Радио "Стори FM"
Ванда Ландовска, реинкарнация Баха

Ванда Ландовска, реинкарнация Баха

Автор: Вениамин Сапожников

Ванда Ландовска была выдающейся пианисткой, клавесинисткой и музыковедом – то есть не только исполнительницей, но и аналитиком-интеллектуалкой.

Масштаб ее личности, как говаривали раньше, трудно переоценить, недаром ее ценил сам Лев Толстой - играла она так, будто сам Бах ожил.  

 

Играя Баха

Правда, сама же Ландовски как-то обронила:

«Нельзя играть великие произведения так, как будто смотришь на похоронную процессию – остолбенев от уважения».

Вроде так и есть, но как иначе? Скажем, как играть Баха, обладавшего персональным, личным доказательством бытия Божия, явственно различаемым в его музыке, - не «остолбенев»?

Сложный вопрос.

… Каждый из нас слышал токкату и фугу ре-минор Баха.

Но если вы взглянете на его рукописи, то ровным счётом ничего не поймете. Перед вами размер, тональность, то есть собственно ноты, - и всё. Нет никаких указаний, на чём сделать акцент, как сыграть ту или иную фразу, где пиано, где форте и так далее.

Так как играть?

Решительно непонятно.

Как Бог на душу положит?

Попробую объяснить на пальцах. Представьте, что вы иностранец, изучающий русский язык. Алфавит вы уже освоили, а вот как сложить его в слова, пока не очень понимаете. К тому же непонятно, где ставить ударения. Вам, например, дают почитать стихи на русском – того же, предположим, Мандельштама. И вы старательно читаете, вслух – так, как написано, но у слушателей почему-то глаза на лоб лезут.

В чем, собственно, дело? Что тут не так?

Понимаете, вы перепутали ударения, а заодно и интонацию. Разумеется, в тексте эти ударения не прописаны, владеющий русским и без них прочтет как надо.

…Приблизительно так рассуждали композиторы эпохи барокко, в частности, и сам Бах. Потому и записывали свою музыку без излишних указаний и проволочек: мол, грамотный музыкант и так поймет, как нужно играть.

И не просто КАК, но и ЧТО.

То бишь почему выбрана та или иная тональность, а одна и та же музыкальная фраза повторяется ровно три раза, почему именно в этом месте минор переходит в мажор? Сами разбирайтесь, где в нотах - «знак Христа», где показаны безутешные ученики, оплакивающие Спасителя, где Богоматерь, стоящая рядом с Распятием. А где прямое указание на грядущее Воскресение…

Ведь неслучайно Баха называли ни кем иным, как …«пятым евангелистом» (!).

Профессиональный музыкант эпохи барокко эту музыкальную риторику понимал прекрасно. И точно знал, что означает то и это, пятое и десятое, как играть и какая потребна в том или ином месте интонация.

Ну и так далее.

А главное, он, этот музыкант старинной закалки, чётко представлял себе как донести до слушателей мысль композитора.

 

Старик – старый парик

Но потом настало время другой музыки.

Ничуть не хуже баховской, просто - другой.

Транслирующей совершенно иные чувства и впечатления – земные, светские, изящные, без суровости религиозной музыки.

Да и музыкальные инструменты стали совсем другими - это важно для моего рассказа. Например, на смену клавесину с его удивительным, чистым и глубоким звуком, пришло фортепиано. Полнозвучный красивый инструмент, но совсем иной.

Недаром столько великих писали для фортепиано – Моцарт и Бетховен, Шопен и Лист.

Другие времена, другая музыка.

Баха, разумеется, с его клавесинными инвенциями, прелюдиями и фугами не забыли. Но использовали в основном для упражнений, технического совершенствования игры и гибкости пальцев.

Что говорить, если собственные сыновья Баха считали его «старым париком», а его музыку – «устаревшей».

…Считается, что Бах вернулся к нам почти через сто лет после своей смерти, когда Мендельсон-Бартольди исполнил его «Страсти по Матфею».

Но на самом деле он возвращается к нам вновь и вновь, в компании с каждым хорошим исполнителем, а вместе с ним – и инструменты его времени.

Как, например, клавесин.

