Автор: Марина Бойкова
Михаил Мессерер – всемирно известный балетный педагог, продолжатель легендарной династии, подарившей миру Майю Плисецкую
Бесстрашие
Мой отец был инженер-изобретатель, спортсмен, циркач. Это он первым в стране придумал автомобильно-мотоциклетные гонки по вертикальной стене. Аттракцион назывался «Бесстрашный рейс». Я тоже в этой жизни мало чего боюсь. Был случай, когда это качество, бесстрашие, доставшееся от отца, и, наверное, ещё находчивость сыграли решающую роль в моей судьбе.
Так вышло, что мы с мамой (Суламифь Мессерер – балерина и педагог. – Прим.ред.) одновременно оказались за границей. В Японии. Она там преподавала, а я приехал на гастроли с Большим театром. И мы решили не возвращаться в Советский Союз. Давно созревало это решение, но возможности не было. Шёл 80-й год, СССР ввёл войска в Афганистан, атмосфера в стране была невыносимая…
Но, кстати, мы могли и не решиться, если бы советское посольство не обошлось с мамой как-то уж очень нехорошо. У неё заканчивался контракт с «Токио-балетом». Следовало возвращаться в Москву. Она попросила: «Могу я за свои деньги поменять билет и остаться на два-три дня? Приехал сын с Большим театром, хочу с ним пообщаться». К тому же она болела, лежала в больнице – были проблемы с желудком. Но ей отказали в этой маленькой просьбе. Пришёл в палату врач в штатском и сказал: «Я из советского посольства. Выписывайтесь из больницы и завтра же улетайте». Это стало последней каплей…
Так вот, вышел я поздно вечером из отеля в городе Нагоя, чтобы бежать – уехать к маме в Токио и вместе с ней просить политического убежища в американском посольстве. Внизу меня остановил человек, работавший (это мне было известно) на КГБ. Спросил: «Ты куда на ночь глядя?» Я в руке держал пластиковую сумочку с зубной щеткой и прочими дорожными принадлежностями, поэтому тут же нашёлся: «Иду бутылки из-под молока сдавать». А артисты Большого, получавшие грошовые суточные в валюте, пользовались любой возможностью, чтобы пополнить кошельки, и освободившиеся бутылки на самом деле сдавали. Он: «Ну ладно, иди…», и я пошёл спокойно, как ни в чём не бывало.
А ведь было достаточно показать, что волнуюсь, сразу бы вызвал подозрение и был остановлен… Говорю, что бесстрашие у меня от отца, но мама тоже не робкого десятка. Ей ведь было уже за семьдесят, когда она решилась на всё это.
Вещи
Я не очень привязан к вещам. Понял, что можно жить без них. Когда убежал из Советского Союза, всё оставил. Из вещей у меня была только курточка. И триста долларов в кармане – всё. А у мамы − пятьсот. То есть на двоих у нас было восемьсот долларов. При первой возможности я купил другую куртку, а ту выбросил. Так что ничего на память не осталось. Должен признать, что в молодости я был модник. Но потом, когда стал дружить с людьми, которые действительно очень богаты, понял, что шикарную одежду носят как раз не очень состоятельные люди.
Ностальгия
Говорят, это чувство, как любовь, нельзя отключить. Но у меня получилось. А что делать? Было бессмысленно думать, переживать. Тогда, уезжая из Советского Союза, я не сомневался, что возвращение невозможно. Это как будто ты приземлился на другой планете – сам спасся, а звездолёт твой сгорел. Не на чем вернуться.
Поэтому я заставил себя просто не думать о прошлом. И, если честно, без особого труда. Потому что было много интересных проектов – таких, какие мне точно не светили в СССР. Хотя первые годы на Западе у меня не было ни друзей, ни просто хороших знакомых. Пятнадцать лет ушло на обретение и восстановление контактов. К тому же я по всему миру мотался. Как педагог я поработал с очень яркими людьми в сильнейших балетных труппах мира. Было не до ностальгии.
Даже когда появилась возможность поехать в Россию, меня долго пришлось уговаривать. Не находил места в своём графике: гастроли то там, то здесь, сегодня я в «Ла Скала», завтра в Парижской опере, послезавтра в Американском театре балета. Хотя мог бы, наверно, найти время, если бы хотел. Но я думал: «Зачем ехать? Куда? У меня и здесь столько интересного». В России была перестройка, люди стали свободней перемещаться по миру, я уже встретился на Западе со всеми ближайшими друзьями и родственниками.
В общем, сомневался, стоит ли пускаться в это путешествие. Но когда меня всё же уговорили, не пожалел. Мне понравилось в России. Я стал часто наведываться, хотя продолжал работать на Западе. Причём это были не праздные поездки – меня приглашали с мастер-классами Театр Станиславского, Большой и Мариинский театры. А потом я связал жизнь с Михайловским театром в Петербурге. Семь лет возглавляю его балетную труппу. Сейчас приехал в Москву, поскольку готовил двух наших артистов – Анастасию Соболеву и Виктора Лебедева – к участию в проекте «Большой балет» телеканала «Культура», который пойдёт в октябре, и помогал им во время съёмок.
