Радио "Стори FM"
Некрасивый лейтенант

Некрасивый лейтенант

Автор: Ираклий Квирикадзе

Прошлой ночью во сне явился дядя Теймураз. Он с гордостью показал мне грамоту «Лучший взрывник» − во время войны давали такие грамоты. Утром я стал искать фотографию, где он снят вместе с Григорием Чухраем. Они пьют на брудершафт. Я не нашёл эту фотографию…

Случилось это осенью 43-го года. Лейтенант Теймураз Миндадзе-Труба (такая вот странная фамилия) в самый разгар войны с фашистской Германией прыгнул с самолёта и обнаружил в воздухе, что парашют не раскрылся. Он камнем летел к земле, но сориентировался и нацелился на одиноко стоящее в поле дерево. Ворвавшись в его листву, сбив множество мелких и крупных веток Теймураз Миндадзе-Труба (он был двоюродным братом моей мамы) упал на подмёрзшую землю. 

Не знаю, можно ли верить его словам, но после недолгого обморока он встал, отёр кровь с рассечённой губы и, прихрамывая, пошёл искать знаменитый партизанский отряд (дядя Теймураз говорил мне, но боюсь ошибиться, отряд то ли Кузнецова, то ли Ковпака). Пролетев семьсот метров, дядя Теймураз стал хромать и обрёл кличку Кочли Темо (Хромой Темо). 

После войны «некрасивый лейтенант» вернулся в свою кахетинскую деревню Сио, женился на Лизико Торошелидзе. Никто, даже Лизико, не знал, что Теймураз в украинско-белорусских лесах пускал под откос фашистские эшелоны, взрывал и поднимал в воздух мосты. Кто в это мог поверить, глядя на низкорослого мужчину с густой щетиной на щеках, в затёртой гимнастёрке со значком «ОСОАВИАХИМ» на груди. Ни одной боевой награды, ни ордена!  

Какое-то время Теймураз носил медаль «За взятие Берлина», купленную на кутаисском базаре у вора-карманника. Благодаря этой медали я и выделил дядю Теймураза среди многочисленной маминой родни. Работал Теймураз Миндадзе-Труба бригадиром виноградарей в колхозе имени Надежды Крупской. C Лизико Торошелидзе сотворил он  четырёх детей. Трёх красивых, как мама, одну дочь, похожую на папу. 

Дядя Теймураз появлялся в нашем  доме по особым случаям, когда приезжал в Тбилиси получать почётную грамоту «Лучший бригадир Грузинской ССР». Помню групповую фотографию, на которой сотни три лучших бригадиров Грузии любовно прижимаются к главному коммунисту республики товарищу Василию Павловичу Мжаванадзе. На этой фотографии Теймураз стоит рядом с Мжаванадзе. И словно хочет о чём-то спросить, я даже знаю о чём: помнит ли Василий Павлович ту пустую бутылку? 

Мжаванадзе  во время войны был боевым генералом, знался с Иосифом Виссарионовичем Сталиным и мог себе позволить то, что не могли многие маршалы и командующие армиями. Однажды генерал Мжаванадзе со своей дивизией вышел к Азовскому морю и закрепился на его берегу. Генерал взял пустую бутылку, окунул её в воды Азова, заполнил и велел отослать в Москву, в Кремль, генералиссимусу Иосифу Виссарионовичу Сталину, сообщая этим, что немцы отбиты и воды Азова наши. Иосиф Виссарионович получил бутылку, оценил юмор генерала по достоинству, но велел спрятать бутылку на кухне. «Не выливать азовскую воду», − был приказ вождя.

 Прошло немного времени. На южных фронтах случились перемены не в пользу генерала Мжаванадзе. Дивизия под его командованием была вынуждена отступить от берегов Азова километров на сто. Узнав об этом, Сталин приказал принести с кухни бутылку: «Отошлите генералу Мжаванадзе и передайте, что я требую вылить эту воду назад в Азовское море, немедленно, по прибытии бутылки в его распоряжение». Мжаванадзе в расстроенных чувствах принял бутылку. 

