Радио "Стори FM"
Хозяйка гостиницы

Хозяйка гостиницы

Автор: Марина Иванова

В конце 80-х Елена Маньенан вышла замуж за французского журналиста и уехала жить во Францию. Думала, что навсегда. Бургундия, замок 1726 года, муж  на ты с парижским бомондом, – скромное обаяние буржуазии, от которого добровольно никто не отказывается. Она отказалась. Вернулась в Россию и создала уникальный гостевой дом в Плёсе. Для примера: после обеда у Маньенан Дмитрий Медведев купил усадьбу по соседству. С чего вдруг она пустилась в такую авантюру?

Банкротство мужа – вот что определило мою жизнь. Если бы не это, подозреваю, я бы и по сей день оставалась в умных домработницах, при муже, который позволяет себе всё, а у тебя лишь одно право –  заниматься хозяйством. Сейчас я пою дифирамбы женщинам, которые в какой-то момент перестали терпеть. У Бернарда Шоу прочитала: «Я жертвенность запретил бы законом». И сама убедилась: если жертвуешь и терпишь, дети, когда вырастут, непременно скажут: «Мама, а кто тебя просил это делать?» Никто не оценит! А результат плачевный: ты превращаешься в измочаленную клушу, которая устала от жизни.  

Вариантов справиться с этим два: либо выдюживать до конца, либо в один прекрасный момент собрать чемодан: «А дальше, дорогой, я сама...» Второе – как раз мой случай.

Как всё начиналось?.. Андре Пьер Маньенан, журналист ИТАР-ТАСС, в первую же нашу встречу вызвал у меня удивительную симпатию. В 80-е вообще любой иностранец казался почти инопланетянином, а Андре  к тому же прекрасно знал русский язык, был эрудитом. Правда, тогда у меня и в мыслях не было, что эта встреча изменит мою жизнь. А через два года, уже в качестве мадам Маньенан, с двумя старшими детьми от первого брака и нашим общим ребёнком, младенцем Даниэлем на руках, я приехала к мужу в Париж.

Андре снял для нас чудесную квартиру, с балкона которой было видно Эйфелеву башню, Монпарнас, Монмартр... Правда, сама квартира была совершенно пустая, даже без плиты на кухне! Начало заграничной жизни прошло буквально в походных условиях. В первую ночь я даже не знала, куда мне положить спать Даниэля, не вить же гнездо из свитера на полу! Мне попался на глаза пластиковый чемодан, объехавший с Андре весь свет. Из этого верного командировочного спутника и была сооружена детская кроватка для ребёнка.

А вот ещё одно впечатление новоиспечённой парижанки... Муж повёл меня в супермаркет, причём явно хотел прихвастнуть, поэтому выбрал образцовый.  И что я увидела? Необыкновенной красоты витрину: на белоснежных салфетках лежат барашки, на каждое копытце надеты кружевные носочки, все хвостики завёрнуты направо и из каждой попки торчит розочка... 

Я заплакала. Но не потому, что «ах!» – меня это восхитило. А потому, что «ох!» – меня это оскорбило, такой был контраст. Я же попала во Францию в конце 80-х, когда у нас были пустые магазины и очереди за консервами. Я спросила у мужа: уже вечер, покупателей нет, куда уйдёт такое количество мяса? А он: в собачьи консервы. Я ненавидела этих французов! 

Но при этом Франция, как потом выяснилось, стала для меня идеальным университетом. Я всему удивлялась, поражалась, но главное – всё в себя впитывала. Идём с мужем по маленькой улочке. Видим ресторан. Всего три столика, но уже ресторан. И ясно, что вся семья сплочена вокруг этого дела: хозяин, его дети, внуки... И всё делается с невероятной любовью. Поэтому неудивительно, что для француза промчаться 200–300 километров, чтобы поужинать у какой-то Жанетты в ресторанчике на два столика, потому что она готовит необыкновенный киш, – это не просто нормально, это часть культуры.

В Париже я познакомилась с княжной Анной Оболенской. У Анны было своё фотоагентство, она вела дела со многими известными журналами, работала с нашими фотографами. А я первые годы, уже будучи во Франции, с удовольствием помогала ей, передавая в Россию и обратно слайды, снимки и гонорары. 

Анна познакомила меня с Францией, причём с неглянцевой её стороной, да ещё и научила меня успешно выживать. Все беды, обрушившиеся на мою голову, не обернулись для меня драмой только потому, что были смягчены мудростью этой женщины. Только благодаря ей я перенесла все удары спокойно, смиренно, с юмором, не мучаясь ложным стыдом и ущемлённым самолюбием.

В Париже мы прожили шесть лет. Но жили не в центре, а в пригороде. Я далеко не сразу заметила, что в школе, куда ходили дети, было не просто много арабов – в нашем классе вообще был один-единственный настоящий француз. Общаясь с арабскими детьми, мои мальчики приобретали арабский акцент и некоторые тревожащие нас повадки, поэтому мы поспешили переместиться в центр Франции. К тому времени Андре уже вышел на пенсию, и мы могли себе позволить оторваться от Парижа.

