Радио "Стори FM"
Непримиримый

Непримиримый

Автор: Надя Шенн

«Я должен критически относиться к существующей действительности. Ибо художник чувствует боль. Стараюсь произносить эти слова иронично, но тем не менее это так – художник обязан чувствовать боль» – такова принципиальная позиция кинорежиссёра Владимира Бортко. Что же именно вызывает сейчас его категорическое неприятие?

Владимир Владимирович, вы производите впечатление непоколебимого во взглядах монолита, но на вас можно как-то повлиять?

– Конечно. Любой человек формируется, развивается под влиянием других людей и разных встреч. Роковые они или счастливые – иной вопрос. У меня самых значимых человека в жизни было три. Первый – отчим киевского друга детства Андрюши Бенкендорфа Евгений Адельгейм. В своё время он был главным редактором журнала «Украина», откуда слинял после начала гонений на космополитов. Жил в нашей коммуналке, занимался литературной критикой и не высовывался. У него была огромная библиотека, которую я прочитал со скоростью света – осваивал по три книжки в день. Адельгейм не поверил в мою технику чтения и даже меня проверял… 

Потом был мой отец, которого я впервые увидел в тринадцать лет. Родители познакомились в Москве, после госпиталя. Они оба были ранены на фронте. Я родился в Москве, но через год родители развелись и мама уехала в Киев. Мама была актрисой и, если честно, воспитанием моим занималась мало. Меня воспитала бабушка Ефросинья Карповна Захаренко, которая закончила два класса ликбеза. Мы с ней прекрасно существовали в коммунальной квартире, где жило девять семей. Семь – еврейские и две – русские, так что я могу разговаривать на идиш. Единственный момент – не в обществе, поскольку в основном знаю ругательства. Они ж без конца на кухне скандалили, заключали союзы, которые впоследствии разрушалась, организовывали новые. Чистая политика. Так я жил от годика до двадцати шести лет. У меня несколько другая биография, нежели представляется на первый взгляд… 

Так вот, однажды в нашу коммуналку явился огромного роста человек в пальто и шляпе... Он был известным в Москве режиссёром, работал в Театре Гоголя, в Театре Советской армии, но Одесский драматический театр стал его вершиной… Там помнят его до сих пор. Он много рассказывал о театре, всякие тонкости. Почему стол стоит так, а кровать эдак. Ведь режиссёру главное – самому себе ответить на вопрос «почему?». Например, почему в «Мастере и Маргарите» Понтия Пилата играет Лавров? Да потому, что Лавров – это империя. Советская, Римская – не имеет значения. Этот умный человек – часть империи. И тут ему приводят маленького еврея, который говорит, что всё, чему он служил, не то. Но если это правда, то вся его жизнь перечёркнута… 

Третьим человеком был отчим – драматург Александр Ефимович Корнейчук. Чрезвычайно любопытный человек. Всего-навсего классик украинской литературы, шестикратный лауреат Сталинской премии, председатель комитета Всемирного совета мира, член ЦК КПСС, замминистра иностранных дел Советского Союза, друг Пикассо, человек, в гости к которому пожаловал Дэвид Рокфеллер.

Домой?

– Да. Это было в разгар Карибского кризиса. Ведь помимо дипломатических контактов были ещё и неофициальные. Рокфеллер приехал в Киев вместе с сыном. Честно признаюсь, я с ним не общался. Помню, он всё время спрашивал: «Ну как, похож я на акулу империализма?» А его сын посидел за столом да отправился в магазин покупать семиструнную гитару. Он впервые увидел этот инструмент в Союзе, и ему захотелось его приобрести… Кроме того, Корнейчук был человеком, которому написал письмо Сталин. Мама сохранила его.

Была такая очень серьёзная пьеса «Фронт» про то, что мы не умеем воевать. В газете «Правда» вышла на неё рецензия. Один генерал прочитал и заявил, что автора вместе с критиком следует немедленно расстрелять. Но выяснилось, что рецензентом был Сталин, расстрелять которого проблематично… Позже отчим написал пьесу «В степях Украины», которую Иосиф Виссарионович тоже прочёл. И написал письмо: «Очень благодарю. Сталин». Отчим рассказал про Сталина много любопытных вещей. Он мог позвонить ночью секретарю обкома и сказать: «Товарищ Сидоров, у вас есть замечательный писатель Петров. Вы читали его последний роман?» Тот начинал врать, мол, читал и очень им восхищён. «А как вам образ Козлова? А Свинова?» – продолжал интересоваться Иосиф. Поговорив, он вежливо прощался и клал трубку. Карьера секретаря была кончена. Сталин терпеть не мог вранья! Он вообще был фантастической личностью, следил за всем: за кино, литературой, наукой, экономикой. Однажды пришёл к Вучетичу, который работал над скульптурой солдата-освободителя с девочкой на руках, сейчас она стоит в Берлине в Трептов-парке. Увидел в руках у воина автомат. «Замечательная скульптура, но можно ли заменить автомат на меч. Это символ», – сказал Сталин… Жаль, я мало что помню из рассказов Корнейчука. Надо было записывать, но по молодости об этом не думаешь. «Болтает каждый день, подумаешь!» Тем более он был коммунистом, а я диссидентом.

