Самурайка

Автор: Вера Илюхина

Ирина Хакамада рассказывает о людях и событиях, которые ее закалили

В большинстве культур лучшим возрастом для женщины считается молодость. Дальнейшая история женщины – лишь история потерь. У Хакамады все происходит наоборот. История этих приобретений и заинтересовала нас больше всего.

1955 год. Японский папа и русская мама

На мой характер, несомненно, повлиял тот факт, что мой отец был японцем. Именно от него у меня стойкая воля и суровый характер. Менталитет отца не позволял ему проявлять ласку. Я была абсолютно ее лишена. Японцы вообще суровая и довольно закрытая нация, у них не принято даже касаться детей. Может, в этом причина их молодежных суицидов, которых так много? Я знаю точно, что никогда и ни при каких обстоятельствах не стану жить в Японии, разве что после смерти, в другой жизни…

Мой отец Муцуо Хакамада был закаленным в боях революционером. В Советском Союзе он оказался исключительно по собственному желанию. Был членом японской коммунистической партии, и в 1945 году, когда началась война между Японией и СССР, его банально забрили в армию. Разумеется, он не хотел воевать с Советами и при первой возможности бежал. Стал дезертиром, попал в плен, отсидел в лагерях и в лагере написал письмо Сталину с просьбой о предоставлении гражданства. 

Его просьба, конечно, была удовлетворена – ну как же, такой удар по загнивающему империализму: видный коммунистический деятель Страны восходящего солнца просит убежища у Советов! 

В 1946-м ему установили место жительства – Хабаровск. Там ему пришлось учить русский язык. Но, проработав всю жизнь переводчиком, отец так никогда и не выучился хорошо говорил по-русски. Он был абсолютно замкнут и равнодушен к внешнему миру. Не воспринимал иностранную речь, даже будучи погруженным в нее. Он был очень самоуверенным и думал, что, если надо, его и так поймут. Коверкал слова и, думаю, делал это не случайно…

В Хабаровске отцу в качестве учителя русского языка порекомендовали Нину Синельщикову, мою маму. Таким образом и состоялась их встреча. Несмотря на то, что браки с иностранцами в то время были запрещены, отец с матерью все-таки поженились.

Мама родилась на Сахалине, так хорошо описанном Чеховым, но свою родину почти не помнила. Ее увезли оттуда совсем маленькой. Во время сталинских репрессий уничтожили ее отца, моего деда, и бабушка с горя повесилась. Мама осталась сиротой, ее приютили родственники, которые жили в Хабаровске. Там она вышла замуж первый раз, затем развелась, потому что муж был алкоголиком, и с малолетней дочерью на руках она осталась одна. Она была из самарских красавиц, и характер у нее очень мягкий...

Конечно, одинокая учительница с ребенком на руках и своевольный гордый и красивый японский коммунист на первый взгляд мало что имели общего. Отец никогда не рассказывал про маму, я уже упомянула, что он был «не по этому делу» – молчун. А вот мама, вспоминая отца, всегда подчеркивает, каким он был красавцем и как трогательно ухаживал, охмурял, осыпая цветами…

Когда мама узнала, что я «в проекте», – собиралась сделать аборт. Но при Сталине аборты были запрещены. Родители как раз переехали в Москву, куда папу перевели по линии Гостелерадио, все-таки ЦК КПСС его опекал, а родной брат отца, Сатоми Хакамада, был членом политбюро компартии Японии. Отец первый не выдержал и сказал: «Ну что ты бегаешь? Не получается, рожай!». Родилась девочка, то есть я, да еще болезненная. Отец, с одной стороны, радовался, потому что я очень была похожа на японца. Если посмотреть мои детские фото, на них вылитый японский мальчик. А с другой стороны – все же не мальчик…

У папы были странные взгляды на жизнь. Мы с мамой, что называется, концы с концами еле сводили, а он нам не помогал. Жили мы все вместе в одной комнате ведомственной коммуналки, поэтому обо всех прелестях коммунальной квартиры знаю не понаслышке. Когда постепенно все соседи разъехались, мы остались одни, но своя комната у меня появилась только после замужества.

У меня нет обиды на родителей. Тем более отца уже нет на этом свете. Но стойкие впечатления нелюбимого, недоласканного ребенка, конечно, никуда не вытравишь из сознания. Я прожила с этим долго. Несмотря на то, что отец прилично зарабатывал, я всегда очень плохо была одета. У мамы, обычной учительницы, денег на наряды не было. Отец не учил меня японскому языку, не отправлял в Японию, а ведь мог бы, казалось бы, с его возможностями. Но в этом смысле он был очень правильный коммунист. Он считал, что я всего должна добиться сама, и с пятнадцати лет я крутилась, как умела.