Так вот, одним (одной) из тех, кто вернул нам клавесин, усовершенствовал его и записал совершенно нового, «своего», глубоко осмысленного Баха, была как раз Ванда Ландовска.

И это, сразу скажу, забегая вперед, не единственная её заслуга.

 

Две Ванды

…Можно сказать, что есть две Ванды – одна родилась в Варшаве, училась музыке, стала исполнительницей мирового класса, педагогом и новатором. Вторая Ванда, будучи уже немолодой, шестидесятилетней, бежала в Америку с легкой поклажей, всего-то с двумя чемоданами, обосновавшись в Коннектикуте и продолжая концертировать, преподавать и писать.

Первая Ванда – молодая женщина с сияющими глазами, чьим мастерством восхищались Лев Толстой и Альберт Швейцер, Мануэль-де-Фалья и Франсис Пуленк.

Вторая, своим могуществом и пророчески безжалостным пониманием предназначения человека, напоминает Ветхозаветную Сивиллу. И только мягкая полуулыбка, иногда освещающая ее лицо, напоминает о Ванде номер один.

Но обо всём по порядку.

 

Вундеркинд

Ванда Александра Ландовска родилась в еврейской семье, в Варшаве, в 1879-м. Отец - успешный адвокат, мать занималась домом и дочерью. Есть фотография маленькой Ванды – очаровательный любленный ребёнок улыбается в камеру, опираясь на пухлую ручку.

Когда девочке исполнилось четыре, ее отдали учиться музыке. Позже она услышала игру Софи Ментер, ученицы Листа, исполнявшую в концерте Бетховена и Листа и, последним в программе, - «Тамбурин» Рамо. И так что случилось, что Рамо, Жан-Филипп, французский композитор и современник Баха, сам того не ведая, определил всю ее дальнейшую жизнь.

Она признавалась:

«Ритм и мелодический рисунок поразили меня. Благородство мелодии напомнило мне какой-то известный танец... Закончив, исполнительница встала и объявила: "Это - "Тамбурин" Рамо". С тех пор я всегда играю этот "Тамбурин". Я вспоминаю то наслаждение, которое я испытала, впервые услышав его много лет назад".

С учителями ей вообще очень повезло - первый не запрещал интересоваться любой понравившейся ей музыкой, а потом талантливым ребёнком занялись еще и профессионалы, Ян Клечиньский и Александр Михаловский, профессор Варшавской консерватории.

Он, кстати, воспитал не только Ландовску, но и Владислава Шпильмана (послужившего прототипом для фильма «Пианист» Романа Полански), и Владимира Софроницкого, русского пианиста и педагога. Даже молодой Нейгауз взял у Михаловского несколько уроков.    

В 16 лет Ванда переезжает в Берлин.

Надо сказать, что Берлин конца XIX века был чудесным городом, где процветали культура и науки. Ванда вновь попадает к самым лучшим учителям, и именно там, в Берлине, впервые услышит шедевр Баха, «Рождественскую ораторию», которая произведет на неё колоссальное впечатление.

Она ездит в Париж, где берёт уроки композиции у Морица Мошковского, и отныне живёт на два города: если в Берлине - прекрасные школы и требовательные учителя, то Париж тех времен – настоящая столица музыки.

Здесь творят композиторы-импрессионисты; здесь, и нигде больше, зарождается новаторская, смелая, экспериментальная музыка, перевернувшая впоследствии всю музыкальную культуру Европы, да и целого мира - тоже. Как, собственно, и живопись – два этих вида искусства здесь будто идут рука об руку.

В Париже она впервые дает концерт, ее популярность растет день ото дня; там же знакомится с Альбертом Швейцером - врачом, органистом, философом, автором одной из лучших книг о Бахе.

Благодаря этому знакомству Бах окончательно входит в жизнь Ванды Ландовски, а вместе с ним и клавесин. Она принимает важное для себя решение - отныне ее инструментом будет исключительно он. Пройдет всего несколько лет, и Альберт Швейцер, человек громадного вкуса и культуры, будет восторженно отзываться о ее исполнении.

В 1900-м Ванда знакомится с польским учёным-фольклористом Анри Лью, за которого вскоре выйдет замуж, и они поселятся в Париже.

