Мой... Илья Кормильцев

Александр Кушнир

Он достигает цели методами, которые счастливым образом пересеклись с отсутствием симпатии к тёще. Как-то вечером он загипнотизировал любимую жену и уговорил украсть тёщино золото. Лично отнёс его в ломбард, где друзья, в том числе Юрий Шевчук, с шести утра занимали очередь. На вырученные деньги купили портастудию, на которой были записаны два легендарных альбома «Наутилуса Помпилиуса». Я в 95–97-м годах уже не застал у него такой лютой бескомпромиссности, но в 85-м она была. Для меня это поступок из того же ряда, что и побеги Егора Летова из психушек – автостопом по стране, скрываясь от КГБ. Или попытка уйти за границу на лыжах Валеры Баринова – лидера первой христианской рок-группы в СССР «Трубный зов». Или как молодой Курёхин решил издать свои диски в Англии – в самый разгар «железного занавеса». И издал, хотя шансов у него было ноль процентов. В рок-н-ролле такие вещи случаются. В Свердловске, где Кормильцев жил, люди хорошие, но немножко сонные, а он был совершенно другим. Таким Че Геварой уральского рока. Почему бы тёще не испортить настроение? Она же не разрешает курить в квартире! Но деньги за золото он ей потом вернул, конечно.

Смесь инопланетянина с Лениным 

– …А впервые я услышал его по телефону. Раздался звонок: привет, хочу поговорить, давай встретимся. Я прекрасно знал, кто это такой, – шла осень 95-го, я уже год работал над книгой «100 магнитоальбомов советского рока», а там было и про «Наутилус», и про «Урфин Джюс», и про другие группы, для которых Илья писал тексты. На следующий день он пришёл ко мне домой на Шаболовку. По-хозяйски прошёл через всю квартиру, уверенный, как ледокол. У него был мощный такой напор: вроде никаких перегибов, но через минуту обнаруживаешь, что Кормильцев сидит на твоём столе, а ты – на обшарпанном старом стуле, и он увлечённо вещает сверху вниз про какие-то новые технологии и интернет. Илья был просто одержим любыми видами инноваций, человек будущего. Я тогда почти ничего не понял, о чём он говорил: что за CD-ROM, какая такая аська? У меня стоял допотопный компьютер, фактически – печатная машинка с монитором, и больше ничего не было. В общем, первое впечатление от Кормильцева был смешанное: смесь инопланетянина с Лениным. От Ленина – неимоверный напор, от инопланетянина – вот эти космические дыры и совершенно непонятный, другой язык.

Выяснилось, что он предлагает мне писать тексты о «Наутилусе» для интерактивного проекта «Погружение». Я сказал, что всё это ужасно интересно, просто замечательно, но конечно же нет! И добавил неосторожную фразу: ни за какие деньги. Потому что был по уши в работе над книгой про магнитофонную культуру, мне было не до новых проектов. И тогда Кормильцев, хитро улыбнувшись, назвал сумму гонорара. И я ему, без паузы: окей, согласен, когда приступаем?! Моя беспринципность объяснялась просто: на эти деньги я свою книгу мог легко дописать за год-полтора нигде не работая. С этого момента я воспылал к группе «Наутилус Помпилиус» нечеловеческой любовью. Ну соответственно и к Илье Кормильцеву – как к их финансовому представителю. 

Вскоре после нашей первой встречи я сделал ответный визит. Кормильцев тогда жил возле метро «Нахимовский проспект» в квартире, совершенно не предназначенной для приёма гостей. Одна комната была спальней, а вторая – рабочим кабинетом, в котором позже Илья с музыкантом «Аквариума» Олегом Сакмаровым писали песни для проекта «Чужие». Квартира была на 12-м или 13-м этаже, вся Москва как на ладони. Но больше всего меня впечатлила маленькая кухня: в ней ощущалась какая-то магия, оттуда просто не хотелось уходить. Новейшие компакт-диски из Лондона, старинные книги из библиотеки его дедушки, музыкальные журналы и еженедельники.

