Автор: Ирина Кравченко
Режиссёр Сергей Соловьёв на примере Ивана Тургенева рассказывал, почему настоящий художник, даже влюбившись безответно, будет счастлив
Сергей Соловьев
– Любовь – это колоссальной силы и энергии чувственный укол. Или вспышка, когда человек ослеплён видом белого света. Иван Сергеевич Тургенев был чрезвычайно восприимчив к такого рода уколам и вспышкам. Он в двадцать пять лет услышал гастролировавшую в России Полину Виардо – и всё, влюбился на всю жизнь.
С точки зрения взаимоотношений мужчины и женщины это был абсолютно бессмысленный роман. И неизвестно, был ли вообще. Но Тургенев, где бы ни был, возвращался в дом к Полине. И она, если он уезжал, спустя какое-то время начинала чувствовать себя не в своей тарелке и срочно его выписывала.
Впрочем, проведя значительную часть жизни рядом с Тургеневым, Виардо, думаю, не понимала, что он за писатель. Знакомя с Полиной, его смешно представили ей: как чрезвычайно богатого русского помещика, человека с большими связями в интеллектуальном мире… и слабого поэта.
«Слабый» поэт к тому времени написал «Утро туманное…» – одно из величайших поэтических творений в русской литературе. А что до богатства, его не было: мать Тургенева за то, что он влюбился в Полину, на несколько лет лишила его материальной помощи. Сын вынужден был зарабатывать и стал профессиональным литератором, так что в его писательской судьбе тоже сыграла большую роль Виардо.
Во второй половине жизни Тургенев вообще часто писал потому, что этого просила Полина: её муж Луи, интеллигентный человек, в прошлом директор оперного театра, наловчился переводить тургеневские романы на французский. Когда Иван Сергеевич скончался, в усадьбе под Парижем, где он жил в последнее время опять же вместе с семейством Виардо, первое, что сделала Полина, – позвонила в русское посольство и сказала что-то вроде «тут умер ваш писатель, заберите его, пожалуйста».
Она вряд ли осознавала, что за человек был рядом с ней. Как могли бы растопить Полину стихотворения Тургенева в прозе! Но нет. У неё был роман с принцем Баденским, вот там она испытывала чувства, там была женщиной! А здесь – не то.
Но почему красивый, здоровенного роста мужчина, нравившийся женщинам, сорок лет прожил, как он сам выразился, «на краю чужого гнезда»?
– Когда Виардо начинала петь, у Тургенева, по воспоминаниям современников, отливала кровь от лица, он становился бледен и был близок к обмороку. А это человек, которого в конце жизни несколько часов оперировали без наркоза – и он не пикнул! Мощный был мужик… пока дело не доходило до звуков её голоса.
В их последнем доме в Париже Иван Сергеевич жил на самом верху, а под его комнатой находилась гостиная, где Виардо занималась со своими ученицами. Уже больной, Тургенев, которому трудно было спускаться вниз, попросил пробить в полу дыру и спустить в нижнюю залу пароходный переговорник в виде трубы.
Он ходил у себя в пальто – Полина была человеком здравым, поэтому экономно отапливала особняк, – и, если слышал, что она начинала голосом показывать ученице, как петь, мог бросить беседу с гостем и прижаться ухом к пароходной трубе. Слушал, бледнел и шептал: «Царица!» Тургенев в этом смысле – чистый наркоман. Ну не наркоман, а меломан. Ну не меломан, а виардоман.
Юношеский портрет Тургенева. Репродукция К.А. Горбунова
Я как-то опять же спросил у Башмета: «Юра, а что ты делаешь всю жизнь?» И он ответил: «Телепаю воздух». Бред сивой кобылы! Но этот бред – одна из подлинных основ жизни, а уже всякие мысли по поводу того, что такое жизнь, – вторичны.
Сверхчувствительностью к тому, что мы называем «нечто», и обладал Тургенев. Поэтому он – выдающийся enfant terrible в плеяде русских писателей конца XIX века. Конечно, Иван Сергеевич был умница и мог в рассказе или романе что угодно рассказать и показать, но прежде всего он – человек чувства.