В первое десятилетие ХХ века Ландовска гастролирует с концертами по всей Европе, заодно совершенствуя свое мастерство на практике.

 

Толстой мурлыкает

Посетит Ванда и Россию, где выступит перед самим Толстым, в его имении Ясная Поляна. Будучи требовательным ценителем музыки, великий писатель, завороженный ее мастерством и одухотворенным исполнением, все время «бисирует», просит играть ещё и ещё, придя в неописуемый восторг (и это при его-то характере и неимоверном перфекционизме, чего бы это ни касалось).

…Как-то раз ей удается выдержать исполнительский марафон, играть для Толстого на протяжении пяти часов подряд, после чего, обратившись к ней по-французски, он скажет:

«Я вас благодарю не только за удовольствие, которое мне доставила ваша музыка, но и за подтверждение моих взглядов на искусство» (наверно, излишне говорить, что вырвать такое признания из уст непомерно сурового «старика» дорогого стоит).

Растроганный, он признается, что игра Ванды его «успокаивает» - (учитывая характер русского гения, «успокоить» его, видимо, удавалось немногим).

Ландовска, в свою очередь, пришла в восторг от чуткости Толстого, его понимания исполнительского искусства (они как будто учредили общество взаимного восхищения).

Позже она напишет о своем пребывании в Ясной Поляне с неподдельным волнением:

«Я никогда не забуду дней, проведённых в доме Толстого, тех часов, когда играла для него. Он обожал музыку, умел восхищённо слушать. Играя, я наблюдала за этим светящимся старцем с седыми волосами, нежными и проницательными голубыми глазами. Я могла видеть – как бы отражённым в зеркале – то волнение, которое музыка вызывала в нём. Он упивался ею, погружался в неё. Он мурлыкал от удовольствия или же разражался заразительным смехом. Каждую пьесу он чувствовал с такой силой, что это придавало ему новую жизнь».

…Во время гастролей в России её концерты посетил и Сергей Дягилев - музыка барокко стала для него подлинным открытием, настолько поразив его воображение, что впоследствии он увлек ею и Стравинского, написавшего балет «Пульчинелла» на темы Перголези.

 

Изобрела клавесин

Для своих выступлений Ванда Ландовска заказала клавесин у мастеров «Плейель», крупнейшей парижской фабрики музыкальных инструментов. Выбору предшествовали настойчивые поиски, исследования и эксперименты - Ванда с маниакальным упорством мечтала о своем, особенном звуке, разыскивала подходящий ей клавесин в Германии, пробуя тамошние старинные инструменты. Ей нужно было иное, нежели во времена Баха, звучание, но и не такое как у рояля. И только через несколько лет она наконец поняла, чего хочет.

Наконец, в 1912-м, на баховском фестивале в Бреслау, нынешнем Вроцлаве, был показан концертный клавесин, изготовленный фирмой «Плейель» по чертежам самой Ландовски. Это был очень большой инструмент, который имел специальный «басовый» шестнадцатифутовый регистр, а на крышке выгравирована надпись: «низкий регистр, так называемый шестнадцатифутовый, был добавлен в клавесины «Плейель» по просьбе и согласно советам Ванды Ландовски».

Звук этого клавесина, на котором будут сделаны почти все известные записи Ландовски, не спутаешь ни с чем. Огромный диапазон, включающий самые разные регистры, от густого «басового», почти «органного» тембра, до тончайших, едва слышных нот.

Как и было сказано вначале – каждый хороший исполнитель играет своего Баха.

А в случае Ванды ещё и изобретает свой собственный клавесин.

 

Бах в юбке

…Поселившись с мужем в Париже, Ландовска преподаёт в «ScholaCantorum» - знаменитой «Певческой школе», затеянной в противовес Парижской консерватории с ее академизмом и уже несколько замшелыми традициями. Зато в «Певчевской» работают радикальные, смелые музыканты, самые лучшие и талантливые. Кроме преподавания, Ландовска занимается музыковедением - в 1909-м выходит её книга «Старинная музыка».

А три года спустя, впервые в новейшей истории, в Берлинской высшей школе музыки откроют класс клавесина. Преподавать, само собой, пригласят Ванду Ландовску, молодую женщину едва за тридцать.