Очень люблю приезжать в столицу. Это город моей юности, я в нём родился и прожил до тридцати лет. Сейчас и семью привёз в Москву, жена и дети с удовольствием смотрели все съёмки. Они живут в Лондоне. Я приезжаю к ним, они – ко мне, встречаемся и на «нейтральных территориях».
Я сильно уменьшил свою деятельность как приглашённый педагог в иностранных труппах, но всё же кое-куда езжу. И всегда стараюсь подгадать так, чтобы родные могли поехать со мной, или хотя бы кто-то из детей, или только жена. В общем, нелегко, конечно, жить на две страны.
Образование
Говорить о том, как обстоят дела в балетных школах, я не буду. Я же сам балетный педагог, мне не к лицу обсуждать коллег. Но вот моя пятнадцатилетняя дочь учится в очень хорошей школе в Лондоне. Лучшая ученица. Но, на мой взгляд, она мало там познаёт. Например, как я понял, там слабо преподают историю. Я дочку спросил: «Что проходишь?» Она: «Французскую революцию». Я: «Как здорово! Значит, ты знаешь, конечно, кто такой Робеспьер?» – «Нет». − «А Марат?» – «Нет». − «А Дантон?» – «Нет».
Я пошёл к преподавателю истории. Сидела очень милая блондинка. Я объяснил проблему. В ответ услышал: «Вы не первый. Второй. Приходил ещё один родитель, папа девочки-китаянки. Задавал схожие вопросы. Но я вообще не понимаю, о чём вы говорите». Я: «Но как вы считаете, человек должен знать, кто такой Робеспьер?» Она: «Ну, я думаю, нет. Например, лично я не знаю». И это педагог лучшей школы Лондона!
И если бы моя дочь была просто плохой ученицей, то ещё ладно. Но она блестяще без акцента говорит на трёх языках, а по-испански лишь с небольшим акцентом – это четвёртый язык. И пишет на этих языках. И играет очень здорово на рояле. То есть она умная и способная. Но так не знать элементарных вещей!
Я расстроился. И взял дочке репетитора. Да, возможно, миру уже не требуются знания. Но не берусь судить вообще – только на основе личного опыта, опыта своих детей. Что происходит с этим в России, я не знаю. Надеюсь, лучше, чем в Великобритании.
Престиж
В Советском Союзе профессия балетного танцовщика была очень престижной для мужчины, особенно если ты танцовщик Большого театра. Ко всему прочему, это означало финансовое благополучие. Артисты ездили за границу, могли привозить модные вещи себе и не только себе. Тогда ведь в стране был дефицит всего. Самые коммерчески способные даже машины и квартиры покупали благодаря заграничным поездкам. Поэтому, когда мама отдавала меня в балет, она хотела, чтобы сын получил престижную профессию.
Сейчас всё по-другому. Например, я не настаивал бы, чтобы мой сын, которому шесть лет, стал танцовщиком. Конечно, он сам решит, придёт время (обычно учёба начинается с десяти лет), но нет у меня той мотивации, которая была у моих родителей. Сын живёт в Англии, а не в Советском Союзе. Конечно, профессия красивая: сцена, музыка, стройные балерины... Но она ведь и безумно трудная. Каждая мама, мечтающая, чтобы её ребёнок стал балетным танцовщиком или балериной, должна помнить об этом.
Начнём с того, что уже в хореографическом училище не все выдерживают нагрузки, а кого-то признают неталантливым. И да, ноги стираются в кровь, мышцы всё время болят, постоянно какие-то микротравмы. Пословица «если ты проснулся утром и у тебя ничего не болит, значит, ты мёртв» особенно подходит балетным.
Физически эта профессия сопоставима с профессией шахтёра, плюс огромные психологические нагрузки. Надо действительно очень-очень хотеть танцевать, чтобы всё это выдерживать. Вот дочка моя не рвалась. Пытались заставить её заниматься балетом, но ей не понравилось. Возможно, педагоги были не очень хорошие, не заинтересовали. Она думала, что будет продолжать просто сидеть на полу и делать растяжки, их её заставляли делать очень долго. А в Лондоне промозгло, дует отовсюду, они ещё включают кондиционеры. Я, хотя и очень занят, предложил: «Давай с тобой позанимаюсь». Она отказалась. Ну и хорошо. У неё есть другие увлечения – пение и фортепьяно.
Родство
Конечно, мне очень повезло с родителями. У деда по маминой линии было восемь детей, и пятеро и из них пошли в искусство. Трое стали очень успешными актёрами, двое – выдающимися балетными танцовщиками и педагогами. Дети этих детей традицию продолжили. Сам дед был зубным врачом, но при этом очень любил театр. На днях умер последний мамин брат, самый младший. Ему было 99 лет. Четыре недели назад мы с ним ещё встречались на Тверской, он бегал за покупками для своих правнуков. Всё слышал прекрасно, всё помнил. Вдруг стало плохо – и быстро скончался.