Больше всего он похож на Марселя Пруста, на Джеймса Джойса даже, на всю новейшую прозу. Тургенев – такой Пруст, родившийся под Орлом. Очень русский писатель, но я думаю, что его с большим трудом можно ввинтить в контекст отечественной литературы, даже «Записки охотника», о которых не принято спорить.
Тургенев вроде наш – и не наш. Чужой среди своих, чуть ли не «иностранный агент». Но он просто стилистически, музыкально другой. Потому что если воспринимать русскую словесность его времени как некое музыкальное произведение, то среди жутко концептуальной музыки «Могучей кучки», мощных, грандиозных опер «Жизнь за царя» или «Хованщина» Тургенев будет изысканным, изящнейшим музыкальным звуком, который мало свойствен нашей культуре.
Отношение к красоте у Тургенева – как у француза, итальянца. Но эстетика – понятие эфемерное, а смысл и польза – реальные вещи, насущные там, где жизнь достаточно тяжела. Поэтому, как сказал Иван Крамской о русском искусстве: «Все наши большие писатели тенденциозны, и все художники тоже».
– И от Тургенева того же ждали. А он предлагал в своих произведениях исключительно усреднённые общественно-политические заморочки. Но он начинал описывать рассвет, закат, музыку, шум ветра, приближающуюся грозу, отдалённые удары грома – и ему не было равных.
Помню, когда я работал над «Анной Карениной», Олег Янковский, уже переодетый, из душа, стоял и смотрел, как мы снимали сцены с Таней Друбич, хотя был очень занятой. Чего он смотрел? Таня умеет передать оттенок чувства, а Олег был заинтересован этой сферой жизни, где тучка нашла на солнышко и что-то в мире странно преобразилось.
Они этим напоминают Ивана Сергеевича, который был чувствилище. Колоссальный мастер в передаче оттенков душевных и природных движений. Такой узник художественной совести, для которого пение Виардо составляло главное наслаждение жизни. Для того чтобы хоть отчасти понять, что это был за роман, надо читать «Записки охотника» – дивную прозу, в которой весь Тургенев с его любовью к красоте.
На этой красоте светлого будущего, конечно, не построишь. Тургенев и не собирался: ему чужды были всякие идеи, он никому ничего не стремился доказать. Он хотел жить и ощущать жизнь так, как её ощущал.
Но главные герои у него зачастую люди идейные. Тот же Базаров в «Отцах и детях».
– У Анны Ахматовой есть мысль по поводу того, почему Александр Сергеевич Пушкин назвал свой прозаический цикл «Повести Белкина». Пушкин, сидевший в болдинской усадьбе из-за холерного карантина, страстно хотел жениться на Наталье Гончаровой. Но, будучи влюблённым в неё, он каким-то тайным знанием знал, чем дело кончится. Это и есть «всеведенье поэта». И вот он писал повести, у которых, как гениально выразилась Ахматова, «игрушечные развязки».
Таким образом Пушкин изыскивал возможности счастья, прячась за некоего Белкина, который мог позволить себе незнание. Тургенев нередко в своих произведениях создавал такие же, игрушечные, ситуации ради самоотвлечения. Отсюда – его отклики на веяния времени, все эти новые люди. Сердечнее всего он, надо заметить, относился именно к Базарову. И то: чтобы эту сердечность проявить, ему нужны были родители Евгения, его смерть. Потому что все якобы революционные надежды, положительные идеалы Тургенева – чистые «Повести Белкина». Иван Сергеевич сидел в «карантине» – в Париже – и искал для себя в творчестве какого-нибудь счастливого выхода.
«Тургенев жалок ужасно. И страдает так, как только человек с его воображением. Не думал, что он способен любить»
Хотя в реальной жизни он его не особенно искал. С каким удовольствием Тургенев составлял программы концертов Виардо, как встречал гостей, как рассаживал их! Это было с точки зрения пользы для человечества унизительное для великого русского писателя существование.
Хорошо, что дело происходило в Париже и Ивана Сергеевича там редко кто из наших видел. Как они должны были воспринять его, хлопотавшего, куда бы посадить Эмиля Золя, явившегося послушать Полину? Всё это имело шанс приобрести позорный характер, если бы не пение Виардо. Её голос начинал звучать – и Тургенев становился бледным от влияния этой сверхсилы.
