Радио "Стори FM"
Прогулочный теплоход по Москве-реке

Прогулочный теплоход по Москве-реке

Автор: Ираклий Квирикадзе

С Леной Кузьменко мы три дня назад говорили по телефону. Я уверял её, что рассказ написан, что я его правлю и завтра он будет у неё на редакторском столе. О чём он, спросила Лена. Конечно, о любви. В этом номере, сказала Лена, любовная история будет очень кстати…

Вуди Аллен смешно пишет о 80-х годах, о первых домашних видеопросмотрах в Нью-Йорке. Мне вспомнились видеопросмотры в Москве, в доме на улице Чкалова, где я жил все 80-е годы. Подумал – хорошая тема для журнала STORY. В сонную голову вплыло название рассказа «Сладко, сладко, милый!». У моего соседа по улице Чкалова, Константина Богатырёва, был один из первых в Москве видеомагнитофон «Панасоник». Мы, друзья Костика, собирались на первые видеопросмотры. «Сладко, сладко, милый!» были слова переводчика с немецкого, которые чаще всего доносились с экрана.

videosalon.jpg

Обычно друзья Костика собирались поздним вечером, запирались в спальне и смотрели фильмы, что не выходили в советском прокате: «Механический апельсин» Стенли Кубрика, «Гибель богов» Лукино Висконти. Друзья Костика – молодые технари, я – сосед по лестничной площадке, интеллигентные подруги с филфака МГУ или весёлые оторвы с киноведческого ВГИКа. Кто-то всегда приносил кассету с порнофильмом, чтобы после Антониони – Бунюэля – Мидзогути расслабиться. 

В доме Костика жил дедушка, восьмидесятипятилетний Петруша. Старик радовался жизни с внуком и правнуками. Петруша был пасечником, приехавшим в Москву c Северного Кавказа, ему было ужасно любопытно, что происходит в спальне Костика, почему запираются молодые девушки с его друзьями и что за голос повторяет «Сладко, сладко, милый!» вперемежку со страстными стонами, всхлипами, визгами… Петруша, сидя в одиночестве в гостиной, смотрел по общему телевизору парады, съезды партии, полёты в космос, концерты, «Голубые огоньки»... Но кто, кто в спальне Костика так невыносимо страстно стонет?

Однажды во время просмотра один из гостей вышел в туалет и дверь спальни осталась полуоткрытой. Петруша, случайно проходя по коридору, заглянул в дверь и застыл, превратившись в соляной столб, как пишут в Библии. Гость, вернувшись из туалета, вежливо поздоровался с Петрушей, вошёл в спальню и закрыл дверь. Петруша долго не мог заснуть, ходил и спрашивал себя: «Как это? Как это?! Почему за щёку?» Утром Костик и его жена Маша поздно проснулись, пили кофе, тихо хихикали. Петруша хотел их о чём-то спросить, но не решился. Когда остался один, позвонил в деревню соседу, армянину Артуру Багдасаряну, работающему ветеринаром, и задал неожиданный вопрос: «Артур, скажи, эту штуку зачем надо за щёку класть?» Артур не понял, какую штуку? Петруша объяснил, что видел это на экране телевизора. Артур удивился, что такое показывают по московскому телевидению. Потом удивился, что Петруша в свои восемьдесят пять лет не знает о таком виде любви. Петруша продолжал спрашивать: «Дети же так не могут рождаться... Или могут, а, Артур?» В субботу, день сбора друзей Костика вокруг телевизора «Панасоник», Петруша на кухне обнаружил армянский коньяк «Арарат», пять звёзд. Он налил себе полный стакан, выпил и сказал, с горькой обидой обращаясь к покойной жене: «Ты знала, Тося? Знала и молчала, да?!Сука ты, Тося!»

В спальне на стульях, на диване сидели человек пятнадцать молодых мужчин и женщин, смотрели телевизор. Вдруг распахнулась дверь и появился Петруша с охотничьей двустволкой. Все удивлённо уставились на старика в мятой полосатой пижаме. Он вскинул ружьё и выстрелил в экран телеящика, где за секунду до этого промелькнули аппетитные ягодицы.

Пасечника Петруши давно нет на свете. Мы с Костиком редко видимся, но почти всегда вспоминаем пьяного старика, выстрелившего в телевизор. Старик оставил метку на моём лице. Во время расстрела телевизора его страшно качало, и второй выстрел огненным вихрем прошёлся по моей щеке. Но я жив и благодаря Петруше вот уже сорок лет ношу бороду, скрывая следы огневого ранения. Сам виноват, сидел ближе всех к экрану, чтобы лучше разглядеть роскошные формы великой порнозвезды Германии Тильды Зальц.