Вызвал Теймураза Миндадзе-Трубу и велел тихоне-партизану пробраться через занятые немцами территории к азовскому берегу. Там раскупорить бутылку и вылить содержимое. «Но почему Мжаванадзе именно тебя попросил это сделать, дядя Темо?» − спросил я. Он улыбнулся, не ответил мне. 

Семь дней, семь ночей пробирался дядя по немецким тылам. Он рассказал мне о пережитых им ужасах: о немецких овчарках, которые хотели выгнать его из болота, где он спрятался на дне и весь день дышал через тростинку, немцы не могли понять, что за зверя облаивали собаки. Прожорливые пиявки облепили лицо дяди Теймураза, прокрались под гимнастёрку, в сапоги, кальсоны и наслаждались дядиной кровью. 

Ночью, обескровленный, он продолжил путь к Азовскому морю. К концу седьмого дня дядя подошёл к берегу. Азов цвёл. Зелёные водоросли поднялись со дна. В небе пели птицы. Теймураз опустился на колени, откупорил бутылку, слил воду в море. Я спросил дядю: «Зачем ты шёл до Азова? Ведь мог, уйдя от генерала Мжаванадзе на сотню-другую шагов, вылить эту воду в любой ручей. На неделю залечь в стогу сена, отоспаться и вернуться к генералу с выполненным заданием». 

«Ты ничего не понимаешь, мальчик», − сказал мне Теймураз. 

Нарисовав портрет Теймураза Теймуразовича Миндадзе-Трубы, я  предлагаю вам совершить небольшое путешествие по пространству, называемому Алазанской долиной. Путешествие это будет похоже на телевизионную программу «Возьмите нас с собой, туристы». В конце его мы вновь встретимся с Кочли (Хромым) Темо и его женой Лизико.

Ночь. Луна. Деревня Сио. 60-е годы.

В доме председателя колхоза имени Надежды Крупской Арчила Метревели барахлит телефон. Голос в трубке раздваивается:

− Тринадцать французских  виноделов приезжают десятого ноября… Все тринадцать − коммунисты…

− Кто? Плохо слышно!

− Cвезёшь их в винные подвалы князя Чавчавадзе, потом устрой ужин в ресторане… Ты слышишь меня?

− Да-да, ужин в ресторане… 

− Смотри, Метревели, если что не так будет, яйца оторву и не дам переходящего красного знамени...

Телефонный разговор длится ещё минут пять. Слышимость плохая, но председатель колхоза Метревели, понял, что приезжают тринадцать французов, посетят его колхоз и он должен встретить их по высшему разряду, иначе инструктор сельскохозяйственного отдела Центрального Комитета Коммунистической партии Грузинской ССР Павел Павлович Козырев не даст переходящего красного знамени… Метревели ворочается в постели. Не спит. Проклинает всех французов вместе с их де Голлем, д`Артаньяном, Жераром Филипом и Пиаф…

Откуда взялись эти чёртовы тринадцать французов?

Жизнь в Сио вымеряется ростом, созреванием винограда. Виноград – святыня! В осенние дни и ночи, когда его собирают, заливают сок в гигантские глиняные кувшины, зарытые в земле, деревня гудит, как доменная печь. Это бродит, вырывается из кувшинов молодое вино… И вот в это авральное время приезжают французы. Да ещё коммунисты.

Деревня, хоть её лучшие сыны получают почётные грамоты, непозволительно аполитична.  

Разве что по праздникам Первого мая и Седьмого ноября деревня Сио собирается на своей единственной улице и ждёт, когда председатель колхоза Метревели вынесет на улицу стул, встанет на него, вытащит из кармана листок, заглянет в него и с деланым энтузиазмом в голосе крикнет: «Да здравствует единственное в мире государство свободных рабочих и крестьян!» Так обычно начинаются  парады трудящихся  местного значения.

kvirikadze.jpg

Деревня проходит маршем мимо стоящего на стуле председателя и кричит «ура!». Кричит и Теймураз Миндадзе-Труба. Но мы его сейчас можем и не заметить − он в этот раз не герой, а массовка. В конце улицы деревня разворачивается и вновь шагает к Метревели. Председатель выкрикивает новый лозунг, сиойцы, они же колхоз имени Надежды Крупской, отвечают: «Ура-а!» Высоко к небу поднимается густая пыль.

