Автор: Алена Мажарова
Есть коллекционеры-интроверты. Собирают, чтобы было. А есть такие, что умеют заразить своим увлечением всех. Александр Васильев не просто коллекционер – он ещё и пропагандист. С куражом, страстью и всеми вытекающими из этой страсти проблемами
У историка моды и телеведущего Александра Васильева целая фабрика, где собираются, хранятся, "выгуливаются" старинные платья. На неё уходят десятилетия жизни и огромные деньги. Надо искать, ухаживать, хранить, выставлять. Перевозить из страны в страну, оформлять витрины, потом всё упаковывать и отправлять на новое место. В коллекции Васильева 65 000 экземпляров хранения, центр его фонда – в Париже, хранилище – в Литве. Двадцать пять помощников в штате, а есть ещё реставраторы живописи, графики, есть реставраторы бисера эпохи романтизма и бисера эпохи модерн. Чтобы восстановить вещь, уходит порой больше года. Всё многодельно, за что ни возьмись – гигантская работа. Поэтому не стоит удивляться, что для владельца эти вещи сакральны.
Александр, вы даёте поносить свои экспонаты?
– Да вы что! Я по рукам бью тех, кто берёт их без перчаток.
Я слышала, что вы одолжили нижнее бельё для сьёмок фильма «Герой». Было такое?
– Это было. Я предоставил панталоны для актрисы Светланы Ивановой и больше так никогда делать не буду, потому что артистка их порвала. Это моя ошибка.
У вас и агенты Николь Кидман просили вещи для съёмок, не дали?
– Не дал. Вы представляете себе размер Кидман? Она очень высокая барышня по сравнению с леди прошлого столетия, у которых рост был 1,50–1,65… Ну и потом, костюм для съёмок всегда можно скопировать.
Концертные туфельки из парчи, принадлежавшие Любови Орловой. 1960-е гг.
А вообще потери в вашей коллекции были?
– Скажем, не было краж на выставках, это уже хорошо. Однажды, неловко постирав, потеряли цвет платья актрисы Марии Андреевой, гражданской жены Максима Горького. Пришлось потом восстанавливать. Были случаи, когда обещали подарить, а потом не дарили. Но я упорный. Туфли Любови Орловой я выпрашивал двадцать пять лет и получил их, в конце концов, от коллеги Любови Петровны, актрисы Этель Ковенской. Она уезжала в Израиль, и Орлова перед эмиграцией подарила ей туфельки 60-х годов из серебряной парчи, чтобы было в чём на первых порах выступать. У них был один размер.
Может, случалось, что вас обманывали?
– Вот уж нет! Никогда! Совсем недавно я был в бутике в Тель-Авиве. Это старинное предместье, которое принадлежит племяннице Вольфа Мессинга Лидии Мессинг. Я спросил, есть ли у них марки знатных домов, ответили, что есть два платья «Шанель». Но, когда увидел этикетки, я понял, что Шанель тут не пробегала. Этикетки ведь можно напечатать. Сходите на любой рынок в Москве и найдёте там и Дольче, и Габбанов. Хотя в мире винтажа подделок мало, потому что это трудная работа. Но если удаётся раздобыть рулон подлинных этикеток, то могут «наклепать» фальшивок конкретного Дома моды. Иногда это бывает очень удачно, но мы всегда узнаём подделку по качеству подшивки, потому что нитки сегодня в основном полиэстеровые. Если их поджечь, они обугливаются специфической корочкой. Ну и запах синтетики идёт.
Платье из кружевного полотна шантильи на чехле из шелковой тафты. Франция, 1905 г.
А враги есть у вашей коллекции? Ну, кроме неловких актрис?