Вы?

– Ещё каким! Но заметьте, это 60-е, а значит, это не те либералы, которых мы наблюдаем сейчас. Я просто думал, почему в газетах врут, почему я не могу поехать за границу? Высказывал своё негодование отчиму, а тот пил валидол.

А что вы ему говорили? Вот на Западе демократия, а у нас тоталитаризм?

– На Западе коммунистические идеи были популярны и, кстати, популярны до сих пор… Пикассо был лауреатом Ленинской премии… Это потом они все резко переобулись…

Пикассо не оставил на память о себе какой-нибудь разрисованной салфетки?

– Мама говорила, что, когда они гостили у художника, тот подарил им две тарелки: на одной нарисовал голубя, на второй – петуха. Одну из них мама кому-то подарила.

Кому-то повезло… Скажите, как и когда произошла трансформация убеждений? Когда вы из диссидентов перешли в стан коммунистов?

– Была страна – наша с вами Россия, а потом она стала на треть меньше. А после появился один процент населения, который завладел восьмьюдесятью процентами богатств. Это вызвало вопрос: а с чего они разбогатели? Кайлом усердно махали, у мартена сутками стояли? Беловежское соглашение было катастрофой. Оно нанесло колоссальный удар по моему народу и стране. И кто это сделал? Главнокомандующий! Он потерял треть территорий и почти половину населения. Что с ним надо делать, а? Но ему памятник поставили.

Сейчас мы отметили столетие революции. Кстати, сейчас обе революции пытаются объединить в одну. Мол, забудем всё… Но, позвольте, их нельзя смешивать. Одна была буржуазной. Точно такие же в своё время произошли во Франции, Англии. А вторая была уникальной, потому что это изменение вектора развития всего человечества. Это сродни христианству, мусульманству. Вместо «человек человеку волк» появился иной посыл. Другое дело – как это осуществлялось. Но вектор не менялся. И заслуга советской власти – не каналы, плотины и спутники, а культурная революция. Её смысл заключался не в том, чтобы что-то построить, а в том, чтобы переделать человека, что, в принципе, почти удалось. Представьте, восемьдесят два процента неграмотного населения после двух войн научилось строить ракеты, заводы, более того, делать кино, которое сейчас по телевизору смотрят куда лучше, чем современное. Вот из-за этого и был сыр-бор.

А ХХ съезд? Как вы Хрущёва оцениваете?

– Была история, когда Корнейчук собирался жениться на моей маме и позвал меня в гости, считая своим долгом поговорить с сыном. Сказал, спроси меня о чём хочешь. Я спросил: «Почему Никита Сергеевич такой дурак?» Длинная пауза. Он ушёл от ответа. Я тогда имел в виду внутреннюю политику Хрущёва. И содержание его доклада на XX съезде мне казалось предательством… Хрущёв хотел выскочить из колеи. В силу разных причин в России вся история повторяется. То же самое произошло после смерти Петра. Пётр не только знал, что делает, но ещё и умел выбирать людей. Одним из лучших его слуг был Меншиков, который воровал так, что шум стоял, но при этом строго выполнял волю царя. А потом Пётр умер, оставив после себя замечательных ребят, которые всё умеют, знают как, но не знают куда. Смута кончилась только с восшествием Екатерины... Та же ситуация возникла после убийства Сталина. Он подводил к ситуации, когда будет полностью сменён Центральный комитет. И пять ближайших к нему человек мгновенно сообразили, что их хотят поменять на молодых людей. А это чревато неприятностями. Они сразу скооперировались, притом что терпеть друг друга не могли: Маленков, Булганин, Никита, Берия, Молотов… И вот умирает Иосиф, а ребята должны решить вопрос: кто станет первым? В результате из пяти остаётся один. Что для этого он должен был сделать? Обвинить всех в терроре! Именно это Хрущёв и провернул. Вы знаете, где убили Берию?

В подвалах Лубянки.

– Вот вам расскажут чепуху, а вы верите! Его убили в собственной квартире, расстреляли из пулемёта. Со двора. Потом труп привезли в Кремль и показали Политбюро. Дальше было уже бесполезно рыпаться.

Кто вам это поведал?

