В Санкт-Петербургской Кунсткамере хранится холщовый мешочек с вырванными человеческими зубами. Почему он стал экспонатом? Да потому, что извлекла их рука русского императора Петра. Зачем царю вырванные зубы?
Все знают: Пётр I был личностью многогранной и по-детски любознательной. Никакого серьёзного образования он не получил и даже писал с ошибками, но неистово жаждал знаний, особенно системных или полезных. Ему удалось даже продраться через премудрости «Космотеороса» − научного трактата гаагского математика Христиана ван Зёйлихема Гюйгенса, который развил гелиоцентрическое учение Коперника. В эпоху Петра господствовала теория Птолемея, согласно которой пупом мироздания считалась Земля, а не Солнце. Царя новая гипотеза восхитила, и он с ходу превратился в страстного коперниканца. Но просто наслаждаться открытиями Пётр не умел и решил поделиться свежими знаниями с подданными − приказал перевести и издать тиражом 1200 экземпляров работу Гюйгенса.
Но труд оттиснули всего в тридцати. Кто, спрашивается, посмел перечить царю, в гневе лютому? Смельчаком оказался скромный директор первой петербургской типографии Михаил Петрович Аврамов. Который, когда перевод прочёл, «сердцем вострепетал» и «духом ужаснулся». И попытался свести ущерб от «книжищи, пропитанной сатанинским коварством», к минимуму. Отпечатал «еретический труд» только для Петровых ближайших сподвижников. Пётр уловку ущучил, но Аврамова почему-то не наказал. А за год до смерти успел полюбоваться полным тиражом крамольного трактата. Вообще, Петру Алексеевичу сам чёрт был не брат. Он всегда делал то, что считал нужным, наплевав на авторитеты. За что, видимо, и был наречён Герценом «коронованным революционером».
В 1698 году, близ города Делфт, где бросил якорь русский парусник, состоялось эпохальное знакомство императора Всероссийского с основоположником микробиологии и создателем первого микроскопа. Бывший торговец мануфактурой Антониус ван Левенгук слыл одарённым самоучкой. Однажды сконструировал прибор из линз, взглянул через него на капельку воды и едва чувств не лишился − перед его глазами суетились тысячи неведомых существ. Очухавшись, учёный дал им латинское название «animalculus», в переводе − «маленькие звери». Отныне он на всё смотрел через свои чудо-стёкла и успел описать более двухсот видов таинственных зверушек. А заодно, изучая тонкие срезы мяса, фруктов и овощей, открыл клеточную структуру живой ткани. Заслуги Левенгука эпоха оценила, а его микроскопы вошли в практику университетских лабораторий по всей Европе. Левенгук собственноручно изготовил их более трёхсот. Оптическая часть состояла только из одной линзы величиной с горошину. Она вставлялась в оправу, а предмет изучения помещали на столик. Настройка осуществлялась при помощи винта, штатива не было, линзу приходилось держать в руках, так что с точки зрения современной оптики прибор Левенгука и микроскопом-то не назовёшь. Это была скорее сильная лупа. Но русский царь был потрясён. Ведь он впервые узрел новую, неизведанную вселенную, населённую живыми существами! Но впереди его ждала ещё масса сюрпризов от науки.
В том же 1698-м Пётр посетил анатомический кабинет учёного Фридриха Рюйша в Амстердаме. Там царь впервые увидел, как «построен человек изнутри». Он разглядывал кости, мозг, сердце. И всё спрашивал: «Как камень в почках родится?» да «Как кровь толкает сердце?» и «Неужели в этом сером комке мысли роятся?». Дотошный царь ходил за учёным хвостом, заваливая вопросами. Посещал лекции естествоиспытателя, присутствовал на операциях в больнице Святого Петра, посылал Рюйшу «живых червей, ящерок и рыб редких» из-под Азова. Рюйш учил царя, как живность препарировать и как, не разрушая природной красоты, ловить и сохранять в коллекции бабочек. Правда, с бабочками вышла перипетия. У Петра Алексеевича все ладони были в мозолях, пальцами, стёртыми парусными канатами и вёсельными рукоятями, было невероятно трудно насадить хрупкий экспонат на булавку. Когда насаживал, говорят, даже язык высовывал от натуги. А порой страшно ругался. Ещё он упорно выпытывал у Рюйша секреты бальзамирования. Рюйш пообещал выдать тайну за 50 тысяч гульденов. Но только за восемь лет до кончины Петру I удалось-таки приобрести «кабинет Рюйша» со всеми секретами за 30 тысяч. В этот же период у натуралиста и искусного фармацевта Альберта Себы было «сторговано» за 10 тысяч гульденов и собрание всех известных «земных тварей, пернатых, земноводных и насекомых» из Ост- и Вест-Индии. Эти две коллекции и легли в основу Кабинета естественной истории при петровской Академии наук. Так царь вложился в науку.