…То ли после майских, то ли после ноябрьских праздников в Сио заехал инструктор Центрального Комитета Коммунистической партии Грузинской ССР Павел Павлович Козырев. Он спешил в Телави на какое-то региональное совещание. Уставший от бессонных кабинетных работ, Козырев дремал на заднем сиденье автомобиля. Проезжая мимо Сио, Павел Павлович вспомнил, что несколько месяцев назад здесь поставили памятник Ленину, высеченный из камня местным скульптором Иллиопуло. Козырев должен был приехать на открытие, но не приехал, на этот раз он решил завернуть в Сио, взглянуть одним глазом на вождя. Вот деревня Сио, вот коровник, вот свинарник, вот площадь, вот памятник Ленину. Машина остановилась.

Первое, что Козырев увидел, был мальчик-пионер, который лежал под памятником Ленину. Пионер храпел. Инструктор партии отвёл глаза от неприятного зрелища, стал разглядывать скульптуру. Когда он прочёл высеченные на каменном постаменте буквы: «Василий Павлович Ленин», − он зажмурился и не хотел открывать глаза! Буквы уверяли, что вождь мирового пролетариата, вытянувший вдаль каменный палец, не кто иной, как «Василий Павлович  Ленин». (Эту историю, я как-то упоминал в журнале STORY – И.К.)

Пять минут спустя в правлении колхоза председатель Арчил Метревели оправдывался: 

− Это Иллиопуло, пьяница, напился и забыл имя и отчество...

− Как забыл? Кто на планете Земля может забыть имя и отчество Ленина? В Гренландии спроси любого гренландца, как имя-отчество Ленина? Любой гренландец ответит: «Владимир Ильич», − а твой Иллиопуло забыл?!

− Он пьёт, у него белая горячка… Василий Павлович − это же имя и отчество товарища Мжаванадзе.

− Да, но Ленин не Мжаванадзе! А Мжаванадзе не Ленин… Четыре месяца ходишь, идиот, мимо памятника и не видишь, что он не Владимир Ильич! Пионеры пьяные валяются у ног вождя!

Инструктор партии метнул в председателя хрустальную чернильницу. Пролетев в сантиметре от виска Метревели, чернильница разбилась об стенку. Ухо, лысина, белая сорочка Метревели стали синими. Козырев чуть успокоился, когда Метревели вынул из несгораемого шкафа конверт и подал ему, робко опустив глаза. Козырев молча закивал головой, положил конверт в карман плаща, сел в машину и уехал, шепча: «Что я скажу нашему Василию Павловичу?» Прошло две недели. Метревели  ломом сам выломал имя и отчество вождя. И вот новая неприятность − этот звонок из Тбилиси: «Приезжают французские виноделы…»

Метревели велел вычистить свинарник, овчарню, в местном ресторане с окон сбили паутину с ночными бабочками. Десятого ноября утром Метревели позвал Теймураза Миндадзе-Трубу и велел заколоть двух годовалых свиней. Лучшими свиньями в Сио считались теймуразовские. Точнее, Лизико знала о них такое, чего не знали другие.

…Уже вторую неделю тринадцать французских виноделов путешествуют по Советскому Союзу, четвёртый день они в Грузинской ССР. Перед глазами французских виноделов мелькают районные секретари партии в чёрных костюмах, чёрных галстуках, рестораны, где шашлыки обжигают пальцы, где секретари осушают фужеры вина после здравиц в честь товарищей Никиты Сергеевича Хрущёва, Василия Павловича Мжаванадзе, Мориса Тореза, Карла Маркса, Владимира Ильича Ленина. Кое-где негромко, несмело произносятся и здравицы в честь опального Иосифа Виссарионовича Сталина. 

