Радио "Стори FM"
Единство противоположностей

Единство противоположностей

Автор: Евгений Додолев

Это первое совместное интервью семейного и творческого тандема Тигран Кеосаян – Маргарита Симоньян. Что-то подсказывает, что не последнее. На первый взгляд единственное, что у пары общее, – это «русское армянство», на тему которого они оба любят пошутить. Но так ли это?

Они росли в разных условиях. Тигран – сын легендарного советского режиссёра, картины которого стали киноклассикой. Семья его была не просто обеспеченной – в СССР представители творческой интеллигенции обладали и колоссальным влиянием. В отличие от представителей партноменклатуры статус творческих был выше, искусством заниматься было престижно. То есть Тигран был, что называется, «золотой молодёжью». Окончив ВГИК, с головой окунулся в производство рекламных роликов и клипов, что было по меркам 90-х самым модным и прибыльным занятием для успешного молодого кинематографиста, так как большое кино временно утратило позиции.

Маргарита Симоньян

Иное дело Маргарита Симоньян. Родилась в Краснодаре. Её родители были простыми людьми, теми, кто, вероятно, любил смотреть фильмы Кеосаяна-старшего. С юности строила свою жизнь самостоятельно, а не плыла по воле волн. Будучи совсем молоденькой журналисткой, моталась по горячим точкам, то есть жизненный профайл у неё диаметрально противоположный.

Учёные любят порассуждать о том, что именно притягивает людей друг к другу. Одни указывают на феромоны, другие на ранние детские впечатления, третьи на обострение весеннего гормона – одним словом, чем только не объясняют причины любовных союзов! Есть и такие, кто считает, что главное – это социокультурные параметры, то есть представления о хорошем и плохом, правильном и неправильном, добре и зле, допустимом и недопустимом. Эти вещи считываются неведомым рецептором из невербалки и сводят порой очень разных людей. И, может быть, именно система ценностей и жизненных координат объединяет уже столько лет боевую, позитивную Марго со вспыльчивым + порывистым весельчаком Тиграном.

Маргарита, после скандального интервью с подозреваемыми в отравлении Скрипалей много версий довелось прочитать. Ваш мобильный телефон действительно можно найти в сети? Когда вы, кстати, последний раз меняли номер?

Симоньян: – В двадцать пять лет. Вместе с работой. Я ушла с ВГТРК делать Russia Today и с тех пор его не меняла. Количество незнакомых номеров, с которых мне звонят, – сотни. Где-то же они находят мой телефон! 

Кеосаян: – Люди гуглили специально и находили. Так и мой найдут, и твой найдут, любой найдут. 

Ну, есть, наверное, какой-нибудь засекреченный номер для Путина. Условно говоря, если президент захочет что-то лично сказать, он же вряд ли будет звонить, а там занято всё время?

Симоньян: – Ты на полном серьёзе думаешь, что мне хоть раз в жизни звонил Путин? Реально так думаешь, вот честно?

Ну, Симоньян вошла в рейтинг самых влиятельных женщин мира. 

Симоньян: – А-а-а! Ну, теперь-то, может быть, позвонит. 

Кеосаян: – Вот я сейчас тоже задумался, а правда, чего не звонит?

Симоньян: – У нашей прогрессивной общественности очень неверное представление о том, как на самом деле устроен мир. Меня это расстраивает, если честно. Хотя иногда и веселит. 

Тигран, а вы Путина видели, как видела его Маргарита?

Кеосаян: – Нет. 

Симоньян: – Как нет, мы с тобой видели его…

Кеосаян: – Я не видел Путина так, как видела его ты. За одним столом не сидел, на рыбалке тоже не был. 

Симоньян: – Я тоже не была на рыбалке. 

Кеосаян: – Инаугурация. Всё, больше не видел. 

Ещё в Лондоне видел, когда он в Ирландию летел. Мы в одном отеле останавливались: он на один этаж выше был.

Симоньян: – Это очень странно – в отель пускали других людей?

Кеосаян: – Да я там уже жил, когда он приехал.


***

Давайте немножечко про любовь.

Кеосаян: – Я не люблю говорить про любовь. Я вообще не понимаю, что это такое.

Симоньян: – Всё ты понимаешь. Просто не любишь говорить. Ну, и не будем тогда. 

Есть у вас какая-то совместная дата?

Кеосаян: – День рождения, наверное.

День рождения не считается, нет.

Симоньян: – Мы просто познакомились на следующий день после моего дня рождения.

А кстати, очень удобно, не забудешь.

Симоньян: – Ну, плюс дни рождения наших детей, вот даты.

Кеосаян: – Первый цветок, первый поцелуй. Я сейчас о себе. Уже не знаю, может, я ошибаюсь.