– Ещё какие. Моль и шашель. Жизнь ткани – 300 лет, правда, это касается в основном шёлка. Но мы надеемся на новые технологии. Существует же музей в Нью-Йорке, институт костюма в Лондоне, там есть вещи 400-летней давности, они, как правило, продублированы со льном либо очень обильно вышиты, и в этом случае шёлк держится дольше. Моль может поселиться в любом музейном хранилище, особенно когда приходят новые поступления. Единственная возможность – положить вещь в морозильник на некоторое время. Моль это убивает. У меня хранится гардероб балерины Большого театра Ольги Лепешинской. В каждом кармане её пальто или шубы был подколот небольшой бумажный мешочек с гвоздикой, с ярким и очень тёплым запахом, отгоняющим моль. Иногда приходят вещи со следами самого страшного разрушения, особенно от влаги и плесени. Господи, чего мы только не видели!
Как вам кажется, вещи умерших могут хранить их энергию?
– Не верьте в неодушевленные вещи, если вы христианка. Не вселяется никакое проклятие или злые духи в одежду. Сталкивался ли я с этим? У меня есть в коллекции предметы из гардероба Джуны, и это единственные вещи, к которым мне тяжело было прикасаться! Джуна была человеком очень непростым, но то, что она была носительницей большого духа, – это очевидно. Как она его применяла – это другой вопрос, и вещи оказались пропитаны всем этим. Но это исключение из правила. Как вы думаете, как вещи ко мне попадают? Чаще всего после кончины владельца. Но у меня не бывает ощущений, что от вещей умерших исходят эманации. Хотя в отношении к ним процветает натуральное язычество. Люди думают, что, если человек умер и от него сохранилась одежда, её надо поскорее выкинуть. Почему-то считается, что первой надо выбросить обувь, потом шубы, шапки, и не дай бог сохранить бельё. Многие говорят: «Отдайте бомжам». Но у бомжей нет стиральной машинки, они не могут ухаживать за вещами. Они могут только их носить, пока не изгваздают. И на что им вечерние платья, кружева, а уж тем более корсет?
С грехами коллекционеров, завистью и гордыней, вы сталкивались?
– Конечно, с конкурентами мы заражены одной страстью. Но мне не жалко, если вещь попадает к другому коллекционеру, мне жалко, если она достаётся домохозяйке. Та её быстренько по шву распорет, надставит, украсит, наденет, и вещь потеряет свой облик и историю. Конечно, бывает желание обесчестить другого коллекционера, например в публикациях. Бывает просто людская зависть.
Недавно у меня открылась большая выставка в Новосибирске. Там около 300 экспонатов, и всё очень красиво. Приходит муж состоятельной женщины, наверное, и сам состоятельный мужчина. С удивлением всё разглядывает: «Столько экспонатов! Я не верю, что всё подлинное. Наверное, Васильев сам всё шьёт». Я прямо так и вижу себя в перерывах между съёмками «Модного приговора», строчащего на швейной машинке, плетущего вручную кружева, вышивающего крестиком, особенно бисером, – я это очень люблю! (Смеётся.)
Понимаете, революция уничтожила целый класс. Те, кто выжил, как правило, потомки не самых состоятельных слоёв, у их бабушек в сундуках ничего подобного не было. И они не могут поверить, что у кого-то есть, это генетически трудно понять. То есть пускай это будет в США, в Киото, в Париже, в Лондоне, это мы допускаем, но в Москве – невозможно представить. Сам я не завистлив. Всё-таки у меня одна из крупнейших коллекций в мире. Меня приглашают с выставками в знаменитые музеи Парижа, Вашингтона, Венеции, Брюсселя, Таллина, Риги. Наш труд оценен профессионалами. Например, в России я стал почётным членом Академии художеств, научным руководителем отделения теории моды в МГУ, во Франции был награждён орденом искусства и литературы. Я вполне счастлив.
Почему культура общения со старинными вещами у нас не на высоте?