Французские виноделы одурели от секретарских застолий… Когда в очередном географическом пункте под названием деревня Сио сопровождающий их инструктор партии Павел Павлович Козырев объявил: «Сейчас мы осмотрим винные подвалы князя Чавчавадзе, отца Нино Чавчавадзе, юной жены Александра Сергеевича Грибоедова, великого русского поэта, автора бессмертной поэмы «Горе от ума», потом ужин в ресторане», − глава   виноделов Жоэль Годар воскликнул: «Нет!» Годар высокий, седой, пышнотелый, похожий на Оноре де Бальзака, размахивая руками, кричал:

− Больше не хотим ресторанов! В Москве рестораны, в Крыму рестораны, в Тбилиси рестораны! Тоска и скука! Покажите нам дом крестьянина! Мы хотим знать, как живут советские труженики земли! Как живут простые виноградари! Не секретари райкомов, а простые виноградари!

Все тринадцать французов кричали в унисон Жоэлю Годару: «Хотим дом крестьянина!»

Павел Павлович прижал уши к вискам. «В какой, хрен, дом я их поведу?» − судорожно думал инструктор.

Павел Павлович отозвал в сторону председателя колхоза Метревели и зашептал:

− Срочно найди хороший крестьянский дом. Из ресторана свези в этот дом всё жареное-вареное-пареное, хозяева дома должны быть красивые, их дети − не сопливые. Устрой французам дом советского колхозника! Чтобы знали, что у нас лучше, чем в Монте-Карло! (Непонятно, зачем Козырев упомянул Монте-Карло?)

Павел Павлович взглянул на часы:

− У тебя всего три часа. Действуй!

Французы уехали осматривать знаменитые винные подвалы князя Чавчавадзе, а Метревели стоял растерянный, не зная, куда идти, что делать. Неожиданный ветер пригнал мокрый снег, он закружил над виноградниками, над памятником Василию Павловичу Ленину, над головой Метревели, стоящего на вершине холма, пристально разглядывающего сиойские дома, решая, в какой из них можно привести французских виноделов. Вот дом бригадира Миндадзе-Трубы. Он выделяется среди других домов деревни, как дом Наф-Нафа от домов Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа (помните сказку «Три поросёнка»?) Двухэтажный каменный дом, жена-красавица. Но сам бригадир – низкорослый (метр шестьдесят восемь), хромающий на правую ногу. Глаз левый полузакрыт – это  след от взрыва. У напарника-партизана в лихие военные годы в руках  взорвался заряд.

…Кружит снег, первый в этом году, председатель колхоза стоит на холме, как генерал Бонапарт, в голове его с космической скоростью проносятся мысли, одна неудачнее другой. 

После скандала по поводу памятника Ленину председатель колхоза не мог допустить ещё одной ошибки. Козырев ясно выразился: «Хозяева дома должны быть красивыми».

И вдруг Метревели видит велосипедиста в жёлтом резиновом дождевике с длиннющим капюшоном. «Что за жёлтый куклуксклановец?» − подумал Метревели. Кто скрывается под капюшоном? Так это же Пётр Чичуа по кличке Домино – житель Сио, уехавший из деревни, бывший футболист, ныне карточный шулер, играющий в поездах и обыгрывающий наивных пассажиров! Метревели мог бы от себя добавить: возмутитель спокойствия сиойских дeвушек на выданье.

Но… И тут Метревели залихорадило… Домино знает то ли английский, то ли немецкий − летом на пляжах Чёрного моря выдает себя за иностранца. Высокий, красивый, курчавый, снимался даже в кино. Украл у режиссёра солнечные очки, был арестован на пятнадцать суток, но в фильме остался. Cиойцы видели на экране танцующего Домино.

− Пётр! Пётр! – побежал председатель колхоза за жёлтым куклуксклановцем.

Через полчаса Пётр Чичуа по кличке Домино, облачённый в вишнёвого цвета черкеску, взятую в клубе колхоза имени Надежды Крупской, стоит во дворе дома Теймураза Миндадзе-Трубы, сверкая белозубой улыбкой.

Так наша история после недолгого зигзага вновь встречается с моим дорогим дядей Теймуразом. 