Симоньян: – Ты помнишь, когда у нас был первый цветок и первый поцелуй??? Ты меня знаешь, я вообще никогда ничего не помню. Можно запомнить три события в день. Но когда их 3333 – ты забываешь все 3333… У меня, к сожалению, слишком много работы, чтобы я обращала внимание на такие вещи. Я забываю свой собственный день рождения – куда уж мне помнить какие-то даты, которые должен зачем-то помнить мой мужчина, и тем более обижаться, если он их забыл. Я же первая их забуду. 

А работа нравится?

Симоньян: – Когда как.  Я никогда не хотела быть начальником и менеджером, никогда. Я и журналистом-то быть хотела постольку, поскольку хотела писать, а не работать на телевидении. Я хотела выбрать такую профессию, которая даст возможность писать, ну и при этом, естественно, зарплату будут платить, потому что я не из семьи, которая могла не думать о деньгах, мне было важно иметь возможность купить бабушке слуховой аппарат или маме сапоги. Тигран тоже не из семьи, где можно было не думать о деньгах. 

Ну, всё-таки Тигран – это «золотая молодёжь».

Кеосаян: – «Золотая молодёжь», которая пахала. Меня так воспитали.

Симоньян: – Тигран – «золотая молодёжь» с точки зрения известности фамилии, но не с точки зрения денег. Короче говоря, точно я не хотела быть начальником и медиаменеджером.

Задавал себе вопрос: что у вас общего с Путиным? Наконец, вижу – вы не хотели быть начальниками, но у вас обоих получается неплохо. 

Симоньян: – Ну, ты сравнил! А вообще, что у кого получается, рассудит только история. 

Сразу заголовок вижу газетный – «Маргарита Симоньян: Меня и Путина рассудит история». О заголовках, кстати. Не могу не вспомнить сюжет ВВС – «Маргарита Симоньян сказала, что она не верит Петрову и Боширову». 

Симоньян: – Мастерство заголовка, всё как обычно. ВВС меня спросили: вы им верите? Я сказала: «Я верю только в то, что видела своими глазами. Я их видела первый и, видимо, последний раз в жизни. Поэтому у меня нет оснований верить им на слово. Но ещё меньше у меня оснований верить вашим спецслужбам и вашей полиции, про которых давно известно, что они всё время врут». Это, конечно, всё вырезается, в заголовке остаётся то, что удобно ВВС. Но это на их совести. Очень многие так работают, но мало кто, как ВВС, при этом поучает всех, что так работать не надо. Раздражает лицемерие.

Кеосаян: – Они учат «не ковыряться в носу», вот что раздражает; что-то рассказывают про стандарты журналистики, это очень смешно. 

Если уж про профессию речь зашла… Феномен Дудя*. Вы оба практикующие журналисты, берёте интервью. У вас есть объяснение, почему так рванул Юрий Дудь*?

Кеосаян: – А ты вообще смотрела хоть одно интервью Дудя*?

Симоньян: – Да, я смотрела пару интервью.

На самом деле любой медиаменеджер, если он современный медиаменеджер, если он будет до конца честным, он вам признается, что это довольно непредсказуемая вещь: что выстрелит, что не выстрелит. Ну, даже такие мастерища, как, скажем, Эрнст, и западные медийные менеджеры, бывает, ошибаются. Им кажется, что вот это будет круто, а это становится не круто. И наоборот.

Вот есть такая передача, сейчас уже отдельный космос, который называется «Камеди клаб». Со всей этой своей красотой, когда они ещё были никем и звать их было никак, пришли к одному медиаменеджеру, не буду говорить к кому.

Кеосаян: – Именно мы этого менеджера привели на их выступление.

Симоньян: – Ну, неважно. И большой, крупный руководитель, посмотрев это, сказал: полный отстой, никуда не пойдёт, никто смотреть не будет. Они ушли на другой канал – на ТНТ – и, как известно, просто сделали этот канал.

Почему это так? Потому что аудитории в какой-то момент оказалось нужно именно это. На ТНТ это почувствовали, молодцы. 

Мне, между прочим, Толмацкий рассказал, что в своё время ему предлагали заняться группировкой «Ленинград», Шнуровым. Он послушал и сказал: ну, из этого ничего не получится – мат. Юрий Дудь* совершенно лишил нас всех возможности импровизировать с ненормативной лексикой. Потому что сейчас употребишь в качестве интервьюера ненормативную лексику, скажут: «включает Дудя* (согласно реестру Минюст РФ признана иноагентом)». 

Кеосаян: – У меня другое мнение. Просто он находится в очень свободной зоне интернет-пространства, где многие правила эфирных каналов не существуют.

Существует ещё феномен Бузовой. 

Симоньян: – Ну я же об этом и говорю, это непредсказуемо. 

Кеосаян: – Ты же у нас приличная девочка, ты не можешь понять феномен Бузовой. 