Конечно, мне очень важна была поддержка отца, меня «гнобили» по полной программе за все: за внешность, за фамилию, за то, что не такая, как все. Я, как сталинская зэчка, провела много лет в пионерлагерях – по две смены каждое лето. С тех пор ненавижу любые коллективные сборища и до сих пор без содрогания не могу вспоминать манную кашу – холодную и склизкую.

 

1970 год. Вышла на свой круг людей

У нас в школе был учитель, он приходил на занятия в брюках, которые заправлял в ковбойские сапоги. Конечно, нонсенс, но ему это разрешали. Он был гений и математику преподавал, как бог. Борис Соломонович – единственный из учителей, о ком я вспоминаю с нежностью. Мы познакомились с ним в 144-й школе, в которую я перешла сама, после восьмого класса, даже не сказав родителям о своем решении. Просто интуитивно почувствовала, что учебой надо заняться всерьез. Родители-то обо мне не думали. А тут математический класс, и математику ведет Борис Соломонович. Он всегда почему-то мной восхищался. Не знаю, почему. 

Я была замкнутым подростком, а он обратил внимание на мой драный портфель. Я его специально у отца выпросила – такой настоящий кожаный портфель, как революционная кожанка, а на нем надпись: «People I love you, love me please». Как-то Борис Соломонович спросил, что это, мол, такое. Я ответила – это из «Битлз».

Однажды, когда я сильно заболела, мама пришла забирать меня из математического класса. Потому что нагрузки были нереальными, вузовскими. «Не надо, – сказал Борис Соломонович, – во-первых, она умная, во-вторых, сосредоточенная и дисциплинированная, а в-третьих, ваш ребенок гениальный, вы когда-нибудь в будущем это поймете». Из школы мама вышла потрясенная, я была потрясена не меньше ее. Его слова были для меня, как глоток чистой воды, как свежая струя ветра. Услышать подобное в моей, лишенной радости жизни – дорогого стоило. Конечно, я «взлетела» тут же… В чем, правда, моя гениальность, было не ясно… Но в моей голове эта светлая мысль отложилась.

 

1972 год. Первая любовь

За мной мало кто ухаживал. Но в десятом классе я вдруг стала объектом пристального внимания двух одноклассников – хулигана и отличника. Отличник водил в музеи, театры, читал стихи, а хулиган утверждался таким способом: когда выходил гулять, начинал свистеть противно и пронзительно, и каждый раз на его хулиганский свист отзывались, по всей видимости, другие хулиганы, и это считалось «крутизной» невероятной. Но мне они оба не нравились. Хотя, конечно, мне импонировало, что хоть кто-то воспринимал меня как девушку. А когда я оказалась в Институте дружбы народов, я просто обалдела: 150 мужиков, и я – одна! 

В МГУ я недобрала балл – математику, как и литературу, сдала на «отлично», а английский провалила. Поскольку я была девушкой ленивой, то решила: зачем терять год? И пошла туда, где меня взяли бы с моими баллами. «Взял» факультет международной экономики Института имени Патриса Лумумбы. На самом деле мне, закомплексованной, было там очень страшно – кругом ребята, ни одной девчонки, как учиться? Тем более что я считала себя страшненькой. 

Парни на мой счет тоже вполне конкретно напряглись – не скрывали, что для них я была очень выгодной партией с московской пропиской и богатым папашей (ведь японец же!). Будущие партийные «бонзы» стали ко мне клеиться, но я прекрасно понимала, что это расчет.

Однажды на лекции мимо меня прошел незнакомый молодой человек и вдруг положил передо мной фотографию кошки. Оказалось, Валера, так звали студента, подрабатывал фотографом в обычном фотоателье и снял эту кошку специально для меня. Меня так поразила трогательность этого жеста, что мы начали встречаться. Через полгода поженились, хотя Валера честно предупреждал, что не собирается этого делать. Но в результате сам попросил моей руки.

 

80-е. Справилась с комплексами

Как только я стала замужней дамой, мои комплексы вдруг улетучились сами собой. Это же так понятно. Я была сосредоточена на том, как стать счастливой. Больше меня ничего не интересовало. А когда эта задача была решена, мне открылся мир вокруг. Тут-то я и погрузилась в жизнь. Познакомилась с диссидентами, с Константином Боровым и его окружением. Начала читать какое-то бешеное количество книг, смотреть кино. 