Скипетр и скальпель
Теоретические знания хотя и бередили душу Петра, но особенно он ценил то, что можно было применить на практике. Смолить бока барки, плавить железо, отливать пушки – всё царь делал с размахом и куражом. Но одной из самых заманчивых сфер для Петра оказалась медицина. Кто знает, не будь он престолонаследником, быть может, стал бы светилом хирургии. Каждое утро ему докладывали, где планируются серьёзные операции, на которые царь являлся в сопровождении доктора Термонта. Иван Термонт слыл блестящим военно-полевым хирургом. Сегодня он стал бы «золотым скальпелем», а тогда снискал он «превеликое поклонение цехового братства» и вечную солдатскую любовь. Принимал участие в баталиях, трижды был ранен, сопровождал царя в походах. Пётр Алексеевич с особым вниманием наблюдал за ходом процедур, получая комментарии от Термонта. Под его руководством царь научился препарировать трупы, пускать кровь, перевязывать раны, составлять дезинфицирующие примочки и микстуры. В общем, тандем был продуктивен. Говорят, в процессе операций Пётр был сосредоточен и решителен, при этом сострадателен к своим пациентам. И многие отмечали «лёгкость царёвой руки». Однажды он удалил зуб жене купца, и та всех уверяла, что даже не почувствовала боли. Может, врала? Всё-таки царь! А как-то раз Пётр прослышал, что молодая супруга его камердинера Полубоярова, выданная замуж по царёву повелению, «от законных ласк мужних уклоняется», ссылаясь на зубную боль. Пётр тут же Полубоярову к себе призвал. Расчехлил свои «механизмы», заказанные в Амстердаме. Вооружился щипцами и вырвал… здоровый зуб. Впрочем, других у юной девы ещё и не было. А после экзекуции усмехнулся в усы и прокомментировал: «Впредь мужу повинуйся, инако вовсе без зубов останешься…»
В 1717 году, во время пребывания в Париже, Пётр присутствовал на нескольких операциях, которые проводил известный окулист доктор Воолгюйз. А позже голштинский камер-юнкер Берхгольц опишет в дневнике две хирургические процедуры, которые Пётр провёл самостоятельно. Первая закончилась летальным исходом, но современная медицина отмечает, что в том не было врачебной ошибки доктора Романова. Просто в его время спасти пациентку было никак нельзя. Вторая увенчалась успехом: Пётр вскрыл огромный абсцесс у фабриканта Тамсена, которого уже несколько дней трепала септическая лихорадка. Провёл все необходимые манипуляции по обеззараживанию раны, а потом ещё и выхаживал – неделю собственноручно занимался перевязками. И больной пошёл на поправку.
Лекарское увлечение оказалось весьма полезным России. В 1706-м в Москве была учреждна первая «военная гошпиталь». При ней – хирургическое училище, анатомический театр и ботанический сад, где Пётр приказал высадить диковинные и врачующие растения из разных концов света. Такая же оранжерея спустя восемь лет открылась и в Петербурге, вместе с сухопутным и морским госпиталями на Выборгской стороне. Во всех госпиталях не только лечили, но и учили за счёт казны будущих лекарей. По высочайшему повелению основали Инвалидную лечебницу для престарелых ветеранов сражений. Из Белокаменной в град на Неве – поближе к «недреманному оку царёву» − перевели Медицинскую канцелярию, ранее называвшуюся Аптекарским приказом, чьё ежегодное содержание обходилось державе в 50 тысяч рублей золотом. А на казённые аптеки, что заработали не только в столицах, но и в провинциальных губерниях, вкупе с богадельнями ежегодно выделяли 15 тысяч рублей золотом.
Короче, царь на здоровье не скупился. До Петра никто не бросал такие фантастические суммы на социальные нужды. Таким уж был «доктор Романов»: во всё вникал и рвался исцелять подданных, Россию, её настоящее и будущее. Но был рачителен и «кажну полушку» требовал «на перо ставить». Считал, что «все прожекты зело исправны быть должны, дабы казну зрящно не засорять и отечеству ущерба не чинить». Обещал тех, «кто прожекты станет абы как ляпать», «чина лишить» и «кнутом драть нещадно».
Что двигало Петром? Два «и»: интерес и интуиция. Он говорил: «Ибо предчувствую, что россияне когда-нибудь, а может быть, при жизни нашей, пристыдят самые просвещённые народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах и величеством твёрдой и громкой славы». Увы, пока не пристыдили.
фото: LEGION-MEDIA; BRIDGEMAN/FOTODOM
