Обыкновенные чуда

Используя лексику позднесоветских газет, можно сказать, что в тогдашнем искусстве остро стояла проблема волшебства. Если происходящее вокруг трудно объяснить рационально, нередко прибегают к магии. Поэтому в конце всякой эпохи, когда ничего уже толком не разберёшь, да и не хочется, непременно случается бурный, экстатический, потому что прощальный, расцвет красок, музыки, слов. Оттого в кино в 70-е большую роль стала играть сказка: путём иносказания ещё можно было хоть как-то постичь реальность.

Сорок лет назад, в первый день нового, 1979 года, на телевидении состоялась премьера фильма «Обыкновенное чудо» Марка Захарова. За полтора десятка лет до того пьесу Евгения Шварца уже экранизировал Эраст Гарин, у которого Хозяина, он же Волшебник, играл Алексей Консовский (Принц из «Золушки» с Яниной Жеймо), а Медведя – молодой красавец Олег Видов. Но вторая экранизация, что уж там, первую затмила, чему немало способствовал выбор исполнителей. Обладающий безошибочным художническим чутьём и везением, которое выпадает только волшебникам, Захаров когда-то позвал в свой театр сначала Олега Янковского, а пару лет спустя – Александра Абдулова. И вскоре снял их в картине, о которой речь. С тех пор они не раз появлялись в кино вдвоём: в захаровских же лентах «Тот самый Мюнхгаузен», «Дом, который построил Свифт», «Убить дракона», в «Храни меня, мой талисман» Романа Балаяна… Но почему возник дуэт этих вроде бы столь разных актёров?

«Они же близнецы», – говорит Сергей Соловьёв, который уже в новые времена пригласил Янковского и Абдулова в свой фильм «Анна Каренина».

Сходства в биографиях обоих до странности много. В детстве жили в Средней Азии. Были младшими из троих сыновей, причём разница в возрасте со старшими братьями составляла четырнадцать и тринадцать лет (даже имена у тех начинались одинаково – Ростислав и Роберт, но это уже прихоти судьбы). И у одного, и у другого в семьях отношение к актёрской профессии сложилось сакральное: у Абдулова отец был режиссёром, а мама – гримёром, у Янковского стал актёром старший брат, да и средний, Николай, поступил в Саратовское театральное училище, и это на его место случайно зачислили младшего, Олега.

Внешне оба являли собой один мужской тип – классический: стройные, высокого роста, с чертами, словно выписанными кистью. Только Янковский был ближе к «византийцам» с их аскетичными ликами и почти невесомыми телами, а Абдулов напоминал святого Себастьяна с полотен ренессансных мастеров. И оба, хотя амплуа их было герои, кого только не играли.

Персонажи Янковского в кино чаще всего говорят мало, как повелось ещё с картины «Служили два товарища», где у него оказалось всего полстранички текста. Сценаристы Дунский и Фрид на отчаянную просьбу режиссёра Евгения Карелова добавить слов красноармейцу ответили, что пусть говорит второй, его друг, а этот – молчит, у него же здорово получается молчать. Уже тогда стало понятным, что Янковский играет не как классический актёр, что у него – иное: волнение, сильное, вплоть до душевной бури, передаётся какими-то едва уловимыми способами – взгляд, мимика, необычный жест, нервное движение…

Олег Янковский

И, человек доброжелательный, Янковский мог быть, если того требовала роль, настолько едким, что становилось понятным – он всё подмечает. Таков, вероятно, был и Чехов, на которого Олег Иванович был типологически похож, тоже, кстати, в молодости думая о профессии врача: всё знал о человеческой природе и в то же время жалел людей. Эта сложность проявлялась в его персонажах, во взгляде, в походке, даже без какого-то движения: сидит человек спиной – и всё ясно.

Сергей Соловьёв рассказывает, что этого человека трудно было представить произносящим дежурные речи. Нет, он прекрасно умел выдавать всякого рода гладкие спичи, актёр же, но сразу после того выходил из образа – не его это было. А его – всё, что нельзя свести к формуле, вообще высказать. От Янковского оставалось впечатление, что он приобщён к чему-то, не доступному большинству, что он – носитель, говоря словами поэта, «тайного учения о тайном». Какова суть этого учения – неважно, поскольку оно не раскрываемо. Внушает трепет, и достаточно.

