у вас дома семейные реликвии остались или они все здесь, в музее?
– Остался прадедушкин шкаф. Один у меня, другой у брата. Шкаф очень многоуважаемый. Он из библиотеки Демьяна Бедного. У нас он стоял, когда мы жили ещё на улице Образцова, бывшей Бахметьевской, в прадедушкином кабинете. Прадедушка Владимир Николаевич – я не застала его – потрясающий был человек. Его обожали все. Он был классический академик, каких, знаете, немножко утрированно в фильмах показывали. Он мог надеть два разных ботинка, нет, ничего такого, он просто был сосредоточен на другом. Он свою жену как-то раз в трамвае не узнал, уступил место. Он такой был человек, безумно щедрый. Ему никто не мешал никогда, у него внуки ползали по его чертежам железных дорог, а он себе работал. Выдающаяся сосредоточенность и отрешённость от постороннего. Я очень рада, что у меня есть что-то его.
А из дедушкиного у меня портрет моей бабушки остался. Написанный, кстати, дедушкиной рукой. Он же сначала художником собирался стать, во ВХУТЕМАСе учился. Бабушка умерла, родив мою маму.
А из маминого – заяц Тёпа. Мама стояла у истоков передачи «Спокойной ночи, малыши!» и играла там этого зайца Тёпу. А когда персонажей заменили, кукол отдали артистам. Ну а теперь мамин Тёпа со мной.
Есть в вашей семье реликвия, передающаяся по наследству?
– Колье прабабушки Анны Ивановны. Это мама Сергея Владимировича. Её покровительницей была графиня Шереметева, за её счёт бабушка как дворянская сирота училась в гимназии, а потом она сама стала директором гимназии в Сокольниках. Колье недорогое. Малиновый камешек какой-то там простой. Но я его уже передала дальше – её праправнучке, моей племяннице. Моей любимой девочке.
А какая часть дедушкиной коллекции ваша самая любимая?
– Куклы, конечно. Но самая вожделенная из них – не здесь. В театре. У меня в детстве была мечта, так хотелось одну куклу себе навсегда – это из «Необыкновенного концерта» собачка Чарли. Помните, номер с курицей? Мне она очень нравилась. Я же маленькая была. Тогда важнее собачек ничего не было…
А поиграть не давали?
– Никогда. Хоть я и проводила за кулисами много времени. В этом смысле нас воспитывали очень строго. Потому что каждый актёр работает с куклой, она его партнёр, он её готовит к спектаклю. Так что мы кукол не трогали.
У Сергея Владимировича в книге «По ступенькам памяти» есть одна трагическая военная история, про кукол, переживших детей. Дети задохнулись, а куклы остались целы и невредимы. И ещё одна, про то, как театральные куклы летели на гастроли и что-то случилось с вертолётом. Люди погибли, а куклы уцелели. Получается, что люди трепетно берегут какие-то вещи, а беречь их не надо, им ничего не сделается, беречь надо людей.
– К сожалению, сколько бы человек себя ни берёг или других, всё равно… всё равно… Конечно, вещи переживают людей. Но они несут в себе дух этих людей. Я вот рада, что есть эти вещи, этот музей. Так хотела этого моя мама, мой дядя Алексей Сергеевич – старший сын Сергея Владимировича. И я рада, что исполнилось их желание, что всё сохранено. Что все могут послушать дедушкиного соловья. Не у всех коллекций такая счастливая судьба.
«Давным-давно, в Москве, в витрине прилавка комиссионного магазина, увидел я деревянные карманные часы. Взял в руки, открыл заднюю крышку. Весь механизм их, все колёсики внутри – деревянные. При часах – ключик и деревянная цепочка. Выточена она из цельного куска дерева, да так, что ни одно колечко не размыкается. Принёс я часы домой. Завёл. Тикают. Сутки прошли – на две минуты опоздали.
Прочитал в журнале «Огонёк», что кузнец Бронников в Вятке в середине прошлого века двое таких часов сделал. Одни находятся в Оружейной палате в Москве, другие пропали.
Не пропали, значит, а у меня. Чудеса!
Дальше – больше. Кто-то рассказал мне целую легенду про эти часы. Будто жена кузнеца Бронникова подала прошение вятскому генерал-губернатору, чтобы приказали её мужу прекратить делать часы. Потому что он перестал кузнечить, а семье жить не на что. И будто бы приехал в Вятку наследник царя, будущий царь Александр Второй, вместе со своим воспитателем Василием Андреевичем Жуковским, и спросил у генерал-губернатора: «Что у вас тут интересного?» А тот ответил: «Да вот тут у нас один человек деревянные часы сделал». – «Покажите!» Показали.
И купил царский наследник часы, заплатив Бронникову тысячу рублей. За эти деньги можно было в то время двухэтажный каменный дом поставить. И тогда будто бы все купцы вятские стали Бронникову часы заказывать.
Но это, конечно, легенда...
Но на том у меня рассказ о часах не закончился. Позвонил мне какой-то человек и спросил:
– Не нужны ли вам часы, весь механизм которых сделан из слоновой кости?
– Конечно, нужны.
Вот они. Только не из слоновой, а из моржовой кости. И что интересно, сделаны тем же Бронниковым... Ну как тут не сказать – золотые руки!»
Сергей Образцов.
«Моя кунсткамера»