– Это мягко сказано. Моя первая находка была – икона Николая Чудотворца XVII века. Нашёл я её во дворе, она стояла ликом к помойке и была закрыта половой тряпкой. Представьте, икону использовали в качестве сушилки для ветоши! Это было для меня как знак, как провидение, ведь обретение иконы для русского человека – очень важный момент. Нашёл я её в восемь лет, затем обнаружил во дворах на Пречистенке, где люди, переезжая из внушительных коммуналок в малогабаритные хрущёвки, выбрасывали невероятные вещи – мебель карельской берёзы, ценные фотографии, архивы учёных, купцов, дворян. Многое из этого я до сих пор храню. Когда мне исполнилось шестнадцать, моя тётя сказала, что её подруга хочет продать мне платье XIX века. Это была такая удача! Ведь не было магазинов, которые бы торговали старинной одеждой, многие сдавали её в театры или на киностудии. Публиковались анонсы в газетах: «Киностудия купит для съёмок фильма «Дама с собачкой» страусовые перья, митенки, бисерные сумочки, лорнетки…» Цены были низкими: от рубля до пяти, но старушки и этому радовались. Я своё первое старинное платье купил за десять рублей. На шестнадцатилетие мой папа-художник вручил мне пять тысяч рублей, на которые в то время можно было купить пять домов. А на восемнадцатый день рождения подарил ещё столько же. Я был состоятельным подростком с десятью тысячами рублей и очень благодарен родителям и их воспитанию, что ничего не прокутил.
К моде у нас, между прочим, всегда относились пренебрежительно. Помните фильм «Бриллиантовая рука»? Фамилия манекенщика, которого играл Андрей Миронов, – Козодоев. Если он манекенщик, он в общем-то недочеловек, фарцовщик, и вообще это несерьёзно. Моя семья была хорошо знакома с Вячеславом Михайловичем Зайцевым, и я прекрасно помню, каким он подвергался нападкам. Мол, не мужское это дело. Можно подумать, что Кристиан Диор, Поль Пуаре, Ив Сен-Лоран были женщинами! До последнего времени у нас в стране не было даже музеев моды. Первый большой открылся в Петербурге на базе Эрмитажа. Там выставили платья императорской семьи, и случилось это в конце 2017 года! Целый век ушёл на то, чтобы понять, что существует искусство моды и не надо это путать с бытовым костюмом, это разные вещи, как репродукция в «Огоньке» и картина в Третьяковской галерее.
Послушайте, а откуда у вас взялась любовь к старине?
– Это семейное. Я не вожу машину, не пользуюсь современными смартфонами, плохо разбираюсь в интернете. Мне никогда не хотелось иметь дома миксер или микроволновую печь. Меня окружают лишь старинные вещи. Все мои дома обставлены антикварной мебелью. Это зов крови, если хотите. Со временем я раскопал подробности моего генеалогического древа аж до XII века. Моя семья очень старинная, впрочем, как и все семьи, это мне сестра внушила, просто некоторые «забыли» свои корни после революции. У других родственники были крестьянского происхождения, а записи в деревнях велись зачастую полуграмотным дьяком, поэтому трудно, даже по церковно-приходским книгам, восстановить своё древо. Но в моей семье предки были грамотными, и среди них много титулованных дворян…
Поймите, я не выбирал своё дело. У меня просто не было вариантов. Я сын актрисы и вырос в гримёрке, среди костюмов и париков, а дома создавал свой кукольный театр. Передо мной был стол, бумага, краски, я всё на свете мог начертить, раскрасить, склеить. Особенно мне нравилось делать натюрморты из вещей. Я и сейчас их делаю. Всё, что люди видят на моих выставках, – это плоды детских увлечений. Я наполняю идеями витрины, рассказываю, как там располагаются туфли, сумочка, веер, в какие они вступают отношения. Сейчас эта детская игра переросла в очень успешный бизнес, но всё пришло из семьи. Коллекция – тоже дело семейное. Она как ребёнок или огромная семья, и ты всё время думаешь, как её сохранить, приумножить, перевезти.
Пока вы собирали свою коллекцию, она вас формировала?
– Брежневская реальность была очень серой, и хотелось скрыться от серости и гнили. А коллекция – это плод желания воспарить и жить своим сказочным миром. Любой коллекционер, неважно, собирает ли он спичечные этикетки или рыбок, уходит от здешнего мира. Рыбки – это его всё! Да, я живу в костюмерной. И чем непримиримее конфликт с реальностью, тем сильнее страсть уйти. Со временем я превратился в источник воспоминаний. Такой наглый источник воспоминаний, которые всем нужны.