Я прервал писание истории времён первых видеопоказов на Чкалова. «Дурной анекдот» – был мой приговор cамому себе. Но почему-то я не мог отстраниться от дома на улице Чкалова. И тут неожиданно в моём воображении всплыл вагон поезда «Красная стрела» из Москвы в Ленинград. Мы в купе с Костиком Богатырёвым, едем по очень печальному поводу, ушла из жизни Динара Асанова, наша общая подруга. Пьём польскую «Зубровку» и неожиданно выговариваем все свои тайны, открываем все шкафы со спрятанными скелетами.

Вот рассказ Костика. Сегодня утром он был прочитан Константину Богатырёву, крупному российскому кибернетику, и по телефону же я получил разрешение на его публикацию с условием, что я меняю все имена и фамилии действующих лиц.

para.jpg
Студенты Кокинского совхоза-техникума Жан-Пьер Эли Мукулу (Конго) и Вера Гаршичева. Брянская область. 1969 год

«В московском роддоме, на улице Краснопролетарской, в апреле месяце 1958 года родился замечательный мальчик чёрного цвета. Мама чёрного мальчика Катя Тихомирова, красивая, молодая, синеглазая женщина, имела мужа Бориса Владимировича Богатырёва. Ровно девять месяцев назад до дня рождения чёрного мальчика прошумел Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. Две недели песен, нескончаемых улыбок, объятий. Высокие, стройные, мускулистые чёрные парни смущали покой столичных девушек. Самые смелые девушки в обход ограждений, милицейских кордонов залезали в открытые окна гостиничных номеров, где их ждали пританцовывающие от нетерпения кавалеры. «Я лублу тебя», – шептали большие чёрные губы.

Мальчик родился в шесть утра.

Кате Тихомировой повезло, её родная мать Зоя Николаевна служила медсестрой в родильном доме, и она, Зоя Николаевна, спасла дочь от позора, заменила замечательного чёрного мальчика на замечательного белого, который родился одновременно с чёрным тут же рядом. Никто, даже дочь, не узнали об этом.

Белый мальчик вырос: им являюсь я, Константин Богатырёв, кибернетик тридцати семи лет, который на днях уезжает в командировку в Уагадугу, столицу африканского государства Буркина-Фасо.

Два месяца назад моя бабушка Зоя Николаевна ушла в мир иной, откуда, как вы знаете, никто ещё не возвратился. Перед смертью бабушка Зоя рассказала мне тайну того утра, когда я появился на свет. Бабушка Зоя заперлась со мною в спальне, попросила у меня прощения, поплакала, долго молилась на икону, я держал её в руках перед бьющей поклоны бабушкой. По словам бабушки Зои, Богородица не проcтит её до тех пор, пока не простил её я.

Странное чувство – неожиданно узнать, что ты – не ты. Что мать твоя – не мать твоя. Что отец – не отец твой.

И вот уже два месяца я глупо улыбался, когда мать (не мать) что-то говорила про мой галстук, потом ехал на работу, мрачно смотрел в окно «фольксвагена», потом тупо разглядывал мерцающие приборы в лаборатории, а вечером, за чаем, утыкался взглядом в лицо Вадима Борисовича Богатырёва, отца (не отца), с трудом сдерживаясь, чтобы не проблеять в это лицо: бэ-э-э!

Странное желание разыскать себя, затерянного, увидеть настоящего Константина Богатырёва, черного, губошлёпистого, не такого, как я, голубоглазого «Лжеконстантина», обуревало мою пьяную душу... В общем, я очень запутался!

Я запутался и в личной жизни. Работая в крупной компьютерной фирме, до недавнего времени успешно делал карьеру, но разошёлся с женой, отдал ей квартиру, переехал к родителям, и тут этот «негритянский синдром»…

venok.jpg
VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Латышка и гость из Африки. 1957

В итоге, как только на работе появилась возможность поехать в Африку, я её использовал. Никто из коллег особо в эту Буркина-Фасо не рвался, и я без труда добился туда назначения.

Один из ведущих кибернетиков мира, профессор Темпелтон, после получения Нобелевской премии вернулся на родину в Буркина-Фасо и поселился на берегу океана, где ничего, кроме падающих с пальм кокосов и нахальных рыжих мартышек, не отвлекало его от работы.