Симоньян: – Я ровно об этом говорю: в современной медийке, и особенно в интернете, это непредсказуемо. Мы не знаем, чего хочет аудитория, потому что вкусы этой аудитории меняются чаще, чем мы успеваем привыкнуть к предыдущим. Бузова что? Самая красивая из всей этой плеяды? Нет. Самая голосистая? Нет. Самая интересная, необычная, оторва? Нет. Почему именно она? Потому что непредсказуемые вещи. Потому что именно её энергетика совпала с тем, что хотела видеть аудитория. Это же как мода.

Кеосаян: – Целое поколение выросло на программе «Дом-2». Её аудитория – именно эти девочки и мальчики.

Про непредсказуемость. Вот в кино Тигран бывало так, что думал: ну, в общем, получилось нормально, и вдруг бах, это просто бестселлер. Или, наоборот, задумал шедевр, а реакция была так себе.

Кеосаян: – Конечно, это самая неблагодарная вещь. Потому что самое смешное – это когда ты ходишь по монтажному цеху, выходит какой-нибудь коллега твой – о, привет, привет, обнялись. Ты чего? Да я снимаю комедию. А ты? А я сейчас на Канны работу делаю. Вот это самое смешное. Поэтому нельзя планировать что-то. Но внутренние ожидания, конечно, существуют.

У вас кинопредпочтения совпадают? Обычно всё-таки мальчики, девочки разное кино любят. Вы смотрите вместе что-нибудь? 

Симоньян: – Редко совпадают. Я люблю раннего Альмодовара, раннего Иньярриту. Тигран любит позднего Иньярриту. А я позднего не понимаю и грущу, что он таким стал. Тигран любит киноклассику, обожает Феллини. Для меня это чужой киноязык, из далёкой эпохи.  Чаще всего вместе мы смотрим американские сериалы на ночь. 

Какие, например? Это интересно.

Симоньян: – «Любовники», «Американцы», «Бесстыдники». Много разных. Некоторые смотрим не вместе. 

Кеосаян: – Я не думаю, что Рите бы понравился «Молодой папа». Мне нравится «Молодой папа».

«Игра престолов»? Нет?

Симоньян: – Я не могу это смотреть вообще. Слишком много жестокости. Мальчики, с которых снимают скальп, – для меня это невозможно. 

А ссоритесь, я имею в виду в обсуждении какой-то темы? Каждый занимает свою позицию?

Кеосаян: – Нет, только если сценарием занимаемся общим, бывает.

Симоньян: – Ну послушай, это твоё кино, твоя история, то есть я сдаюсь, говорю, делай, как считаешь нужным. Тигран говорит: «Наконец-то».

Кеосаян: – Такой удел сценаристов, чтобы у них искалечили сценарий. 

Симоньян: – Иногда при этом через несколько дней он приходит и говорит, ты знаешь, я чего-то остыл, перечитал, подумал, ты была права. Ну, иногда, иногда.

Кеосаян: – Ну, это нормальный, живой процесс, по-другому не бывает.

Маргарита, про отношение к творчеству Тиграна Кеосаяна, вашего любимого мужчины, можем поговорить? 

Симоньян: – С пиететом я отношусь к творчеству Тиграна Кеосаяна.

Но нравится всё, что он делает? Вы обсуждаете творчество друг друга или нет?

Симоньян: – Обязательно. Тигран ненавидит слово «творчество» и людей, которые произносят это слово. Ему кажется, это самонадеянно. В том смысле, что только да Винчи и равные ему имеют право называть свою деятельность творчеством. Но, конечно, мы всё всегда обсуждаем. Мы вместе сидим на монтаже, ругаемся сильно.

Как пришла идея вашего совместного сериала «Актриса»?

Симоньян: – Мне однажды приснился фильм ужасов, просто жуткий триллер. Я проснулась в холодном поту. Детективная история такая с убийством. Я это всё записала, и получился рассказ. И как-то дома у нас опять собирались гости, и много там было людей киношных, и я этот рассказ вслух прочитала. Мы практикуем дома что-то такое вслух почитать. И они сказали: слушай, это же готовый сценарий, ты просто пиши сценарий из этого. Я написала сценарий, и вот мы сняли сериал, и это удивительная работа, удивительная хотя бы потому, что в ней Тигран режиссёр, я сценарист, а Алёна Хмельницкая, бывшая жена Тиграна, сыграла одну из главных женских ролей. И это пример того, как все люди остаются людьми и сохраняется дружба и вообще нормальные отношения.  

Считается, что женщины в большинстве своём интуитивисты, они не логические схемы выстраивают, а всегда чувствуют. Вы как руководитель интуитивист или логик? 

Симоньян: – Ты понимаешь, что тебя обвинят в сексизме?

Да запросто, я принадлежу к тому поколению, которое просто гордится тем, что мы сексисты. Но я понял, что нет желания отвечать на вопрос.