На что похоже коллекционирование? С чем его можно сравнить?
– Например, с охотой. В нём много азарта. Забавная история произошла недавно. Я нашёл на интернет-аукционе ценное русское платье, созданное Евгенией Лобановой-Ростовской для Дома моды Поля Пуаре. Просыпаюсь в пять утра, чтобы принять участие в торгах. Обнаруживаю, что интернет во всём доме выключен. Выбегаю в ближайшее круглосуточное интернет-кафе, сажусь за компьютер, участвую в торгах и получаю это платье! Я не боюсь недоспать. Как говорится, на том свете отдохнём. А здесь, если не успел, – проиграл.
В США есть аукционы, которые я люблю больше всего, они называются Seсret box, где вещи из музейных фондов сложены в картонные коробки, и никто не знает, что там. Их вскрывают лишь в день аукциона. У тебя есть ровно полминуты, чтобы понять, нужно тебе это или нет, полакомились ли этой вещью моль или шашель, ну и цена, конечно, привлекательная. В общем, сплошной адреналин. Я очень люблю эту работу, мне кажется, это огромное просветительское дело. Делаю его ради удовольствия, и уж, поверьте, не потому, что на этом зарабатываю огромные деньги. Это занятие, полное сюрпризов. В одной из недавних моих покупок – платье по эскизу Бакста из «Спящей красавицы» 1921 года для балета Дягилева во время реставрации открыли подкладку и обнаружили подпись: «Вера Немчинова». А мы и не знали, что оно принадлежало знаменитой русской балерине. Или, например, я приобрёл гардероб известного балетного танцора Сергея Лифаря, а там были платья Иды Рубинштейн и Тамары Карсавиной. Все подписаны!
В 80-х я открыл в Париже блошиные рынки, с которых началась моя французская коллекция, и потом смог участвовать в специализированных аукционах, которые в XX веке были ещё огромной редкостью. Первый масштабный аукцион старинной одежды Kеrry Tаylor прошёл в Лондоне лишь в 2005 году. В России, кстати, нет вообще аукционов винтажных вещей из мира одежды. Единственную попытку в прошлом году совершил Сергей Сенин (муж Людмилы Гурченко. – Прим. ред.). Он кстати, подарил в мою коллекцию три платья и три пары обуви Людмилы Марковны, спасибо ему за это большое. Но цены во время аукциона были высокие, а вещи он продавал с тем, чтобы дамы их носили. К сожалению, затея провалилась. Торги начинались в районе двухсот тысяч рублей за платье, а мода поменялась, плюс учтите размер. Людмила Марковна была очень стройной. Значит, надо было найти очень стройную, очень богатую и страстную фанатку Гурченко, чтобы она захотела носить это платье. Если бы он поставил цену, например, пятьдесят тысяч рублей и смотрел, как развиваются торги, может, что-то и вышло бы.
Платье из шелкового репса с отделкой кружевом. Франция, 1868 г.
– Для Гурченко – да. Это нормальная стартовая цена для платьев Любови Орловой, Татьяны Самойловой. Часто это авторское или уникальное, принадлежавшее знаменитости платье, поэтому надо относиться к нему с любовью, теплом и пониманием… Не так давно в Риге ко мне пришла одна дама и попросила забрать её гардероб. Сказала: «Мои дети сообщили, что, как только я умру, всё моё «барахло» они вынесут на помойку». Мне очень жаль, но так бывает, и вещей знаменитостей это тоже касается. После того как семья Цветаевой была репрессирована, часть её мебели раздали чекистам со всем содержимым. В одной семье я видел письменный стол Марины, ящики которого были полны её письмами и открытками. А кому-то достался её комод с дореволюционными корсажами, два из них передали итальянке, балерине Паоле Белли, а от неё они попали ко мне. Мы их отреставрировали, и теперь их можно увидеть на выставках.