С папиной стороны родственники тоже очень интересные люди, хотя и далёкие от искусства. К сожалению, братья и сёстры отца уже умерли. Но в здравии жена дяди, которая очень дружила с моей мамой. Ей сейчас тоже много лет – 94 года. Помню, она рассказывала потрясающие вещи, начиная с Гражданской войны. У неё в семье одна ветвь была «белая», причём очень благородная, другая − «красная». В один момент ей пришлось опуститься, как это говорят, из князи в грязи. Сколько пришлось вынести! Слава богу, мать научила её шить. Тем и спаслась…
С детства помню, что рассказывали эти люди, как общались со мной, – и всё впитывал.
Холод
Не люблю его. И когда руководитель (на тот момент) балетной труппы Мариинского театра Махар Вазиев пригласил меня дать мастер-классы в Петербурге, а предполагаемый приезд выпадал на зиму, я сначала категорически отказался, потому что отлично помнил свой последний до бегства на Запад приезд в Ленинград.
Труппа Кировского театра была тогда на гастролях в Японии, поэтому станцевать в «Бахчисарайском фонтане» на их сцене пригласили из Большого театра меня, а Марией была «кировская» балерина Елена Евтеева. Спектакль утренний, первого января. А мороз стоял такой, что…
Я жил в гостинице «Европейской», и приятель, слава богу, дал мне машину, чтобы я доехал до театра. А Елена должна была добираться от своего дома на троллейбусе. Мы договорились, что встретимся в театре пораньше и порепетируем перед спектаклем. Но она приехала за пять минут до начала, потому что обледеневшие провода оборвались и все троллейбусы остановились.
В театре тоже был жуткий холод, люди сидели в телогрейках, как в годы Гражданской войны. Так же холодно было за кулисами. И когда я выбежал в белом трико – пробежка, прыжок в центре сцены, в зале раздался хохот... Я танцевал партию Вацлава, а роль хана Гирея исполнял Геннадий Селюцкий. Мы недавно с ним вспоминали, как он меня тогда убивал кинжалом на сцене и как было холодно… Так вот, когда Махар меня пригласил в Петербург, я сказал: «Зимой? Никогда! Там мороз». Он: «Сейчас стало лучше, такого холода не бывает, приезжай», − и я рискнул, раз стало лучше. Действительно, так мёрзнуть мне уже не пришлось.
А первый мой приезд на родину после тринадцати лет отсутствия был в Москву, в Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. И кстати, тогда я встретил свою будущую жену. Мой дядя, о котором я уже рассказывал, который умер в 99 лет, был инженером-электриком. До глубокого пенсионного возраста работал. И у него в его конструкторском бюро был знакомый, тоже инженер, который сказал: «Знаете, а ваш племянник преподает сейчас в театре моей дочери». То есть папа моей будущей супруги работал в том же бюро.
И вот дядя мне это рассказал, а я ответил: «Ой, это такая красавица!» Это было чистой правдой. Я пригляделся к ученице – и влюбился. И вот мы уже более двух десятилетий вместе, у нас двое детей. Я поздний муж и поздний папа. Всё это у меня поздно, думаю, потому, что в том возрасте, когда люди обзаводятся семьями, я, убежав из Советского Союза, оборвал все связи и колесил по миру.
Экзамен
Я лет с пяти ходил в классы мамы. В более старшем возрасте наблюдал за работой других педагогов – например, великой Елизаветы Павловны Гердт. Помню, лет в четырнадцать мама посадила меня на урок дуэтно-классического танца Александра Александровича Лапаури, и я на всю жизнь запомнил, как он показывал и вообще, какой личностью был. Короче, педагогическая стезя мне всегда была близка.
В Большом театре я танцевал несколько ведущих партий, но понимал, что никогда не превзойду в мастерстве таких великих артистов, как Владимир Васильев и Николай Фадеечев, выступавших в то время на нашей сцене. А я перфекционист, мне трудно такое осознавать и ничего не менять. Поэтому я сделал выбор в пользу педагогики. Поступил в ГИТИС на балетмейстерско-педагогическое отделение и стал одним из самых молодых его выпускников.
Но настоящий экзамен на состоятельность в этой профессии сдал, когда уже жил на Западе. В Королевском балете Великобритании решался вопрос: заключать со мной контракт на преподавание или нет? Я давал пробный урок, на который пришли три бывших директора балета Королевского театра «Ковент-Гарден» и один нынешний (на тот момент Норман Моррис). Присутствовали Нинет де Валуа, Фредерик Аштон, Кеннет Макмиллан… Кто близок к миру балета, понимает, какого уровня эти люди. Слава богу, им понравилось. На следующее утро контракт со мной был подписан…
фото: Руслан Шамуков/ ТАСС