Метревели сообщает ему странную весть, что сегодня он, Теймураз, должен отдать свой дом, свою жену, своих детей Петру Чичуа (Домино).

Обалдевший Теймураз не понимает слов Метревели. Тот повторяет:

− Домино и твоя Лизико будут как бы муж и жена. К ним приедут иностранцы. Домино и Лизико устроят ужин, доставят им удовольствие. Потом иностранцы уедут к чёртовой матери, и всё встанет на свои места. Понимаешь меня?

Теймураз громко, не скрывая возмущения, говорит, тыча пальцем в Домино:

− Но почему этот говнюк должен быть мужем моей жены? 

Домино улыбался, разглядывая пышные груди Лизико.

− Случилось чепэ! Объясню всё по порядку, но потом… И вообще, это решение Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии, − чуть приврал Метревели.

Мой дорогой дядя, бывший партизан, пускающий под откос фашистские поезда, cтих и присмирел. Он был человеком особой дисциплины.

            Мимо него проносят стулья, фаянсовые блюда с курами, индюшками, сациви, хачапури, хашламу… Метревели глазом опытного селекционера оглядел Теймуразовых детей. Указал на дочь, похожую на папу.

− Возьми её, и погуляйте, пока иностранцы будут здесь. Уедут − возвращайтесь.

Грузный автобус c гостями медленно въезжает в ворота дома. Под старыми яблонями стоят красавица Лизико, красавец Домино и их красавцы дети.  

Французы заахали. Защёлкали фотоаппараты. Домино произнёс на ломаном французском приветствие и жестом хлебосольного хозяина пригласил гостей в дом, где стол ломится от яств.   

Французские виноделы не спускают глаз с хозяйки дома. 

Лизико улыбается им, смеётся пышногубым ртом. Потом Лизико запела. Дети забили в бубны. Апофеоз вечера наступил, когда Домино перепрыгнул через стол и закружился в огненном танце. Хрустальная люстра звенела в грохоте аплодисментов.

Хозяйка дома пригласила на танец Жоэля Годара. Старый француз почувствовал то, что не чувствовал последние лет шесть, в клетчатых штанах кому-то стало тесно. Неожиданно Годар запел. Песню подхватили  краснощёкие жители французских  виноградных долин.

Окраина Сио. Жёлтая луна высвечивает две одинокие фигуры − «некрасивого лейтенанта» и его некрасивую дочь. Девочка взяла отца за руку, ей холодно. Они идут и слушают шелест первых в этом году снежинок, далёкие голоса поющих. В реке плеснул хвостом сонный сазан.

− Папа, а когда нам можно домой?

А в доме веселье в разгаре, Домино, Лизико, дети, Метревели, инструктор Козырев, трое сопровождающих работников КГБ, все французы поют. Все в том состоянии, когда уже не важно, что петь, лишь бы разевать рот, выпускать из себя радостный клич: «Жизнь прекрасна!»

На кухне Лизико готовит к выносу жареного поросёнка. 

Чьи-то руки зажали груди Лизико, чьи-то ноги толкнули её ноги к стене, чьи-то губы зашептали:

− Дверь на задвижке, никто не войдёт...

− Домино, это ты?

− Да, Лизико.

− Отпусти, поросёнок стынет!

− Двадцать лет хочу съесть тебя! C восьмого класса.

Лизико резким ударом коленкой в пах оттолкнула Домино. Вынесла к гостям жареного поросёнка, украшенного айвой.

В третьем часу ночи французы, целуясь с Лизико, Домино, Метревели, детьми, садились в автобус... Домино под шумок увёл с пьяного Годара подтяжки.

Уехали гости. Домино одной рукой обнимает Лизико, другой машет в след автобусу. На окрик: «Эй, говнюк, убери руку!» − реагирует ленивой улыбкой: «А, это ты, лейтенант, получай свою жену-недотрогу». Перекинув через плечо подтяжки, Домино покинул двор...

Утром Лизико и дети разглядывают французские подарки. Некрасивой Соне было завидно, что у неё нет своих подарков. С ней нехотя поделились жвачками... 