Казалось бы, у нее всё впереди: долгая счастливая жизнь, полная до краев - любимое дело, преподавание, концерты, музыковедение. Но начнется Первая мировая, смешавшая ее планы - в 1914-м ее, как иностранку, интернируют. А после войны в автомобильной катастрофе погибнет ее муж…

Ландовски с головой уходит в работу, гастролирует, знакомится с ведущими европейскими композиторами. Она уже известный авторитет в области старинной музыки. Помимо всего прочего, Ванда коллекционирует музыкальные инструменты, редкие книги и рукописи - в её собрании есть не только клавесины, но и рояль, на котором играл сам Шопен.

И, конечно, признание, всеобщее, тотальное, несомненное. И не только восторженной публики, но и коллег-музыкантов, что, сами понимаете, в своем роде редкость в этом мире, движимом завистью. Видимо, Ванда Ландовска действительно безупречна, уникум и как говаривали раньше, брильянт чистой воды.

Франсис Пуленк, французский композитор, по ее просьбе пишет концерт для клавесина с оркестром, а испанец Мануэль де Фалья включает этот старинный инструмент в свою оперу «Балаганчик дона Педро».

Правда, хор восторгов изредка омрачает и чье-нибудь недовольство, и среди критиков ее исполнения - испанский виолончелист Пабло Казальс. Однако ее не так легко сбить с толку: «Вы играете Баха по-своему, а я так, как играл бы сам Бах», – ответит ему Ландовска.

На мой взгляд (и не только на мой), ее исполнение действительно близко к оригиналу, в своем роде это недосягаемое совершенство, - думаю, сам Бах был бы доволен. Ибо это, убедитесь сами,    абсолютно гениально. Впрочем, несогласным с ней она сама дала развернутый ответ в своей книге «О музыке»:

«Мы читаем фразу – музыкальную или литературную, написанную несколько столетий назад. Она поражает и чарует нас. Но воспринималась ли она точно так же теми, кто жил в то время? Отличалось ли их понимание от нашего?»

Уже в 1925-м энергичная клавесинистка учреждает «Школу старинной музыки» во Франции, а её дом под Парижем становится центром изучения старинной музыки и исполнительства.

 

Эмигрантка

…С момента открытия школы пройдет всего восемь лет, как к власти придут нацисты.

Понятно, что это означает для польской еврейки – то есть не только крах карьеры, но и физическую гибель.

Драма великой исполнительницы, едва не переросшая в трагедию, не заставит себя долго ждать - уже в 1940-м немцы с присущей им деловитостью пакуют рукописи и инструменты Ландовски, как будто ее уже нет на свете. Приказ есть приказ - имущество убитых или эмигрировавших евреев должно было быть конфисковано в пользу Рейха.

К счастью, успев уехать в Америку, она не видела, как гибнет дело всей ее жизни…

Поначалу Ландовски верила, что Гитлер продержится недолго и что нарастающее безумие, охватившее любимую Германию, не обернётся бедой планетарного масштаба - по крайней мере, не коснется всей Европы. Она решает пересидеть: взяв с собой два чемодана, они вместе с любимой подругой, коллегой и ученицей, молоденькой Дениз Ресту, отправляются на юг Франции, к старинному товарищу, скульптору Аристиду Майолю. Уже находясь в доме Майоля, она начинает догадываться, что возвращаться некуда, надо бежать куда глаза глядят.

Они отправятся в Лиссабон и поднимутся на борт корабля, плывущего в Америку.

Во время их долгого плавания к незнакомым берегам немцы рушат ее «Школу старинной музыки» в Сен-Лё-ла-Форе - рукописи, книги, статьи, музыкальные инструменты исчезнут или будут уничтожены, школы больше не существует…

Так начинается история второй Ванды, могучей сивиллы, женщины-пророка.

Женщины, которая подарила нам своего Баха, Скарлатти, Рамо.

Поначалу - целых два года после прибытия в Америку и вынужденной эмиграции - «вторая Ванда» молчала. Будто дала монашеский обет - она действительно не только не могла работать, играть хотя бы для себя, но и произнести хоть слово. Род недуга – молчащая статуя скорби.