Ощущение чьего-то избранничества воздействует само по себе, так было и с Абдуловым, которого считали баловнем судьбы, её возлюбленным. Но его харизма заключалась в самом образе – романтическом, этакого капитана Грея и Робин Гуда. Он брал публику победной красотой, обаянием, энергией, задором и азартом, даже когда играл холодноватых красавцев – жар внутри не скроешь. Если Янковский завораживал тем, что, возможно, знает о жизни какие-то главные, потаённые вещи, то Абдулов воспринимался умеющим быть счастливым здесь и сейчас. Два рода знания транслировали они: один – о мире внутреннем, другой – о том, который вокруг. И потому Янковский запомнился больше ролями психологическими или с философским подтекстом – таков и его Волшебник в «Обыкновенном чуде», – а Абдулов либо принцами, как Медведь, либо характерными, эксцентричными персонажами. О, играя нелепых, придурковатых, хитрых, он, видимо, получал неслыханное наслаждение! Несть предела человеческой странности, и Абдулов отыскивал в ней массу ходов и ярких вспышек.

Янковский погружался в роль медленно, вдумчиво, Абдулов же влетал в действие, как поезд в туннель. И, если происходившее на площадке его захватывало, тут же выкладывал сто пятьдесят идей по поводу каждой сцены, режиссёрам даже приходилось отбиваться от его задумок, но всё, что можно было, принимали с удовольствием. В «Странных мужчинах Семёновой Екатерины» предложил Виктору Сергееву, чтобы его, Абдулова, герой, полицейский, стремился походить на Шварценеггера, выглядел брутальным, носил тёмные очки и в комнате у него красовался бы портрет кумира. У Соловьёва в «Доме под звёздным небом» вообще придумал себе из эпизодической роли сантехника полноценный образ и сам сочинил «недостающие» сцены. Но при всём при этом если Олег Иванович, приходя на съёмочную площадку, всегда знал текст, то Александр Гаврилович, говорят, слова особенно не учил. 

Татьяна Друбич вспоминает, как во время съёмок любовной сцены в детективе Станислава Говорухина «Десять негритят» Абдулов расставил по периметру девушек, державших таблички с репликами его персонажа, и во время объятий украдкой смотрел на текст. А когда съёмки для него закончились, то, встретив как-то Друбич, спросил её, кто в картине убийца-то. (Вообразить подобный вопрос от Янковского было невозможно.) Татьяна удивилась, что Абдулов не читал сценария, а тот в свою очередь удивился: зачем? Его же героя убили первым. Видно, Абдулов зажигался интересом к работе ровно на тот отрезок времени, когда снимали его. Потом же «занавес опускался», тушите или, наоборот, как в театре, включайте свет. А Янковский, отыграв своё, обычно не уходил с площадки, стоял за камерой и либо помогал партнёру, подавая нужные по ходу текста реплики, либо смотрел, как другой актёр работает.

"Убить дракона", Ланцелот и Дракон - кто кого?

Но если Янковский старался найти в своём, даже симпатичном, персонаже потаённые ходы и запертые комнаты, существующие в каждом и куда, как правило, заглядывать побаиваются, то Абдулов, «принимая» на себя характер какого-нибудь идиота, тут же начинал его оправдывать. В каждом, даже самом, казалось бы, нелепом персонаже он отыскивал лирическое начало. Тот же Менахем-Мендл в «Поминальной молитве», в рваной шляпе, с дёргающимся от тика лицом и смешными попытками заработать копейку, трогателен в своей наивности, почти детской. Недалёк, нахален, даже никчёмен – а человек. Но именно потому, что никчёмен, – интересен, живёт как может, и жизнь течёт через него играя, подобно воде.

Вспоминают, что он и в жизни особо не задумывался, какое впечатление производит, может, потому, что на раз сходился с людьми и всех мгновенно влюблял в себя. Но Янковский даже в повседневности, будучи на людях, вёл тончайшую ироничную игру – «морочил журналистам голову», как определил это Соловьёв. Ведь в английского лорда он, если честно, играл, и люди понимающие это замечали и ценили его игру. И потому он, напоминавший чеховского героя, вообще человека дореволюционного, органично смотревшийся где-нибудь в Каннах, неспешно и элегантно прогуливаясь там по набережной, в кино увлечённо валял дурака. К примеру, в «Паспорте» или даже отчасти в картине «Влюблён по собственному желанию». 