Я приобрёл огромное количество предметов из гардеробов российских кинозвёзд: Надежды Румянцевой, Клары Лучко, Лидии Смирновой, Натальи Фатеевой, Ольги Аросевой. В России я крупнейший коллекционер звёздного гардероба. Это же история страны. Патриотизм – это не клич «люблю свою Родину», а действие. В чём ваша любовь? Вот я собрал, отреставрировал, сохранил гардеробы великих звёзд кино. Показываю людям: любуйтесь, наслаждайтесь, учитесь. Я был недавно в Доме Пашкова, одном из самых знаменитых архитектурных зданий Москвы. Там вся мебель: шкафы, столы, стулья, люстры – всё новое. А где же старина, спрашиваю. Оказывается, в 80-х сделали ремонт, и всё утратили. Я за то, чтобы мы хранили нашу историю. Патриотизм в сохранении, а не в подмене. Отремонтируйте этот диван, отреставрируйте эту дырявую картину, это платье, траченное молью, восстановите эти письма. Это и будет ваш вклад в историю государства.
А коллекция платит вам любовью за любовь? Приносит прибыль?
– Если у вас правильно построена логистика, то да. Сейчас я компьютеризирую своё собрание. Мы разработали сайт в Бельгии, который позволит разместить не только фотографии всех вещей, но и их описание, происхождение, историю покупки, выставки, которые с ними прошли, реставрации, которым они подверглись. Сайт ещё не работает, а уже сейчас многие музеи мира просят одолжить конкретные вещи. Интересуются программой Дягилева или костюмами Бакста. Я сдаю их в аренду. Почему они не работают с другими? Многие музеи не дают возможности экспонатам путешествовать. Есть потрясающая коллекция костюмов Дягилевских сезонов в Канберре, лучшее в мире собрание балетного русского костюма. Национальная галерея приобрёла его в Лондоне в 1968 году, ибо считается, что австралийский балет возник на базе русского. Но их закон запрещает этим вещам покидать континент. А моя коллекция гибка и мобильна. Поездки – это популяризация, это заработок, развитие бренда. Согласитесь, до моего появления в России об истории моды вообще был молчок. Никто никогда об этом не думал. Мне говорили: «Что это вообще за профессия такая, историк моды? Нет таких историков, есть историки костюма». Но костюм имеет отношение к фольклору, это история русского народного костюма. А мода к фольклору не имеет никакого отношения.
Какой смысл собирать старое, если постоянно появляются новые вещи?
– Вопрос этот меня удивляет. И даже расстраивает. Есть масса женщин с огромными гардеробами, но ничего нового там, по сути, нет! Есть рублёвские модницы. Они барахольщицы! Их вещи будут годны для экспозиции только лет через пятьдесят. Если они подождут, это будет хороший винтаж, его даже можно будет продать. А пока, к сожалению, всё это нельзя интересно применить.
Есть ли у вас нереализованная мечта?
– Я бы очень хотел сделать выставку в Эрмитаже. Я выставлялся в Музее моды Парижа во дворце Гальера. Понимаете, выше этого только космос. Но у нас в стране нет профильного музея и, увы, неважно относятся к людям. Люди нужны, пока они живы. А потом их стирают из памяти. Читателям STORY я очень рекомендую изготовить штампы для личных архивов. Ведь у многих огромное количество фотографий и писем от бабушек и дедушек, от родителей. Никто не знает, что с ними станет после нашей смерти, давайте подумаем о том, что мы не вечны. Сделайте маленький штампик «Из архива семьи Петровых» и укажите: инженера, архитектора, врача, биолога, учителя – и проштампуйте, умоляю вас, все домашние архивы. Поймите, тогда у них есть шанс обрести вторую жизнь, и тот, кто будет разбирать вашу квартиру, скорее всего их не выкинет, потому что будет зацепка. Если это станет традицией в России, мы сохраним гораздо больше. Это важно. И айда на антресоли, посмотрите, что можете передать Александру Васильеву из платьев и аксессуаров. И потом можно со спокойной совестью отправляться на покой.
фото: личный архив А. Васильева