Диссиденты в моей жизни возникли, конечно, не на пустом месте. Папа коммунист очень достал меня своими коммунистическими лозунгами, а я же видела, что вокруг все иначе. И как у любого независимого человека, у меня появился протест. Вот меня и потянуло в подполье, в жизнь, совершенно не связанную ни с комсомолом, ни с общественной работой.

Валера был хорошим мужем, но, увы, не для меня. Он меня боготворил. Носил на руках. И если сначала мне это нравилось, то потом стало удручать. Он – домашний человек, мягкий, нежный – был готов все для меня сделать. А я как огонь горела. Мне до всего было дело: диссертация, работа, люди, книги, кино. А Валера терпеливо и кротко ждал каждый вечер с ужином. И вдруг я почувствовала равнодушие. Я очень хотела удержать этот брак, понимая, что он рушится, и целенаправленно забеременела, думая, что ребенок укрепит нашу семью. Не укрепил. Когда Даниле было полтора года, мы разошлись.

Может быть, сейчас мне как раз не хватает именно такой заботы. А тогда мне это было не нужно. Данила очень любит папу, но по вопросам бытия, скажем так, сын обращается ко мне, не к нему. А с ним просто сохранилась связь генетическая.

 

1993 год. Пошла в политику и осталась одна

Я пришла к такому выводу, что если у человека все рушится – семья, карьера, – вполне вероятно, он идет против себя, против своей природы. В этом случае волевыми решениями человек принимается исправлять ситуацию, но только усугубляет ее. При этом сам даже не понимает, что происходит. Но как только он переходит, так сказать, в естественный поток – удача ему тут же начинает улыбаться. Это тяжело объяснить, но это так, и это работает. Мои мастер-классы для студентов как раз об этом. Я начала анализировать собственную жизнь и увидела, что успех мне приносит только погружение в себя, когда я абсолютно доверяюсь своей интуиции. Тогда со всем справляюсь.

Мой уход в политику был абсолютно нестандартным и самостоятельным решением, как говорится, по наитию. Однажды ночью мне приснился сон, в котором я ясно увидела себя членом федерального парламента. И с этой минуты я «попала в свой поток». Я решила, что отныне буду делать все сама. Не хочу ни от кого зависеть. Боровой, с которым мы тогда вместе работали в Партии экономической свободы, выслушав меня, сказал, что это полный бред, что я не справлюсь и ни в каком округе ничего не выиграю. Мой (уже третий к тому времени) муж сказал, что без Борового я просто «ноль без палочки». Близкие решили, что я вообще с ума сошла. 

Денег никто не дал: ни муж, ни олигархи. Никто не верил, что какая-то кооперативщица Хакамада и еще какие-то ребята из Орехова-Борисова, такие же маргиналы, как и я, прорвутся и реализуются в политике. Но дальше начались чудеса. С трудом, но нашлись деньги, а великий организатор Ефим Рачевский возглавил мой предвыборный штаб. И работал абсолютно бескорыстно – за идею…До этого момента в моей жизни много было разного, но я всегда ощущала поддержку близких: даже когда не могла устроиться на работу, потому что меня никуда не брали с моей фамилией, и я полгода, «по протекции» Кости Борового, отпахала ночным сторожем; даже когда меня с трудом приняли во втуз, тоже не без помощи друзей. А тут, ринувшись в политику, я оказалась одна…

Я говорю об этом легко, потому что столько было предательств, что уже могу улыбаться. В личной жизни меня всегда предавали любимые. Тут нет ничего нового, мужчина всегда предает женщину, потому что он другой по определению. Отсюда и мои четыре брака – поиски, так сказать, утраченного… По большому счету, я всегда уходила вынужденно и «свободной» жизнью не жила ни разу. Я как-то мгновенно вовлекалась в новые браки. Может, потому, что я очень честный человек и легко влюблялась? А мужчинам это нравилось. Им почему-то нравилось жениться на мне. Не знаю, почему. Даже когда у них появлялись любовницы и начинались измены, они все равно не хотели уходить. Но на разводе уже настаивала я. К изменам невозможно относиться равнодушно. Тем не менее со всеми своими бывшими дружу до сих пор.