Гостеприимный хозяин Темпелтон угощал меня виски и неожиданно запел на смешном русском: «Выходила на берег Катюша…» Робея перед великим, я спросил Раймонда Темпелтона, не был ли он в Москве на Всемирном фестивале молодёжи и студентов в 1957 году?

Раймонд схватил меня за локоть и, чуть прихрамывая, потащил на второй этаж в библиотеку. Целая кипа фотографий 50-х годов, хорошо сохранившихся, словно вчера снятых: Красная площадь, храм Василия Блаженного, стадион «Лужники», улицы, Парк Горького, пароход на Москве-реке. И лица, лица улыбающихся молодых людей, белых, чёрных, жёлтых. И тут я увидел маму. Катю Тихомирову обнимал огромный чёрный спортсмен. Мама счастливо прижималась к его плечу. Вот ещё раз на фотографии мама. Несколько человек держат торт. Тот чёрный рядом. Все смеются.

«Вы знаете этого человека?» – ткнул я пальцем в негра. Темпелтон ответил не раздумывая: «Знаю!»

...В пыльном провинциальном городе в церкви чёрный священник Фрэнк Денсон встретил прихрамывающего великого кибернетика и незнакомого русского с распростёртыми объятиями.

«Фрэнк, мы пьяные, по пустыне жали на все двести, чтобы увидеть тебя, старую калошу, и рассказать потрясающую историю... Никто в мире не знает её, только он, я, и сейчас узнаешь ты…»

Час спустя Денсон плакал. Священник был нетрезв. Мы сидели в придорожном ресторанчике. «Да, да, помню, Катя Тихо...» – Фрэнк застрял на середине маминой фамилии. «Помню лодку, ночь, лодка плывёт... одежда где-то на берегу, мы до утра не могли найти одежду... Впрочем, не очень-то и искали!»

Сентиментальный пожилой африканец с седыми кудрями хныкал и хихикал одновременно. Был похож на диснеевскую собаку. Под глазами мешки, большие, повисшие уши. «Значит, вы её сын? Но вы не мой сын? – растерянно хлопал глазами Денсон. – А если я приеду в Россию и найду моего мальчика? Можно? Ведь у меня нет детей... А? Как вы думаете, я найду его?»

Потом была служба в церкви. Я смотрел на негра-священника и никак не мог понять, кто он мне? Я был пьян. Великий кибернетик молился. И я стал молиться чёрному богу. Я первый раз в жизни молился, запутавшись в пьяных мыслях и желаниях... Пел негритянский хор.

Вернувшись в Москву, я ничего не рассказал маме. Фотографии 1957 года, переснятые на айфон, хранил в письменном столе. Я обещал бывшему десятиборцу из Верхней Вольты, как раньше называлась Буркина-Фасо, найти сына. Сейчас я злюсь, делать мне нечего – cтановиться частным детективом в поисках себя?

Я решил жениться. Во второй раз. На Люсе. Не очень красивой, но доброй, умной компьютерщице. И вот мы в загсе.

Звучала весёлая музыка. Я стоял со своей похорошевшей в свадебном наряде невестой. Я напряжённо смотрел в зеркало, в котором отражался танцующий во дворе загса чёрный парень, мой сверстник.

«Вот он я!» – воскликнул. Виной тому было шампанское. Расписывавшихся перед нами позвали пройти в зал. Курчавый негр прошёл рядом, совсем рядом от моей мамы. Мама не заметила негра, своего сына, она не знала о его существовании. Мама смотрела только на меня, счастливая. Боже, как похож негр на маму! Лоб, глаза, выражение глаз. Похож, очень похож... Он свидетель той свадебной пары. Я услышал его имя, фамилию. Владимир Бланк. Это мои имя и фамилия. Владимир Самсонович Бланк! Так я ко всему ещё и еврей? В общих поздравлениях было несложным делом узнать, что Владимир Бланк – сосед молодожёнов и все они живут на улице Челюскинцев. В воскресенье я отправился встретить себя на улицу Челюскинцев и увидел его. Он стоял за гаражами, в овраге, смотрел на небо, где с рёвом носились модели самолётов с бензиновыми моторчиками. Весёлый, добродушный, совсем русский. Рядом стояли несколько мужчин и детей. Мы поздоровались. Он узнал меня. Я сказал, что с детства увлекался авиамоделированием. Он обрадовался. Я спросил, когда он родился. А потом мы долго смеялись, что родились в один год и один день. Он пригласил к себе. Я захватил с собой бутылку водки. Володя Бланк крикнул: «Мама, солёненьких!» Появилась мама. Звали её Тося. Была она грузная, коротко стриженная, чем очень удивила меня.

