Радио "Стори FM"
Островитянин

Островитянин

Автор: Кристина Барбано

У Хемингуэя есть роман «Острова в океане» про художника, сбежавшего на остров от лицемерия цивилизации. Художника из уходящей породы мужчин, из таких когда-то лучше всего получались моряки и воины. Таким был сам Хемингуэй. Такой, на мой взгляд, Максим Кантор. 

Он отпустил бороду и уехал на остров. Но эти нехитрые действия выдают лишь внешнюю схожесть. Максим, как Хемингуэй, полагает, что всё, что случается в мире, – его личное дело. Колокол всегда звонит по тебе, помните? Поэтому Кантор смело выдает своё мнение на всё, что волнует, – вне генеральной линии любой тусовки или партии. Он вместе со всеми и сам по себе. Противоречие? Возможно. 

«Мало кому в человеческой истории удавалось стать и знаменитом художником, и большим писателем. С самого начала он в своем искусстве делал акцент на содержании, на моральной оценке политических событий и интерпретации исторических процессов» 

Витторио Хёсле



Свой остров Кантор любит. Каждая поездка на большую землю – испытание для него. Каждое возвращение – праздник. Тогда он отправляет друзьям СМС из двух слов «много неба», и понимаешь: вернулся к себе. Действительно. Над островом много неба. И океан. На берегу – мастерская. Там Максим при мне писал рыбака Мишеля. Он рисует только людей, имеющих лицо. Мишель имеет. Местный житель, смахивающий на пирата. Бутылка дешёвого вина волнует его куда сильнее, чем живопись. Поначалу Мишель сопротивлялся, не хотел становиться объектом искусства, бормотал под нос что-то матерное, а потом поговорили, и он Максиму поверил. Каждый день на старом велосипеде приезжал добровольно позировать. Просиживал часы в мастерской, повествуя о своих плаваниях, о марсельских кабаках и тамошних девочках, и даже выдал однажды рецепт рыбного супа буйабес. Тогда же на острове появились на «бентли» соотечественники Максима, сняли дом по соседству и пригласили художника в ресторан. В ресторан, как известно, сегодня редко ходят за тем, чтобы просто есть. В рестораны сегодня идут заключать сделки. Там-то и выяснилось, что соотечественники, не расстающиеся с «бентли» даже на пленэре, не прочь предоставить живописцу себя, жён и любовниц для персонального увековечивания. Не то чтобы Кантор их любимый художник, просто один уважаемый лондонский галерист сказал им, что на сегодня он – инвестиция. На следующее утро Максим отправился к себе в мастерскую. Писать Мишеля. День писал, два, неделю. Вечерами с пиратом-натурщиком пил вино. Не дождавшись увековечивания, обиженные соотечественники убрались вместе с «бентли» восвояси. Зато Мишель радовался как ребёнок, узнав, что у него целых три портрета (во время сеансов Кантор не разрешал смотреть, что рисует). И приволок в знак признательности мэтру коробку вина.

Максим Кантор
"Десять бездомных собак". 2001-2002 годы
В Москве у Кантора тоже есть мастерская. В одном из переулков тихого центра.В доме, у которого есть ангел-хранитель. Все апокалипсические столичные преобразования не затронули этот дом. Двор облюбовали бродячие собаки, одинокие, голодные, смиренные. Бывало, в холодные ночи Максим пускал бедолаг погреться в подъезд. Одну, серенькую, провожавшую его благодарным влюблённым взглядом, назвал Мотя и ответил взаимностью – написал Мотин портрет. Тот, кто бывал в московской мастерской Кантора, сразу узнаёт сюжеты многих его картин: красный дом, высокие арочные окна, сломанное одинокое дерево, бездомные псы на белом снегу московских ночей... 

Иногда Максим говорит, что предпочёл бы валяться на диване. Несерьёзно, конечно, говорит. Это не про него. Он всегда в движении: рисует, пишет картины, романы, статьи, философские трактаты, переводит баллады о Робин Гуде, занимается военной историей, преподаёт в Оксфорде, создаёт фрески для Ватикана, а по вечерам ходит в спортзал заниматься боксом. И делает это легко, без напряжения, потому что это его жизнь. И опять получается по Хемингуэю: «Жизнь человека немного стоит по сравнению с его делом».

фото: из личного архива М. Кантора

Похожие публикации

  • История живописи: Эль Греко
    История живописи: Эль Греко
    Когда Эль Греко увидел Сикстинскую капеллу, то предложил сколоть роспись, чтобы переписать заново. Ему не позволили, но он тем не менее всю жизнь пытался написать свой вариант росписи
  • История живописи: Пикассо. Анатомия сопротивления
    История живописи: Пикассо. Анатомия сопротивления
    Что пытался сказать Пикассо, разрушая то, на чём держится европейская культура?
  • История живописи: Пляски смерти галантного века
    История живописи: Пляски смерти галантного века
    «О, – меланхолически произнес д’Артаньян, – я ухожу в отставку потому, что у меня есть привычки, от которых трудно отвыкнуть. Отныне вам потребуются придворные, которые сумеют вас позабавить, и безумцы, которые сумеют отдать жизнь за то, что вы именуете великими деяниями вашего царства». «Десять лет спустя»