Из всего этого опыта я сделала такой вывод: нельзя быть искренней. И я научилась. Я все равно не охладела к людям, но перестала относиться к ним романтично. Не бросаюсь на шею первому встречному, мол, вот парень что надо. Научилась прагматически считать, дозировать общение… и закрываться от людей, если они вампиры. Все, что мне нужно, – разумно тратить энергию, и тогда я сохраню свою силу. Мне очень помогли в этом восточные методики, к примеру, айкидо. 

Мой четвертый муж говорит: «Чтобы что-то понять в этой жизни, мне приходится читать, подпрыгивать, а ты просто живешь и получаешь знания, словно из воздуха. Тебе книжки читать не надо…» И он, кажется, прав: лишняя информация мне мешает. Инстинктивно я отказываюсь забивать голову всякой ерундой. Информация убивает, я это чувствую. Поэтому я так не люблю сидеть за компьютером и принципиально пишу ручкой. Если вы добьетесь чего-то с помощью информации, в сознании не останется места, чтобы… взлететь над ситуацией, взглянуть со стороны… Будете как отличник – все знать и ничего не уметь. В решающий момент не сможете сделать правильный выбор.

 

2003 год. Спасала дочь

В этом году у дочки Маши нашли рак крови. Чувство вины было безмерное. И тут муж помог. Состояние тогда вообще было ужасным – СПС проиграл выборы, а через неделю объявили диагноз Маше. С государственной дачи нас выкинули, ребенок в больнице, ехать некуда, в общем, полный ужас. Пришел муж и говорит: «Я знаю, как вылечить дочь». Я его спрашиваю: «Что ты имеешь в виду?» А перед этим разговором врачи посоветовали: если будет ремиссия, из больницы дочь лучше забрать, потому что там нет подходящих условий, а Маше необходим свежий воздух… 

И тут муж выдает: «Иди в президенты, прямо сейчас». – «Ты что, обалдел? Ребенок в больнице, ремиссии нет, а ты меня в президенты?..» – «Ремиссия будет, если у тебя появится энергия. Ты же профессионал, у тебя появляется энергия, когда ты борешься. Ты ж сама хотела быть кандидатом, разве не так? При, как танк. Увидишь, Маша выздоровеет». И я «поперла», плохо соображая, что делаю.

Маша оклемалась. Друзья купили дом и сказали – заселяйтесь, целый этаж ваш. Нашлись деньги и на предвыборную кампанию. Конечно, у меня не было шанса победить, но устроить второй тур – запросто. Они до сих пор меня боятся – удивляются, как можно быть такой свободной. Но главное не это. Я хотела сказать про чувство вины. Я поняла, что ребенок живет энергией матери. Матерям стоит помнить это.

 

2007 год. Почувствовала свои корни

Представляя свою вторую книгу «Любовь вне игры», я оказалась в Хабаровске. Вдруг ко мне подошел мужчина, из таких, знаете, незаметных, и сказал, что был знаком с моим отцом и что «гэбэшное» дело моего отца до сих пор не закрыто, он даже может дать мне прочитать копию. Естественно, у меня был шок, когда я прочитала всю переписку отца со Сталиным, его биографию, просьбу о гражданстве. Еще в этом личном деле я увидела фотографию отца, а ведь там фотографии малюсенькие, как на паспорт. Но даже на таком, совсем плохого качества снимке видно, что отец был феноменально красив – такой аристократической восточной красотой: с точеным длинным носом, лицом не расплющенным, а со скулами, очень аккуратной жесткой мужской челюстью. Было ясно видно, что отцовский род действительно идет от древних самураев. В тот момент я явственно почувствовала свои корни.

 

2008 год. Начала новую жизнь

Я ушла из любимой политики. Это было не так просто после пятнадцати лет, проведенных в ней. Вы видели хоть одного политика, который бы ушел так резко, в никуда? Хоп, и все… Желания вернуться нет, но бывает ночами трудно, не заснуть никак. Если можно коротко охарактеризовать мою жизнь, я бы выразилась так: она прекрасно мучительна. Бывают приступы депрессии. Но своей депрессии бояться не надо. Нужно просто погрузиться в нее, и если вы более-менее сильный человек, даже начнете получать от этого удовольствие. И не пытайтесь срочно из нее выйти. Плачьте, «доходите до ручки», и, как говорил великий Фазиль Искандер, за точность цитаты, правда, не ручаюсь: «Надо дойти до самого дна, а потом потихоньку возвращаться обратно…». 

Не надо бояться своей слабости. В этом и есть сила.

фото: личный архив И. Хакамады