А он понимал Полину?
– Когда у неё случился роман с принцем, в самый разгар страстей стояли однажды Тургенев и Луи Виардо ночью, под звёздами, в чужой усадьбе и разговаривали о том, что же происходит. Никто не пел, поэтому у Ивана Сергеевича был нормальный цвет лица. Он стоял в свете звёзд и пытался постичь, что происходит. И тогда сам Виардо сказал ему, чтобы он не брал в голову, поскольку всё равно ничего не поймёт.
Тургенев не раз, будучи заядлым охотником, водил на охоту и Полину с мужем, и там ему приходила в голову мысль пальнуть в кого-нибудь из них. Но как приходила, так и уходила, потому что впереди его ждало её пение.
Если такая мысль уходила, значит, он всё отлично понимал, точнее – чувствовал.
– То, что Тургенев не мог без Полины жить, – абсолютно ясно.
Но зачем ему было жить именно рядом с ней? Мог бы ездить на её концерты, а потом возвращаться к себе домой, в свою семью.
– Не мог. Когда я слышу, что публика хочет смотреть кино про любовь, читать книги про любовь, я хочу спросить: а что имеется в виду? Скорее всего, не любовь. А то, как обрести дорогу в загс.
Есть такой анекдот. Кто-то из родителей оставил включённым компьютер, там – порнофильм, и маленький сын посмотрел его. Мальчика начали ругать, он плачет, а сквозь слёзы спрашивает: «Но в конце-то они поженятся?» Того же ждёт и массовая публика от любой истории отношений мужчины и женщины: они поженятся? Люди ждут счастливых концов, «хэппи-эндов».
Тургенев знал, что никто не поженится. И вообще всё это делается не с целью пожениться. И вообще цели нет никакой. А есть полная бесцельность Божьего замысла. Тургенев помнил, что мир не нами создан и неизменен. Поэтому все рассуждения про переустройство общества были для него фантомами и миражами.
Таково было соскальзывание русского Пруста, происходившее в мягчайшей манере.
Почему «соскальзывание»?
– Его же подбивали общественные силы позитивно участвовать в истории человечества. За что осуждали Тургенева? За то, что здоровый мужик, а как сопля в обмороке с кресла упадает, слыша пение Полины.
Тургенев, когда к нему возвращался цвет лица, понимал логику осуждавших, но понимал и то, что не способен ей следовать. Получив после смерти матери огромное состояние, Иван Сергеевич мог зажить так, как здравомыслящие люди живут. Но он был совершенно иррационален, с точки зрения любого прагматически мыслящего человека. Тургенев этим и силён. Он и в Пушкине любил иррациональность, любил в нём любовь.
Тургенев вроде влюбился было в молоденькую Марию Савину, актрису Александринского театра. Она бесконечно ему нравилась, и он ей нравился. Всё шло к вопросу из того анекдота: они поженятся? Всё складывалось. И не получилось.
Смешно же: свадьба в театре, полёт молодожёнов на воздушном шаре над Петербургом – и Тургенев посреди такой вампуки! Он бы не вынес. Это другая, прустовская логика. У Пруста в одном из романов десятки страниц посвящены туфелькам герцогини! Кому нужны эти туфли? Так и у Тургенева: голос, царица…
Я так остро представляю его себе на том холодном чердаке! Он ведь почти не спускался оттуда. Кормили его кое-как… Кто-то всё время норовил пришить ему пуговицу к пальто, в котором он ходил у себя наверху и, прикладываясь ухом к трубе, слушал, как поёт Полина.
«Вот царица цариц» – это были одни из последних его слов. И потом: заберите, пожалуйста, вашего писателя, который тут умер. Конечно, он был ненормальный, сумасшедший старик. Но сила любви выше прагматических поступков.
Про рационально живущего человека можно сказать что-то определённое: «он бросил свою подругу» или «он опять сошёлся с ней». Про Тургенева ничего подобного сказать нельзя. «Они поженятся?» Нет, не поженятся. Нет, всё нет.
Не нужно в конце жениться. Если всерьёз говорить, то не нужно. Мы знаем все концы и все начала. Красота в том, чтобы не складывалось. Когда не складывается, тогда и возникает красота.
фото: Topfoto/FOTODOM