Симоньян: – Нет, с удовольствием отвечу. Принимаю ли я решение по интуиции? Нет. В этом смысле у меня совершенно мужское устройство личности. 

Раз термин «сексизм» был упомянут Отношение к Харви Вайнштейну?

Симоньян: – К Харви Вайнштейну? Он меня не трогал. А кого трогал, решит суд. 

Многие считают, что эти голливудские секс-скандалы – мракобесие, охота на ведьм, некоторые – что это проявление свободы. А вы что думаете?

Симоньян: – Я от этого так бесконечно далека. Мне кажется, здесь нужно разделять даже не две вещи, а три.

Первое, изнасилование. Человека обвиняют в изнасиловании. У изнасилования есть определённые признаки, которые делают его преступлением. С тобой занимались сексом насильно, без твоего согласия. Это изнасилование. Вероятно, это в его биографии было. А может, и нет. Мы не знаем, но в этом его обвиняют.

С другой стороны, есть обвинения, которые для меня как для женщины звучат странно. Он подвёз меня в отель, поднялся ко мне в номер и изнасиловал. Это я могу себе представить, это может случиться. Даже если ты пригласила человека в свой гостиничный номер, ты могла передумать в последний момент. Или, может, ты вообще действительно не имела в виду секс, а просто хотела вид из окна ему показать – ну, допустим – или могла по дороге передумать. Предположим, вдруг оказалось, что у него неприятно пахнут носки – и ты передумала. Все, я не хочу. Я пригласила тебя к себе в номер, через пять минут передумала, уходи. Имеешь право отказаться. Если он всё равно это сделал, ударив тебя, связав, обездвижив, с угрозами или чем-то подобным, это изнасилование.

Но когда та же девушка говорит буквально следующее: «Он подвёз меня в отель, поднялся в мой номер и изнасиловал. Через месяц это повторилось снова». Вот это у меня вызывает вопросы. То есть он тебя изнасиловал. Ты, живя в свободной стране, не пошла на следующий день в полицию, ты ничего не сделала. Более того, ты через месяц сама села в его машину и позволила ему подняться к тебе в номер ещё раз. И это тоже считаешь изнасилованием, этот второй раз? Это уже немножко странно.

Значит, мы разделяем, первое, изнасилование как таковое, второе, я бы это назвала вынужденный секс, когда он продюсер, ты актриса, он руководитель, ты стажёрка, он шеф-повар, ты официантка, у тебя стеснённые жизненные обстоятельства, ты боишься потерять работу, и ты занимаешься вынужденным сексом. Это не изнасилование, то есть, строго говоря, это не подлежит уголовному наказанию, но это, безусловно, должно осуждаться, и с этим, безусловно, нужно бороться. И это неправильно. Другое дело, что и женщина, которая ложится в постель ради карьеры, тоже, прямо скажем, не фиалка. Ну, не переспала бы с этим омерзительным продюсером, не получила бы роль и не пришлось бы потом рассказывать миру о пережитом унижении. 

Третье, шлепок по попе: ой, ты моя кисичка, ой, дай я тебя поцелую в шейку, и вот эти вот почти ежедневные мелочи жизни тоже должны осуждаться…

Прошу прощения, должны осуждаться социумом или жертвой?

Симоньян: – Да обществом, обществом! Но то повышенное внимание, которое этому сейчас уделяется, ни в сказке сказать, ни пером описать! Мне неприятно, что эта тема становится такой гипертрофированно главной. Я не люблю вот такие массовые общественные истерики, это внезапное коллективное возмущение, есть в этом что-то… Претит мне, в общем. Это я тебе говорю как женщина, которая неоднократно, много, очень много раз, с детства начиная, подвергалась тому, что сейчас принято называть харассмент. Когда высокий чиновник прямым текстом предлагает тебе роскошную квартиру в обмен на секс или в военной командировке пьяный полковник врывается ночью в комнату казармы, куда сам же тебя поселил «для безопасности», – типичные, к сожалению, в нашем обществе истории, и в моей жизни этого было очень много. Но! Давайте подумаем о голодающих детях, давайте их будем с таким же рвением обсуждать на CNN и ВBС, давайте это будет нашей главной заботой. Ведь это важнее, чем то, что взрослую тётю когда-то ущипнули за попу. Но попа – яркая, жаркая тема, про секс всегда читают. Понятно, что тема приносит рейтинги и прочее. Всё это очень безответственно.

Мне неприятно думать, что общество настолько мелко и глупо, что мы можем месяцами обсуждать, как же жить в мире, где кто-то кого-то шлёпнул по попе, и не обсуждать, как же жить в мире, где дети каждый день умирают от голода, где существует смертная казнь безвинных и вообще огромное количество несправедливости.