Однако в переломный момент Второй мировой, в 1942-м, она наконец даст концерт в Америке.

Выступление Ландовски, исполнительницы в возрасте (к этому времени она уже разменяла седьмой десяток), ждал грандиозный, оглушительный успех.

Благодаря ее энтузиазму и целеустремленности и несмотря ни на какие невзгоды, «Гольдберг-вариации» Баха прозвучали - впервые в ХХ веке - на клавесине, для которого, собственно, и были созданы.

И Ванда, тронутая приемом американцев, будто возродилась, как птица Феникс, из пепла, вернулась к жизни.

Правда, от той блистательной, успешной, торжествующе молодой, гениально одаренной девушки, покорившей всю Европу, уже мало что осталось. Между ее счастливой юностью, временем великих открытий, и зрелостью, когда она была вынуждена начать новую жизнь за океаном, как будто пролегли столетия…

Ванда и Дениз поселились в штате Коннектикут, занимались преподаванием игры на клавесине и концертной деятельностью. К тому же она запишет несколько своих дисков на лучших студиях звукозаписи.

В 1954-м она дала свой последний концерт.

16 августа 1959 года ее не стало. Ей было восемьдесят – потеряв родину, свою публику, изменив судьбу, не сразу приняв эмиграцию, она вновь победила, даже в старости занимаясь своим излюбленным занятием, музыкой. И КАК занимаясь – на самом высочайшем уровне, не сдавая позиций, без поблажек и уступок самой себе.   

Дениз Ресту после смерти своей великой наставницы всю жизнь разбирала ее рукописи, писала её биографию, преподавала музыку.

Дениз ушла в 2004-м, пережив своего педагога и кумира почти на полвека…

 

Доказательство бытия Божьего от Ландовски

«Между двумя ударами метронома – пауза. Между двумя ударами сердца – целый мир», - как-то обронила Ландовска.

Чтобы окончательно ответить на вопрос, кто же такая эта женщина, этот сгусток духовной энергии, надо вновь вернуться к Баху, который вообще-то не прощает ошибок.

И не потому что этот величайший композитор был пуристом и упертым протестантом, а исключительно потому, что у него важен каждый микроскопический оттенок, звучание каждой ноты.

Неприхотливый во всём, что не касалось его профессии, он стремился к запредельному, невозможному совершенству; упрямый, как всякий перфекционист, жил втуне, будто напрямую общаясь с самим Предвечным.

Видимо, Толстой нутром это почувствовал, мгновенно поняв, что в момент игры, этой «священной жертвы», перед ним не просто талантливая, даже пусть гениальная, исполнительница, а его проводник в мир сакрального.

Ни больше, ни меньше.

Послушайте «Гольдберг-вариации» и «Итальянский концерт» в ее исполнении. И непременно - «Хроматическую фантазию и фугу», записанную ею в 1935-м, когда Гитлер уже пришел к власти.

Ее игра здесь – не только предвестие катастрофы, но и надежда на Воскресение.

Если не здесь, не в этой жизни, не в миру, не сейчас, то где-нибудь там, в трансцендентном, баховском пространстве, или, возможно, в далеком светлом будущем.

Ведь Бог заповедовал нам именно это.

Именно об этом писал Бах.

Именно так играла Ванда Ландовска.

фото: Topfoto/FOTODOM

Похожие публикации

  • Урод рода человеческого
    Урод рода человеческого
    Персонаж страшной русской сказки – мучительница крестьян Салтычиха могла бы стать иконой феминизма: всю жизнь искала любви и ломала навязанные обществом рамки. Но куда бежать из той темницы, которая у тебя в душе?
  • Хозяева земли русской
    Хозяева земли русской
    Историк Андрей Буровский – о взлётах и падениях династий Рюриковичей и Романовых
  • Человек, который напугал Гитлера
    Человек, который напугал Гитлера
    Вольф Мессинг умер в тот самый день, который сам же и предсказывал. Он никогда не ошибался, во всяком случае не в вопросах датировки смертей. Мессинг мог любому сообщить его чёт или нечет. Говорят, что он вообще всё знал наперёд, находиться рядом с ним было тревожно. Гитлер, к примеру, так растревожился, что велел ловить этого умника, пока не поймают. Зачем?