Когда Кормильцев широким жестом открыл холодильник, я понял, что прожил жизнь неправильно. Холодильник был весь заставлен непонятными импортными баночками, неизвестными соусами. Илья был кулинар. А ещё человеком мира, поэтому готовил блюда разных стран. Итальянская кухня – потому что любил Италию, ездил туда. Азиатская – потому что Азия тоже была ему близка. Он вообще считал, что по ошибке родился на двадцать километров левее, чем должен был: рядом с его Екатеринбургом проходит граница между Европой и Азией. Ну и я уже не говорю про английскую кухню и прочие европейские. Это время расцвета «Наутилуса», с деньгами было прекрасно, и часть из них вкладывалась в музыку и книги, а часть – в красивый холодильник. 

И вот на той кухне я не на шутку впечатлился Кормильцевым как человеком, а не фигурой из шоу-бизнеса. Сейчас вспоминаются два момента. Сперва ему позвонили из Милана, он минут десять разговаривал – буквально купался в прекрасном итальянском языке. А потом ему позвонил Слава Бутусов из Питера, и в голосе Кормильцева прорезалась такая любовь, такое тепло! А через полтора года группа фактически распалась – я присутствовал на финальном этапе «Наутилуса», но тогда вообще ничего не предвещало катастрофы. Всё было прекрасно, отношения полусемейные, обсуждали, что пора придумывать название нового альбома. Ни один психолог бы не догадался… А домашний телефон, по которому Кормильцев тогда разговаривал, теперь висит у меня в квартире: заслуженный трофей, добытый во время работы над книгой об Илье. У меня этот телефон тоже на кухне, как у Кормильцева, но не подключён: теперь это инсталляция. Искусство отдельно, жизнь отдельно: нельзя сбивать ауру своими дурацкими разговорами. 

«Ультра.Культура»

– Наверное, для меня самое важное из творчества Кормильцева – это альбом «Разлука» с мощной энергетикой, таинственностью и ощущением щемящего одиночества. Одиночества пэтэушной девочки, у которой на стене висит плакат с Аленом Делоном. «Разлука» очень сильно ударила и по мне, и по всей стране. Тут тексты Кормильцева в соединении с музыкой, голосом Бутусова, даже самой обложкой альбома. На ней вроде горы изображены, а на самом деле лица четырёх музыкантов «Наутилуса» под мокрой простынёй. И ещё была легенда, что это члены Политбюро, а то и четыре трупа членов Политбюро. Раз пошли легенды, значит, группа ушла в народ. «Разлука» показала, что рок-музыка может быть дико популярной. До этого она была странной, уникальной, какой угодно. А тут проносится мотоцикл – из кассетника играет «Эта музыка будет вечной». Открыто окно – из него звучат «Скованные одной цепью». 

В нашей рок-культуре Илья Валерьевич со временем совершенно разочаровался. Я об этом подробно написал в своей книге «Космос как воспоминание». Если кому-то важно познакомиться с настроениями позднего Кормильцева, в первую очередь читайте его статью «Великое рок-н-ролльное надувательство-2». Там он просто режет весь русский рок. Вообще, протест органичен для рока, но Кормильцев в какой-то момент свой протест на русский рок же и направил. Наверное, это антитеза большой, сильной и глубокой любви, в итоге превратившейся чуть ли не в ненависть. 

Когда пришло это разочарование, Илья резко сменил деятельность. К тому времени он давно переводил книги и выбирал всё более радикальные. То, что ему хотелось перевести, уже никто из русских издателей не решался публиковать. Параллельно он знакомился с разными поэтами-писателями. Возникали вопросы. Почему не публикуют Лимонова? Почему он сейчас сидит в тюрьме? Почему в России не знают авторов, которые взрывают Европу и Америку? И в результате он создал своё издательство «Ультра.Культура», которое выпускало Уэлша, Берроуза, Стоппарда. Но начал с опального Лимонова. Ему нравилось: Лимонов под арестом, а мы его сейчас напечатаем. 