А в теме харрасмента есть ещё четвёртая категория. Просто мужчины или женщины, которые любят раздавать комплименты, любят подкатывать: клюнет не клюнет. И я в этом не вижу ничего страшного. Когда я не была в серьёзных отношениях, мне, наверно, было бы очень грустно, если бы вокруг не было мужчин, которые говорили бы комплименты и спрашивали: что ты делаешь вечером, может, поужинаем? А дальше – уже мой выбор, идти с ним ужинать или не идти. Что в этом дурного? Жить без мужского внимания женщине тяжело. Мне точно было бы тяжело. 

Я не хочу, чтобы мы превратились в такой выхолощенный мир, где все боятся лишний раз посмотреть на твоё декольте. Если тебе не нравится, что мужчины смотрят на твоё декольте, не носи его.


***

А может, траектория вашего движения совместного закончится там, где Вайнштейн обитал, в столице мирового кинематографа, где-нибудь в Лос-Анджелесе, где, как известно, самая мощная армянская община?

Кеосаян: – Нет-нет, я уже проходил, полтора года жил, нет.

Симоньян: – Эмиграция? Есть люди, сложно сказать, сколько их, у которых это получается безболезненно и замечательно. Но я скажу, для большинства людей это пытка, это же никто не придумал, это правда. Ностальгия, это высокое слово, существует. Я её переживала, когда училась в США. Это очень мучительно. Помните у Цветаевой: тоска по родине, давно разоблачённая морока. Ну, и далее по тексту. У Георгия Иванова замечательные совершенно стихи, которыми всё сказано:

Мне больше не страшно. Мне томно.

Я медленно в пропасть лечу.

И вашей России не помню

И помнить её не хочу.

И не отзываются дрожью

Банальной и сладкой тоски

Поля с колосящейся рожью,

Берёзки, дымки, огоньки.

Эти люди, которые уезжали, и многие из тех, кто уезжает сейчас, в итоге всю свою жизнь оказываются несчастливы. Для многих это невозможно пережить.

Посмотрите на потомков нашей эмиграции, которых родители воспитывали всё равно русскими (это смешно, что я это говорю, чистокровная армянка, но тем не менее); всё равно русскими в любви к этим берёзкам, которых они никогда не видели. И вот они уже в третьем, в четвёртом поколении вроде бы французы, с очень милым грассирующим акцентом говорят по-русски, рыдают над самоваром, приезжают сюда и со слезами стоят где-нибудь под той же берёзкой.  

Я уезжала, училась в Америке в школе, не смогла, вернулась и ни одного дня не пожалела. Я так привязана к родным местам, что мне даже в Москве тяжело жить, не то что за границей. 

Климатически?

Симоньян: – Да, я же с юга. Если я долго не бываю дома, на Кубани, в Сочи, а потом приезжаю туда, просто выхожу из машины около какого-нибудь поля подсолнухов, стою и плачу в прямом смысле слова. От мысли, что мне сейчас надо сесть в машину, ехать в аэропорт и возвращаться в Москву, потому что там я живу. Тигран смеялся над этим, пока не понял, что у меня это всерьёз, а не поза. А уж говорить о том, чтобы уехать в какой-то Голливуд? Да я повешусь просто на осине через месяц, на самом деле. В Голливуде есть осины? 

Очень интересная история, я всё время привожу вас в пример как классически хрестоматийных носителей русскоязычного менталитета. Вот кто у нас русские – это Кеосаян и Симоньян. Кто думает на русском языке, они есть русские, есть такое определение. 

Симоньян: – Но мало того что думают. Мы же ещё и родились здесь, и выросли. А у меня мои прабабушки и прадедушки здесь родились и выросли. 

Кеосаян: – Я тебе больше, Жень, скажу. Я в отличие от Маргариты даже больше советский человек. Я говорю о географии. Понимаешь, это ощущение, что я себя чувствовал дома в Киеве, в Ташкенте, в Таджикистане, в Ереване. Сейчас меня многие из родившихся в 90-е вообще не поймут. Говорят, как ты можешь, ты же армянин. Я говорю, вы понимаете, какая ерунда, я советский армянин, это всё одна страна. Потом три человека, не спросясь, в не очень трезвом состоянии, решили, что этой страны больше не будет. Меня не спросили, например, хотя я уже тогда голосовать мог по возрасту, как и ты. Нас не спросили. И решили, что теперь будет много стран вместо той, одной.


 ***

Тигран Кеосаян

Тигран, в твоей официальной биографии, с которой я ознакомился, есть несколько моментов, которые озадачивают. Например, вот вдруг взял и ушёл в армию. Я сразу скажу, какую слышал легенду: вы «на картошке» с Фёдором Бондарчуком купили козу и воспользовались ей не по назначению; и, чтобы уйти от ответственности, решили податься в ряды Вооружённых сил.