– А как вы думаете я писал сценарий? Доктора наук исторических, американские источники… Но не в этом дело. Там всё было непросто. Вы знаете, почему Иосиф Виссарионович товарища Жукова отправил в Одессу? Есть стенограмма заседания Военного совета 1946-го или 1947 года, не помню… На нём Жукова обвиняют в бонапартизме, в том, что он присваивал чужие заслуги. В частности, Сталин спросил: «Почему товарищ Жуков рассуждает о своих действиях в Сталинграде, если его там не было? Что вы думаете, товарищи?» Поднимается Маленков и начинает топить товарища Жукова. Мол, вообще товарищ Жуков сомнительная личность… «А что военные скажут?» Поднимается Рокоссовский: «Я верю товарищу Жукову и не верю, что он делал что-то против нашего государства». – «Хорошо. Но, скажите, товарищ Жуков, зачем вам пятнадцать аккордеонов?» – «Я всё сдам, товарищ Сталин». – «И всё-таки вам придётся отъехать из Москвы». Увы, Жуков привёз сюда вагоны награбленного! А Хрущёв, который с трибуны заявил, что Сталин руководил войну по глобусу? И никто из маршалов не возразил, не одёрнул лгуна. Любопытнейшая вещь политика…

Так вы всё-таки снимаете кино о Сталине?

– Про это уже забыли.  Мне сделали предложение: «Давайте сделаем Сталина на тридцать процентов хорошим, а на семьдесят плохим». Я на весах не очень хорошо работаю, отмерять проценты мне сложно.

Ужель та самая цензура?

– Согласно конституции, у нас её нет, зато имеются продюсеры.

А вы с детства готовили себя к творческой профессии? Отец, мать, отчим, вы – наследник по прямой, так сказать.

– Родители думали, что из меня ничего не получится, неудачный сынок получился. Маман всегда удивлялась, читая статьи в прессе. Не верила, что её сын – лауреат Госпремии, народный артист… Она ведь привыкла в театре, что народный артист – это небожитель, а тут я… Да и я, поступая в Киевский институт театрального искусства имени Карпенко-Карого, не имел больших амбиций. «Второй режиссёр – это мой потолок», – думал я, поступив в институт с третьего раза. В первый раз я сделал пятнадцать ошибок в сочинении, а второй раз – тринадцать. В третий раз подготовился: напечатал на машинке одну-единственную шпаргалку, и… выпала именно та тема. Чистое везение! На первом курсе нужно было снять курсовую работу. «Кто тебе это сделал?» – услышал я голоса сотоварищей после показа. Тут я понял, что, пожалуй, может получиться. За эту работу получил приз на фестивале во ВГИКе, а ведь я там не учился!

Отец застал ваши кинофильмы? 

– Он умирал от рака горла, и последнее, что успел сделать, – порекомендовать мне артистку Догилеву. Я снимал «Блондинку за углом» и не мог найти героиню. «Попробуй её!» – прохрипел он. На пробы приехала вылитая моя героиня…

Актёры, они капризные…

– Мы что, в детском саду? Либо работаешь, либо нет.

Столь же императивно строились отношения и с суперзвездой советского кино Мироновым?

– Андрей был умным и прекрасно воспитанным человеком. Однако мог и вспылить. На площадке я рассказывал ему, как хотел бы решить образ его героя. «Вы будете меня учить играть?» – раздражённо заметил он. «Так мне за это деньги платят», – ответил я… Поначалу было нелегко, но с середины фильма отношения наладились. Я к нему даже в гости ходил… 

С Микеле Плачидо у вас тоже дошло до холодной войны?

– Да примерно всё то же самое… Кстати, перед началом съёмок «Афганского излома» я летал в Афганистан. Причём дважды.

Чтобы увидеть всё собственными глазами?

– А как же! В Кабуле вышел из самолёта, вокруг люди в каких-то одеялах и галошах. «Господи, что мы тут делаем?» Тогда мне казалось, что мы напрасно ввязались в эту войну. Сейчас я понимаю ситуацию несколько по-другому.

На позициях появлялись?

– Конечно. И автомат держал… Было ли мне страшно? Нет. Афганская война – это не окопы, а внезапные нападения. Помню, вместе с итальянскими документалистами поехали в Кандагар, а сзади какие-то странные люди ходят-бродят. «Это кто?» – поинтересовался я. «Так моджахеды», – ответил мне сопровождающий из нашей охраны…

Вас часто предавали?

– А в чём предательство выражается? У каждого человека есть свои интересы, и не нужно удивляться, когда он, преследуя свои цели, делает тебе не очень приятно. Каждый умирает в одиночку.

Это эгоизм?

– Это естественное чувство любого живого существа.

Жалеете, когда обижаете человека?

– Знаете, чем я хорош? Я никогда и никого не обидел. Никогда!

А словом?

– «Не по словам, а по делам его судите». Слова – ерунда. Сегодня одно сказал, завтра другое… Конечно, я не очень сдержан.

Гляжу, вы броня!

