Александр Шилов оставил с носом тенора Лемешева

Я за всю жизнь написал сотни портретов. И благодаря этому человеческую натуру немного изучил. И скажу вам так: человек слаб. Всем хочется казаться лучше, чем они есть на самом деле, и внутренне, и внешне, но особенно внешне. Все на портрете хотят быть красивее, чем в жизни. И как быть художнику? У Гоголя есть замечательная повесть «Портрет». Она о том, как один студент Академии художеств, очень талантливый, но бедный, мечтал разбогатеть и стать известным. И он пошёл по ложному пути. Он стал рисовать барышень и делать из всех красавиц. И разбогател, и стал известным. Но однажды он оказался на выпускных экзаменах в Академии художеств, увидел молодых, талантливых художников и понял, что сам – погиб. К чему я это вспомнил? Художник должен писать только правду. Даже так – острую правду. А ещё художник обязан остро выражать индивидуальность человека, внешнюю и внутреннюю. Иначе все будут одинаковыми – глазки одинаковые, щёчки одинаковые… Но человек-то, повторю, хочет быть лучше, чем есть. И вот из-за этого у меня было несколько казусных моментов. Я писал великую певицу Ирину Константиновну Архипову, солистку Большого театра. Она мне как-то и говорит: «А вы Лемешева писали?» Я ей: «Нет». – «Ну как же? Пока он живой, надо!» Архипова тут же Лемешеву позвонила. И он согласился меня принять. Это был человек невероятного обаяния. Глядя на него, трудно было поверить, что он родом из Тверской губернии, простой деревенский паренёк… Выглядел как лорд! И вот мы начали работать. А я, когда пишу портрет, стараюсь не показывать работу до той поры, пока не вставлю её в раму. А как вставлю, тогда сажаю героя перед своей работой и предлагаю: «Говорите всё, не боясь меня обидеть. Всю правду. Если есть замечания и я с ними соглашусь, обязательно исправлю». Пришло время показывать работу Лемешеву. Он подошёл, посмотрел на свой портрет и говорит: «Этот нос не мой!» Я сел рядом, проверил: «Нет, ваш». И начался спор… А он уже болел в то время, это было примерно за год до его кончины. И вот я пытаюсь ему объяснить: «Сергей Яковлевич, когда человек подходит к зеркалу, скажем, когда бреется, он смотрит на себя машинально. Но если я сажусь писать автопортрет, я вижу всё…» А он ни в какую не соглашается, только повторяет: «Не мой нос!» Наконец я предложил: «Оставлю у вас работу. Через три дня приеду, а вы пока всмотритесь, вживитесь в портрет». И уехал. Приезжаю домой, маме рассказываю о споре. Мама меня чуть не побила! «Что же ты такого знаменитого певца не мог уважить, исправить его нос?» А я не мог пойти против правды… Но не прошло и часа, как я вернулся от Лемешева, – он звонит: «Саша, вы меня, пожалуйста, простите. Я не прав. Нос мой!»