Кеосаян: – Мы с Федей её действительно купили и использовали по назначению – сожрали. Первый курс, «картошка». Нас отпустил физрук в город, но на один день. А с мясом была проблема. Потом я выяснил, что у всей страны. Но вот «на картошке», значит, это было особенно остро. Колбасы даже не было. И стоим мы с Бондарчуком на остановке, видим, идёт бабушка с козой. А у нас какие-то деньги такие. На круг 28 рублей. И это был реально абсолютно отчаянный поступок, дружеский поступок. Решили, а давай, хрен с ним, с этим отъездом в Москву, к девчонкам к нашим и так далее, давай, Федь, к ребятам отведём козу и зажарим. Во мне взыграло что-то горское такое, кавказское, и я, который ни разу не свежевал ни козлёнка, ни барана, ничего, решился на такой поступок. И смешно очень, коза-то упиралась, она знала, какой финал её ждёт, козу. В общем, мы её затащили в лагерь, там все голодные были. И там был Ваня Охлобыстин. Он говорит: давайте его откаГмливать, давайте откаГмливать. 

Это была ошибка, потому что, пока козлёнка два дня откармливали, он ещё похудел. И был у нас экономист, грузин Гия, который сказал: давайте пока не умерло своей смертью это существо, мы его зарежем.

Вот этого козлёнка разделили на всех, кто там из ВГИКа был. На берегу какой-то речушки, холодно было, выпито было много, и вот по такому кусочку каждому досталось. Много самогона было.

Грузин наш убил козу. Охлобыстин громко всё время говорил этой самой козе: Гезать мы тебя будем здесь, Гезать будем.

И потом «молния» – позор студентам Бондарчуку, Кеосаяну, они убили козу. Почему, никто не спрашивал. 


***

Маргарита, совершенно был озадачен вашей перепиской с Тиной Канделаки. Вот зачем это нужно Тинатин, я понимаю, но вот Симоньян зачем обсуждает с подругой в публичном пространстве, что такое патчи, – это часть работы?

Симоньян: – Мы живём в таком пространстве, что у нас очень мало чего есть непубличного в общении с большинством людей, с которыми мы общаемся. Есть часть самых близких и родственников, с которыми можно что-то обсудить и понимать, что это останется непубличным. Все остальные люди — приятели, знакомые – что ты общаешься у себя на кухне, что в «Телеграме» – это одно и то же: через три минуты все будут знать всё. Поэтому грань стирается. И мне без разницы – написать Тине «когда ты в последний раз пила вино?», допустим, в СМС-переписке или в открытом пространстве, потому что похожие вещи всё равно становятся публичными. Это раз. Второе. Конечно, это приносит аудиторию. И когда я уйду с работы, я торжественно обещаю, что я вообще не буду писать никому, наверное, целый год, не буду участвовать ни в чём. А так я как медиаменеджер обязана думать об аудитории.

Маргарита Симоньян

А когда наросла броня против недоброжелателей?

Симоньян: – Я очень рано начала работать. И в своём городе (Краснодар. – Е.Д.) очень рано стала заметным человеком. Когда я начала свою карьеру, не было «Твиттера»* и «Фейсбука»*, но были форумы. На форумах всё на свете обсуждалось. И вот мне восемнадцать-девятнадцать лет, у меня начинается карьера. А она у меня сразу рванула прямо вперёд, потому что я в девятнадцать лет уехала в Чечню на войну, меня заметили, стали из Москвы заказывать сюжеты. Конечно, не всем всё нравилось. Какие-то коллеги меня любили. У меня то же самое было в школе. Я была круглая отличница. А у нас не было даже хорошистов в классе. То есть я круглая отличница, а все остальные – троечники и двоечники. И, конечно, какая-то часть ненавидела меня. Но большая часть меня любила, потому что я всем давала списывать, за всех всё делала. И когда я уехала в Америку, мой класс расформировали в итоге. 

Потому что больше не у кого было списывать?

Симоньян: – Видимо (улыбается). Но класс был настолько слабым по меркам нашей школы – это была спецшкола, – настолько отстающим, что непонятно было, зачем этот «В»-класс сохранять. И оставили только «А» и «Б».

Возвращаясь к форумам… Когда я быстро стала заметным в Краснодаре журналистом, сразу стали писать: «Да, конечно, у неё же папа». У меня папа – никто. Просто пенсионер в Краснодаре. Ну совершенно, абсолютно незаметный человек. Не могли о нём никогда слышать и знать. Он занимался в молодости ремонтом холодильников, потом пытался какие-то делать, что называется, гешефты и какие-то полубизнесы, мутные, что все делали в 90-е. Ничего у него не получилось. И в итоге много десятилетий он ходит на охоту, рыбалку, сидит дома, и мы с сестрой ему помогаем жить. Но обязательно надо было писать: «Конечно, у неё папа крутой, да за неё армянская диаспора заплатила миллион долларов». Я говорю: «Слушайте, а дайте кэшем. Я не буду работать вообще».