gosti.jpg
Гости из Эфиопии на фестивале 1957 года

Владимир с отцом имели будку недалеко от Киевского вокзала, где делали копии и печатали фотографии. Я принёс в будку фотоплёнку. Мне не нужны были снимки, но это был хороший повод продолжить знакомство. Владимира не было. Старший Бланк с интересом разглядывал фотографии, сделанные мной в последней поездке в Буркина-Фасо. Заговорили о путешествиях, о разных странах, о том, где как живётся людям. Папа Бланк сказал, что в своё время хотел эмигрировать в Израиль. Но сын Владимир у него такой... не совсем типичный еврей. В молодые годы это крепко задевало папу, он пил и бил Тосю. Но потом попросил еврейского бога простить жене грех, бог простил, и горечь оставила его сердце. Он полюбил сына. Конечно, жаль, что с Израилем не получилось, но, с другой стороны, может, оно и лучше. Кто знает, как евреи отнеслись бы к его мальчику? Я слушал... Спросил: «Но есть же чёрные евреи?» – «Есть. Но у них чёрные родители. Чёрный папа-еврей, чёрная мама-еврейка...»

Я вышел из ателье. «Прощай, мой белый папа-еврей».

Вскоре в Москву неожиданно приехал Фрэнк Денсон. Фрэнк разыскал меня. Я оставил в пыльном африканском городке cвою визитную карточку, вот мне и позвонил преподобный Денсон. Фрэнк хотел найти сына, напомнил, что я обещал ему помочь. Я сказал ему, что парень обнаружился, но как быть? Как расставить всё на свои места? И стоит ли?

Об этом мы говорили со священником, сидя в пыльных кустах оврага. Перед нами гонял самолёты Владимир Самсонович Бланк. Священник смотрел на сына.

«Он не знает английского, я не знаю русского, что я ему скажу? – cвященник не мог решиться. – Знаешь, я ничего не скажу. Я пересеку пустырь, поздороваюсь с ним, благословлю и пойду своей дорогой, так будет правильно...»

Я молчал, ему видней. Он каждый день с Богом.

Чёрный священник вышел из пыльных кустов. Медленно пошёл к группе авиамоделистов. Поздоровался, что- то сказал Владимиру, положил руку на плечо. Отец и сын улыбнулись друг другу. Сын не знал английского, не знал, что ему улыбается папа.

Священник отошёл от авиамоделистов.

Я обходными дворами догнал Фрэнка. Мы посидели в ресторане, потом пошли ко мне. Папа и мама не удивились гостю. Коллеги-иностранцы бывали у меня в гостях. Я называл Фрэнка – Луи. Мама чуть нервничала. Она вглядывалась в мистера Луи, но не узнавала в старой диснеевской собаке своего чёрного принца. Но в то же время что-то мерещилось ей.

После обеда мы катались все вместе на прогулочном теплоходике по Москве-реке. У Воробьевых гор священник посмотрел на Катю Тихомирову и почему-то улыбнулся. Азбука Морзе на дрожащих чёрных губах долетела до губ моей мамы, до его возлюбленной: «Помнишь лодку, ночь, луну, 1957 год?»

– «Помню».

Теплоход продолжал плыть. Мой папа Богатырёв дремал после сытного обеда. Моя жена смотрела на свой живот, заметный и недвусмысленный. Чёрный священник что-то шептал про себя... Молился.

Моя мама молча улыбалась своим воспоминаниям.

Я? Я не знаю, кто я?

Пароход плыл по Москве-реке».


фото: Леонид Пантус/ТАСС; VOSTOCK PHOTO; Исаак Рабинович; Валерий Худяков/ТАСС; Юрий Абрамочкин, Михаил Филимонов/МИА "Россия сегодня"

Похожие публикации

  • Загадочная история артиллериста Джонатана Сильвера
    Загадочная история артиллериста Джонатана Сильвера
    Как всегда, в последний день сдачи номера в типографию Ираклий Квирикадзе принёс чёрканые-перечёрканые, исписанные крупным почерком листы. Принёс и сказал: «Это воспоминание о том, чего никогда не было»…
  • Кармен с сахарной фабрики
    Кармен с сахарной фабрики
    В отличие от цыганки Кармен Проспера Мериме чёрная Кармен Ираклия Квирикадзе носит с собой три пуда любви
  • Сигары, кофе и комсомол
    Сигары, кофе и комсомол
    Посвящается плохому поведению некоторых комсомольцев 70-х годов прошлого века. Такой эпиграф приводит к своему рассказу Ираклий Квирикадзе