– Покроешься тут бронёй, за столько-то лет в кино!

Жестокие нравы кинематографистов? Конкуренты рвут на части?

– Да нет конкуренции. Режиссёры между собой никак не связаны. Они существуют отдельно, а посему они самые большие индивидуалисты из всех. Единственное, что они делают вместе, – это припадают к денежному источнику. Некоторым это даётся без усилий. При советской власти было проще. Претендовать на постановку могли все. Хорошо бы сейчас вернуть такую систему, но некоторые мои товарищи против. Это сразу отсечёт их от денежного потока. Я, между прочим, хотел поломать эту систему, когда пришёл в Думу. Не удалось, и не потому, что кто-то мешал, а потому, что сами творцы не захотели. Это же очень удобно. Все кинотеатры, в той или иной степени, американские. И соответственно вся прибыль течёт в американские карманы. К тому же они освобождены от НДС. Такая вот маленькая приятная неожиданность. Таким вот незатейливым образом мы каждый год помогаем Голливуду на круглую сумму. Неплохо? Это что касается проката. Что касается производства, то там тоже интересно. Государство тратит в год 6 миллиардов в год на кино. Просто так. Говорит: «Нате вам!» Несмотря на тяжёлое положение, когда все статьи в бюджете идут вниз, кино даже добавили. Куда идут деньги? Все они оседают в восьми-девяти частных компаниях. Вот столько на свете интересных вещей!

Как вы к деньгам относитесь?

– Хорошо, когда они есть. Приехав в Ленинград в 1976 году, я с женой и сыном поселился в коммуналке. Там познал прелести бытия: грел воду в ванной деревянными ящиками, которые находил на улице, подробно изучил особенности жизни клопов. Например, понял, как они попадают на стоящую посреди комнаты кровать. Они ползут по потолку и, почувствовав тепло, падают. Думаете, почему у французских королей стояли балдахины? Явно не для красоты… С 1991-го по 1996-й я не снимал ничего. За пять лет не получил ни копейки! Знаете, на что я жил? Юрий Мамин одалживал мне сто долларов в месяц. На них и содержал неработающую жену и сына-студента… Вряд ли вы видели мою лучшую работу того времени. Это была реклама банка «Санкт-Петербург». Камыши, болото, сзади маячит море. В кадре Пётр I, Меншиков и какой-то негр в виде Ганнибала. Меншиков говорит: «Хорошее место для банка, мин херц». «И назовём его «Санкт-Петербург». И город назовём так же», – отвечает Пётр I. Его играл Стржельчик, а Меншикова – Басилашвили. Музыку написал Андрей Петров. Почему люди такого уровня согласились на эту работу? Всем нужны были деньги. За пятнадцать минут они получили по тысяче долларов. Бешеные деньги по тем временам.

Вам не обидно, что при вашем внушительном послужном списке вы всё равно для всех остаётесь режиссёром, создавшим профессора Преображенского и Шарикова?

– Кстати, Преображенского могли сыграть гениальные Броневой, Ульянов, Яковлев, Стржельчик. Но потом пришёл Евстигнеев и привнёс в образ то, чего недоставало другим, – проникновенность. Он был человек из народа, а не сибарит и не голубая кровь. Кстати, сам Евстигнеев повесть не читал, да и потом ознакомился только со сценарием. Перед тем, как согласиться на роль, советовался с детьми и женой… Его условием было сниматься только по выходным. Он спешил в Москву к молодой жене… Разыскать Шарикова было легче. Ассистент по актёрам получил задание найти человека, похожего на собаку. Принесли дюжину стопок фотографий, среди которых был и Коля Караченцов. Он, кстати, пробовался очень хорошо Одна беда – он играл, а надо было жить… И тут среди снимков я нашёл поразительное лицо. Это был никому не известный актёр из Алма-Аты. Когда через пару дней я зашёл в свой кабинет – увидел сидящую за столом собаку в галстуке! Худсовет вознегодовал: «Это кто такой? Нигде не снимался, из Казахстана… Берите Караченцова!» Я упёрся: «Или этот парень, или я пошёл». Я знал, что не проиграю – слишком много денег уже было потрачено на подготовку… После премьеры он позвонил мне: «Володь, ты говорил, что мы такое хорошее кино снимаем, а я вот сейчас читаю газеты – выходит, полное дерьмо». И я его утешал: «Подожди немножко, может быть, изменится что-то». Изменилось... Только эти изменения коснулись всего.

Сами-то в кино ходите?

– Тащиться туда, сидеть, слушать комментарии под хруст попкорна – никогда!

фото: Андрей Федечко; Александр Николаев/ТАСС

Похожие публикации

  • Барин
    Барин
    Виктория Токарева — о писателе Юрии Нагибине: «В нагибинской жизни можно было всё, не существовало никаких запретов»