Через три дня из столицы Грузинской ССР Тбилиси председателю колхоза имени Надежды Крупской позвонил инструктор ЦК Козырев: 

− Французы в восторге! Говорят только о вечере в доме Петра Чичуа, ну, того, Домино! В Тбилиси их принимал сам первый! Они ему о Домино! Завтра приезжает делегация сталелитейщиков из ГДР! С ними племянник товарища Хонеккера. Личная просьба первого − обязательно устроить для них ужин у Домино!

Метревели вызвал в правление колхоза «некрасивого лейтенанта». 

От него потребовали, чтобы он вновь уступил на вечер и, может, на всю ночь свою жену, свой дом. «Некрасивый лейтенант» согласился.

В этот раз приехали сталелитейщики из ГДР с племянником Хонеккера. Племянник знал грузинские песни «Лети, чёрная ласточка», «Сулико», пел их и требовал, чтобы пели все сталелитейщики.

Через две недели принц то ли Замбии, то ли Эфиопии снял с пальца сапфировое кольцо и  надел его на палец Лизико. На другой день чёрный человек, назвавший себя секретарём принца, встревоженный, приехал в Сио и потребовал кольцо назад, объясняя, что принц потерял от вина и красоты Лизико голову, а кольцо принца − государственная печать страны.

60-е годы, «оттепель», иностранные делегации, похоже, становились в длинную очередь, чтобы посетить СССР: Грузию, деревню Сио, дом моего дяди Теймураза Миндадзе-Трубы. Для гостей дом звался домом Петра Чичуа (Домино). Инструктор Козырев заказывал в Сио ужины для каждой второй делегации. Раньше деревня была в стороне от маршрутов важных правительственных гостей, сейчас Метревели не мог нарадоваться: колхозные дела шли круто вверх.

Домино оставил свои шулерские дела. Партнёры его по поездным аферам были на него в обиде, но, когда узнали, чем он занимается, благословили: «Святое дело делаешь! Престиж Грузии поднимаешь! С тобой Бог!» Все будние дни Домино отсыпается в доме тётки. Та души не чаяла в племяннике. Домино пил из рук тётки особые отвары трав, лесных ягод, клубней, готовясь к субботне-воскресным международным кутежам.

Лизико не скрывала радости от участия в спектакле «образцовый колхозный дом». Ей нравилось внимание мужчин всех пяти континентов. Нравилось получать самые разные и неожиданные подарки, вплоть до  презервативов с головками диких зверей. Теймураз, правда, отверг попытку примерить резинового дикобраза, а когда жена решила воспользоваться упавшим в глубокий сон мужем, то получила от проснувшегося сильную затрещину.

Теймураз и его дочь Соня коротают праздничные вечера и ночи в разрушенной церкви. Разводят костёр, греются и слушают треск горящих поленьев. В не очень морозные ночи они сидят на ветке дуба и поочередно смотрят в бинокль, который приближает окна их дома. Соня любуется танцующей мамой, сестрой, братьями, Домино, незнакомыми мужчинами, которых много в их доме. Ей завидно, что там веселье, а здесь она с печальным папой. 

В лесу ухает филин, далеко в горах воют голодные волки.

…Теймураз вновь приник к окулярам бинокля. Увидел, как Лизико пошла на кухню, сняла с плиты дымящуюся кастрюлю. Крадучись, на кухню вошёл Домино и быстро просунул руку в разрез платья Лизико... 

У бывшего  взрывника потемнело в глазах.

Лизико не отвела руку наглеца… Она слила на свою ладонь сливовый соус. Поднесла ладонь к губам Домино. Тот слизнул соус...