Кеосаян: – Если бы армянская диаспора платила за кого-нибудь что-нибудь… Это тоже ещё одна легенда об армянских диаспорах, что платят за всех. Зато как мы танцуем! (Смеёмся.)

Но помогают всё-таки, помогают.

Кеосаян: – В частном порядке – построить храм, детский сад.

Симоньян: – Я тебе честно скажу, я никогда не слышала об армянской диаспоре, и я ни с кем не общалась в армянской диаспоре и даже не знала, что она существует, пока я не стала уже в Москве известным человеком. И вот на форумах стали это писать, какую-то полную ерунду. Сначала что у меня папа крутой, потом любовник крутой, потом фамилии этих предполагаемых любовников менялись. Это было смешно. Отдельные перлы я даже запомнила: «Помню эту Симоньян в Чечне, она шла вдоль окопа на каблуках и солдатам каблуками на руки наступала». В Чечне на каблуках в декабре месяце во время войны! И самое главное, я такая смелая, солдаты в окопах от пуль прячутся, а я хожу под пулями им по рукам на каблуках.

Я когда это прочитала, просто расхохоталась. Это было двадцать лет назад. Вот с тех пор это отношение – с юмором – к этому ко всему так и осталось. Тигран переживает. А я нет. Разве что когда действительно знаю, что где-то накосячил канал, или РИА, или я лично, и кто-то это заметил и справедливо раскритиковал, вот тогда переживаю.


***

Про детей. Слышал, что детей помимо армянской мовы учите и китайскому. Это правда?

Симоньян: – Китайскому, английскому и французскому. 

А почему китайский? Будущее на Востоке?

Кеосаян: – Да нет. Они просто в детстве отбились от поезда под Гуанчжоу (смеётся). Мы два года их искали. И уже с китайским практически мы их нашли.

Симоньян: – Для меня было принципиально, чтобы дети именно до школы учили иностранные языки.

А это много, мне кажется, пять языков.

Кеосаян: – Вроде они не чувствуют.

Симоньян: – Мы остановились на том, что у нас они говорят на пяти языках.

А они говорят?

Симоньян: – Конечно. И читают. Чем раньше начнёшь, тем лучше. Потому что в шесть лет закрываются языковые паттерны в головном мозге. Язык можно выучить только до шести лет.

Кеосаян: – В шесть лет вообще мозги закрываются.

Симоньян: – То есть язык как родной можно выучить только до шести лет. После шести лет это уже будет как мы с вами учили языки: зубрить, учить, герундий, паст перфект и неистребимый акцент навсегда.

А как они учат языки?

Симоньян: – Как родной язык. Никак.

Кеосаян: – Они разговаривают просто.

Симоньян: – К ним с их рождения приходят нэйтив-спикеры и общаются с ними. 

То есть китайскому их учит китаец?

Симоньян: – Китаянка, английскому – американка, французскому – француженка, которые приходят на несколько часов в день и проводят с ними время с рождения. Точно так же водят их на площадку, поют с ними песенки, смотрят мультики. И они уже читают, не бегло, но и не по слогам уже, даже пишут простейшие диктанты. Но с рождения это было просто общение. Они выучивали эти языки так же, как они выучивали русский, просто в процессе жизни.

А вы насколько спланировали примерно вперёд их будущее?

Кеосаян: – Да нет, а как можно планировать?

Симоньян: – Мне важно дать им здоровье, насколько это возможно, языки, привычку учиться и  привычку к физкультуре. 

А нет ли тревожности глобальной? Потому что мы живём в контексте, который гораздо жёстче, чем Карибский кризис?

Симоньян: – Вылезай из сети. Этого точно не будет. 

Как это приятно слышать. А с экономической точки зрения?

Симоньян: – С экономической – может быть, но бывало и хуже. 

Будем больше книжек читать, больше общаться, друг к другу в гости ходить, на даче вон выращивать что-нибудь. Ничего страшного.

Кеосаян: – Ну неприятно будет немножко.

Симоньян: – Ну неприятно, конечно. Хочется путешествовать по миру, туфли красивые носить. Но если этого не будет – что теперь делать? Ничего страшного. Бывало и хуже. 

Кеосаян: – Я уверен, что не будет.

Симоньян: – Войны не будет.

Кеосаян: – Я надеюсь, что это всё-таки фантастически армагеддонистская такая версия. Понимаешь, да? Более не фантастическая версия – это что меня может заботить, но я думаю, что так тоже не будет – я не хотел бы возвращаться в то состояние, из которого мы когда-то выходили, когда, кроме Болгарии, ни одной страны видеть нет возможности. Мы-то видели уже всё, что могли. Я говорю сейчас о детях. Что там будет через десять-двенадцать лет. Но я думаю, что мир так изменился, что, если где-то что-то закрывается, где-то что-то открывается. Такого «железного занавеса», как это было в советское время, не будет.