«Он купался в ролях различного рода придурков, – говорит Сергей Соловьёв. – И обожал, когда производил впечатление раздолбая. Обожал все формы раздолбайства. Но не в том его пошлом виде, в каком обычно воспринимают это понятие. Раздолбайство – это высокая поэзия жизни, не всем доступная». Янковский, судя по воспоминаниям о нём, любил жизнь как она есть, посиделки с друзьями, лёгкое, с юмором общение за большим столом у себя дома. И с готовностью «подписывался» на любую весёлую затею. Так, на юбилее театра «Современник» он вместе с другом, переодевшись водолазами, появлялся из пруда с букетом цветов. Нет, недаром его Волшебник, узнав, что Медведь не поцеловал Принцессу, и начав было его поучать, спохватился: «До чего довёл… Я, весельчак и шалун, заговорил из-за тебя как проповедник». Весельчак и шалун этот персонаж, другой бы и не подумал превращать медведя в человека и устраивать потом мистерию с появившимися в затерянной усадьбе королём и свитой, с влюбившейся в незнакомца принцессой, со снежной бурей, отрезавшей от остального мира трактир, где очутились влюблённые, и прочими фантазиями, воплотившимися в реальность. Кстати, ради чего?

В самом начале пьесы Волшебник слышит шаги жены, и сердце его счастливо трепещет, хотя живут они вместе пятнадцать лет. Сочинил он историю с превращениями, чтобы рассказать ей о любви, какая бывает на свете, то есть признаться в ней. Подобно своему персонажу, Янковский тоже всю жизнь удивлял одну-единственную женщину – свою жену Людмилу Зорину. Та, оставив, когда мужа пригласили в московский театр, саратовскую сцену, где играла главные роли, лишь бы у её Олега актёрская судьба сложилась, преданностью своей напоминала Хозяйку из фильма.

В "Мюнхгаузене" герой Абдулова банально, но упрямо досаждает герою Янковского

А Медведь в сказке признаётся: «Я долго бродил по свету и видел множество принцесс…» Но, получается, ждал встречи с той, которая вернёт ему его самого. Исполнивший роль Абдулов тоже повидал разнообразных «принцесс», с некоторыми из них даже, видимо, искал что-то вроде волшебства, и с одной, Ириной Алфёровой, оно возникло. Но с принцессами надо поаккуратнее, а наш герой, видимо, не смог соблюсти сказочный кодекс. И опять в череде встреч искал свою принцессу, мечтал о доме и ребёнке, собственном, поскольку один уже был – девочка Ирины, которую растил как родную. Домом обзавёлся, в подмосковном Внукове, затем появилась и она, Юлия, и дочка родилась, Женя, удивительно похожая на отца. В отдельно стоявшем на участке доме жили мама Абдулова и его старший брат с женой. Все собрались, и всех Александр Гаврилович привечал. Заработать умел, проявив в новые времена талант продюсера, и обустроиться тоже. И, хотя был своей профессии предан, жизнь, видимо, не приносил в жертву искусству, мог вполне не ставить себе в творчестве высоких целей и нередко, уже в новые времена, снимался не в последнюю очередь ради денег, в каких-то достаточно проходных сериалах. Но планку, как ни удивительно, не снизил. Поэтому правильно Соловьёв называет его эталоном человеческой нормальности: и играл первоклассно, и жил не хуже, и всё это без видимых усилий.

Но что интересно, Абдулов, жуир и бонвиван, открытый к людям настолько, что мог привезти на съёмочную площадку кастрюлю чебуреков и угощать всю группу, а после спектакля позвать всех бывших в зале друзей к себе домой, за большой стол, и гулять до утра, в то же время был человеком трезвого ума, даже прагматиком. А Янковский, почитавшийся размеренным, упорядоченным, примерным семьянином, сохранял в себе, насколько можно судить, какую-то даже юношественность, романтизм, тщательно запрятанный, но сквозивший в его ролях, да и в жизни. Так что в чём между ними разница и в чём сходство – поди определи. Вот и в «Обыкновенном чуде» герой Янковского – творец, герой Абдулова – его «создание», но Волшебник зависит от своего чуда, как «художник» зависит от собственного «произведения». Татьяна Друбич говорит, что в кино эти актёры являли собой два полюса, и на вопрос: «Два полюса чего?» – отвечает: «Жизни».

Поэтому Янковский и Абдулов сыграли во всеми любимом фильме не просто две ипостаси одного человека – они, как всегда, когда сходились на съёмочной площадке, показали две стороны жизни, вечно отражающиеся друг в друге, как в зеркале. Это, в сущности, и было самым большим волшебством.

фото: kinopoisk.ru