− Убью! − закричал диким голосом Теймураз. Он спрыгнул с дерева, побежал к дому, на ходу выдернув из забора увесистое бревно. Через мгновение иностранные гости увидели смерч! Назвать его человеком с дубиной было бы неверно. Смерч пронёсся мимо удивлённых то ли бразильцев, то ли венгров и ворвался на кухню. Там смерч налетел на карточного шулера, на мелкого вора, на обольстителя чужих жён... Дубина свалила Домино с ног и бросила на кухонный пол. Лейтенант схватил Домино за волосы и выволок в зал. Поражённые иностранцы, Павел Павлович Козырев, Арчил Метревели смотрели, как по паркету тащат «хозяина дома», как он на мгновение застрял в дверях и тут же был вышвырнут во двор, в снег. Гнев кроткого человека удивляет и пугает председателя Метревели, он-то знает, кто есть кто.

Когда мой дядя вновь вошёл в дом, он сказал: 

− А вы все убирайтесь к чёртовой матери!  

В руке Теймураз Миндадзе-Труба держал гранату-лимонку. «Кольцо выдернуто», − прошептал Козырев. «Террорист?» − спросили испуганно иностранцы. «Партизан!» − нервно ответил Метревели.

− Все вон! – Повторять Теймуразу не пришлось. Первыми бежали то ли бразильцы,  то ли венгры.

Автобус уехал. Теймураз спустил с ветки Соню, вернулся с ней в дом, сел с некрасивой дочерью за стол, налил в стакан красного вина, спросил девочку: «Тебе хорошо, Соня?» Соня огляделась по сторонам: «А где мама?» Теймураз позвал: «Лиза! Дети!» − Все собрались в большой комнате. − «Садитесь». Все с опаской смотрят на гранату, которую «некрасивый лейтенант» положил на стол, хоть кольцо было выдернуто. Теймураз рассмеялся: «Пустая, в винограднике нашёл».

Потух свет, они зажгли свечи. В пламени свечей красивыми были все: и Лизико, и Теймураз,  и Пётр, и Павлуша, и Ольга, и Соня. 

Ночью Теймураз неистово любил свою жену Лизико. Он позволил перепробовать ей всех резиновых зверей: и тигра, и дикобраза, и гориллу. Дикая свинья с огромными клыками понравилась Лизико  больше других.

Ни отец с матерью, ни дети не знали, что ночь была рождественской. Не знали потому, что товарищ Ленин Василий Павлович и его друзья-товарищи много лет назад велели советским людям забыть этот христианский праздник. 

Утром Теймураза Теймуразовича Миндадзе-Трубу забрали… Когда в камере предварительного заключения он снял туфли, увидел в правой туфле презерватив с головой дикой свиньи и расхохотался. 

P.S. Учась во ВГИКе, я рассказал эту историю своему педагогу, замечательному режиссёру Григорию Наумовичу Чухраю, автору фильмов «Баллада о солдате», «Сорок первый». Она понравилась ему: «Сочинил ведь, Квирикадзе?» Я поклялся, что всё правда, что Теймураз Миндадзе-Труба мамин родственник. Как-то Чухрай приехал в Тбилиси на кинофестиваль, я повёз его в Кахетию,  в деревню Сио. Нас принимал Кочли (Хромой) Темо. Чухрай поверил во всё. Даже в падение с семиста метров без парашюта. Даже в приказ Сталина вылить воду из бутылки в Азовское море. Я снимал их – двух уже немолодых фронтовиков, пьющих вино из  рогов на брудершафт. Но… почему всегда теряются такие значимые фотографии, а остаются «Мы в Лас-Вегасе у входа в казино»?

ИЛЛЮСТРАЦИЯ: ОКСАНА ГРИГОРЬЯНЦ

Похожие публикации

  • Бахтияр, похожий на Хеопса
    Бахтияр, похожий на Хеопса
    Утром 21 апреля 2015 года в берлинском госпитале кинорежиссёр Бахтияр Худойназаров, страдающий неизлечимой болезнью на букву Р, сказал маме, которая приехала из далёкого Таджикистана ухаживать за сыном: «Мама, всё»… 

  • Кармен с сахарной фабрики
    Кармен с сахарной фабрики
    В отличие от цыганки Кармен Проспера Мериме чёрная Кармен Ираклия Квирикадзе носит с собой три пуда любви
  • Параджаниада
    Параджаниада
    Рассказ о режиссёре Параджанове без упоминания его великих фильмов