Симоньян: – Ничего не будет страшного. Нет ни одного военного, начиная с Сергея Кужугетовича Шойгу, который считает, что война – это хорошо.

Кеосаян: – Военные – самые реалисты.

Но до какой точки будет хуже экономически?

Симоньян: – На мой взгляд, может совсем быть плохо. Но я не экономист. Я только знаю, что нам нужно заниматься своей страной. У нас, безусловно, один из самых умных народов на земле. Это же главный капитал. Безусловно, у нас у всех офигенные мозги. У нас есть и предпринимательская жилка. У нас есть, я имею в виду как у народа, склонность к творчеству, у нас есть склонность к созиданию, у нас есть склонность чего-то делать. У нас всё есть для того, чтобы мы сами построили прекрасный город-сад. Но вопиющее, вопиющее засилье карательной коррупции в сфере экономических отношений не даёт нормально развиваться ничему. Человек сидит и думает: «Хотел бы я открыть бизнес, выращивать берёзки. Да ну его на фиг. Вот так я сижу на зарплату в три копейки, охранником работаю. А если я открою бизнес выращивать берёзки, через полгода ко мне придёт с проверкой и с претензиями А, B, С, D, а через полтора года я вместе со своим бизнесом проведу тринадцать месяцев в СИЗО по надуманному обвинению, и непонятно, чем это всё закончится».

Кеосаян: – Может быть, тебе в экономический блок правительства?

Пришлось вам как семье расстаться с кем-нибудь из друзей семьи по политической мотивации?

Кеосаян: – Я не помню таких. Ты помнишь?

Симоньян: – Мне кажется, нет.

Ну, то есть, условно говоря, Андрей Вадимович Макаревич.

Кеосаян: – Мы прекрасно общаемся с Андреем.

Симоньян: – Когда мы познакомились, он нас пригласил в гости. Потом мы его пригласили, он к нам приехал первого января. Как раз таки до того, как возникли все эти вещи, мы вообще знакомы не были.

Но вы не общаетесь, опять же, условно говоря, на тему Крыма?

Симоньян: – Нет, почему? Общались.

Кеосаян: – У него своё мнение, у нас есть своё.

Симоньян: – Нормальные люди позволяют друг другу иметь другое мнение. А вот наши современные большевики, которых почему-то по инерции называют либералами, со своей ненавистью к инакомыслию и любовью к диктатуре – не позволяют. Почему их принято называть либералами? Это большая глупость.

Кеосаян: – И у Андрея я не заметил такого, знаете, «ах вы такие, тьфу».

Симоньян: – Я не помню, обсуждали ли мы конкретно Крым. Но какие-то вообще политические вещи – да. Я не вижу проблемы в том, что у друзей может быть другое мнение. Ну и хорошо, есть о чём поговорить. Я и с Венедиктовым часто пиво пью. Вот уж у кого почти все мнения противоположны моим!

Кеосаян: – Если не переходят границы и не происходит с нашей или с их стороны хамства.

Симоньян: – Конечно. Я лет пятнадцать назад с одним близким другом разошлась по политике. Не буду говорить с кем. Мы были близки, как брат и сестра. Так и говорили друг другу – брат, сестра. Он перестал со мной общаться. Потому что посчитал (и продолжает считать), что я слишком либеральная. Сталина вот не люблю, например. А это в его картине мира непатриотично. Я переживаю эту потерю друга до сих пор. 

Я считаю, что в той позиции, которую вижу, можно было бы быть жёстче в плане охранительном. Мне вообще кажется, что Путин чрезмерно либерален. 

Кеосаян: – Мне тоже так кажется. Мда… Про любовь поговорили… После Махатмы Ганди и поговорить не с кем, Путин же сказал. Кстати, великая фраза, на мой взгляд. 

фото: личный архив М. Симоньян; Лиза Ларина/PHOTOXPRESS; PERSONA STARS

* физлицо или организация, признанные в РФ иноагентами


Похожие публикации

  • Могучие Гуччи
    Могучие Гуччи
    История бренда Гуччи — это душераздирающая сага, как отцы-основатели создали бизнес, а потомки пустили его под откос. И хотя дело Гуччи живёт и процветает, но это -- уже без представителей славной династии. Их персоны больше в деле не участвуют. А что, собственно, произошло?
  • Алхимический брак
    Алхимический брак
    29 июня 1955 года состоялось самое, может быть, символичное бракосочетание прошлого столетия – великая кинодива Мэрилин Монро вышла замуж за «совесть нации» драматурга Артура Миллера. История взаимоотношений Миллера и Монро – это контрапункт, в котором сходятся основные мотивы американской истории той эпохи.