С людьми Илья говорил всегда о том, что их интересует, но сам был неизмеримо глубже. Например, он знал, что я – это рок-н-ролл, и не пытался грузить меня тем, во что я тогда не стал бы вникать: переводами, языками, путешествиями, религией. Задним числом я осознаю, что это была такая лампочка, которая для меня горела в лучшем случае в четверть силы. Зато, о чём бы ты с ним ни говорил, он всегда мог поддержать тему. Во время работы над книгой об Илье я попробовал копнуть глубже и пройти его путём. Постарался найти все книги, которые «Ультра.Культура» выпускала. Многие прочёл, стремился его понять. Поэтому он для меня горизонты раздвигает до сих пор. 

Время, конечно, он лихо опережал. Всегда. Поначалу из всех моих друзей интернет был только у Кормильцева. Он был абсолютно повёрнут на всевозможных ноу-хау. Все эти форумы, первые чатики, в которых он ночами зависал под ником Lucy in the Sky with Diamonds (это название песни The Beatles, а если брать аббревиатуру, то – ЛСД). Ему казалось, что инновации – это будущее. Илья вырос в тихом и сонном Свердловске, что наложило свой отпечаток. Помню, когда я впервые туда приехал, мне с гордостью сказали: смотри, у нас «Макдоналдс» позже всех в стране появился, ему только пара лет. Мол, вот как мы долго против зарубежного капитала держались! 

Мне кажется, сейчас Илья был бы радикальным и гиперактуальным блогером, у которого периодически закрывали бы соцсети. Наверное, он быстро бы вырос из блогеров-одиночек и придумал какую-нибудь мощную ассоциацию, возглавил какое-то онлайн-движение, которое стремилось бы влиять если не на политику, то хотя бы на культурную жизнь страны. Наверное, по старой традиции жёстко ругал бы исключительно коммерческую, а не просветительскую деятельность крупных издательств. Обязательно бы писал едкие комменты ко всем топовым постам, которые вызывают большой ажиотаж в соцсетях. Писал бы про своего друга Маргулиса, который не те группы приглашает в передачу «Квартирник» на НТВ, а надо приглашать не Максима Леонидова, а каких-нибудь наглых рэперов или лютых сибирских панков из старого гаража. 

48 лет на броневике 

– Последний период жизни Кормильцева, в Лондоне, был кошмарным: его убивала болезнь, из России он тогда общался, может быть, с пятью-шестью людьми только, денег и сил не было. Это же надо: автору десятков хитов лейбл платит роялти копейки или вообще не платит. В какой-то европейской стране или в Америке он был бы миллионером, а тут – фактически нищета. 

Перед смертью Кормильцев принял ислам. Ещё за двадцать лет до этого друзья видели у него дома дорогущий Коран, привезённый то ли из Питера, то ли из Москвы. Он говорил: такие книги надо читать на вершине горы. Когда воздух разрежён, никто не отвлекает, а люди внизу кажутся мелкими. Почему ислам? Думаю, кроме высокого смысла здесь много всего намешано. Например, мне кажется, у него шло такое заочное соревнование с Гребенщиковым. И эксперименты БГ с религией могли оказать влияние на это решение. И эксперименты со сменой вероисповедания у Боба Дилана, который Кормильцева тоже очень впечатлял. Ещё для Ильи имела большое значение медиареакция. Наверняка он её учитывал. В общем, помимо прочего, его ислам – это, подозреваю, был такой жест: прощальный хлопок дверью. 

Он был человек, отсекающий в своей жизни всё второстепенное. Только главное, только победный результат. Очень целеустремлённый. Все свои неполные 48 лет жизни он щёлкал олимпиадные задачки. Сами задачки менялись, становились всё сложнее, а психология победителя оставалась, её никуда не денешь. Ещё он экспериментатор. Немножко фантазёр. Глядел в будущее, пытался за хвост его схватить. Не любил он дураков очень сильно и быстро их от себя отталкивал. Не любил любые виды госструктур и любой конформизм.