Мы долго искали место, где обосноваться, потому что хотели «дом с характером», и наконец нашли его в Бургундии. Особняк 1726 года, дом-замок с мозаичными полами, роскошной библиотекой, красивыми лестницами, коваными решётками, подвалом со сводчатыми потолками, дом, в котором можно было запросто заблудиться. Вокруг парк, в котором росли 180 кустов роз, грецкий орех в три обхвата, а в каменный бассейн стекал кристально чистый родник.  Этот дом внушал уверенность, что мы непременно будем в нём счастливы.

А потом Андре потерял работу… И не сказал мне ни слова – рассчитывал сам справиться с проблемами. Я чувствовала перемену в его настроении, но даже приблизительно не догадывалась об истинной причине. Лишь волей случая узнала правду...

И как быть?! Дом куплен в кредит, причём первый взнос по кредиту – все деньги, вырученные от продажи моей московской квартиры. В конце каждой недели нужно платить за хлеб, молоко, школьный автобус. А денег нет, и занять не у кого. Муж впал в депрессию и сидел в кабинете, подперев голову руками, не желая разговаривать: «Подожди. Я думаю».

О чём думала я? Отступать некуда. Но что можно сделать, находясь в чужой стране, не зная языка?! Пойти мыть полы – денег сразу не заплатят, а нужны они через неделю. Звонить в Москву? Мои друзья не настолько богаты...  Вот стоит роскошная мебель, вот раритет семнадцатого века... Но такие вещи быстро не продаются, в лучшем случае – уйдут за бесценок...

Я вспомнила, как французы делали мне комплименты, когда я готовила русскую выпечку, да и Андре часто говорил, что я вкусно готовлю. Вспомнила традиционные рыночки французских городков, где каждое утро по выходным продают сыры, колбасу, фрукты, выпечку...

Схватившись за эту мысль, я решила сделать нечто, от чего французы были бы в восторге: печенье в виде грибов. Ещё когда училась в школе, у меня была подружка, и её мама пекла это печенье.  Процесс приготовления – трудоёмкий, но его я освоила ещё в пятом классе и порой баловала им французов: они удивлялись, умилялись, а французов удивить трудно!

Рассказала свою идею мужу. Он возмутился: «Это исключено!» А я продолжила изо всех сил убеждать. Муж злился, но сделал нужные звонки и был очень удивлён, когда узнал, что, заплатив 10 франков, мы можем продавать на рынке всё, что захотим.

Я побежала готовить тесто. За ночь сделала три корзины. Уже утром, подъезжая к рынку, мы зашли в булочную с французской выпечкой, где я спросила у хозяина, во сколько он оценивает наш десерт. Булочник немедленно предложил купить у нас всё – по 500 франков за каждую корзинку. «Значит, это стоит 1000», – включился Андре, и мы поехали на рынок.

Каково это было? Жуткое чувство страха и стыда советской женщины, оказавшейся на рынке не в качестве покупателя, а по другую сторону прилавка. Я каждой клеточкой чувствовала, как все родственники и знакомые говорят: «Наша Лена докатилась до рынка!» 

Надо сказать, тогда меня очень подбадривали «уроки выживания», преподанные княжной Оболенской: «Лена, не бойся никакой работы!» И я уговаривала себя: ни за что никому, ни маме, ни папе, ни подружкам, я не расскажу об этом никогда в жизни! Ни-ког-да! Всё это временно, нужно просто быстро заработать денег, выпутаться из трудной ситуации, а потом мы найдём приличную работу... 

Пока я себя успокаивала, чуть не пропустила пару, которая прошла мимо, бросив на ходу: «Ой, уже грибы пошли...» Я мгновенно встрепенулась – значит, они решили, что это настоящие грибы! Мы схватили корзинку, догнали эту пару, объяснили, что это не грибы, а «традиционное русское печенье», дали попробовать. В итоге они купили у нас три корзинки. Представьте, за десять минут мы заработали 600 долларов. 

Позор обернулся триумфом, я расправила плечи. Остальное мы продали за полчаса. Я купила продукты и опять всю ночь пекла. Так что на следующий день мы заработали приличную сумму денег.

А затем это превратилось в рутину. Печь пирожки раз в неделю – удовольствие, но, когда ты печёшь каждую ночь по восемнадцать наименований на обыкновенных домашних плитах, пьёшь кофе и кока-колу, чтобы не уснуть, – это не-мыс-ли-мо. А утром у тебя всего лишь час для сна, затем ты, полуживая, садишься в машину, чтобы через семьдесят километров, сначала на одном рынке, потом на другом, оформить витрину и улыбаться покупателям. После чего вернуться на полную грязной посуды кухню, засыпанную мукой... И так – два года! Старший сын, который помогал мне раз в неделю, приезжая на выходные из колледжа, недавно признался: «До сих пор ненавижу пирожки». Как же надо было уставать, чтобы до сих пор испытывать отвращение!  

Финансовое спасение обернулось кошмаром – бесконечной работой и вечным недосыпом. Если называть вещи своими именами, это был рабский труд, причём добровольный. Всю отчаянность своего положения я поняла, когда однажды муж сказал: «А что тебе не нравится, мы же вышли из положения?»

Княжна Оболенская как-то рассказала мне анекдот, я его, в свою очередь, повторяю тем, кто стремится порвать связи с Россией. Бегут две дворняжки по Парижу. Одна другую спрашивает: «Ты кем была в прошлой жизни?» Та: «Болонкой. А ты кем?» – «Сенбернаром». Вот и всё. Дело в том, что, когда мы ждём там признания – того же уровня, что и на родине, – нужно приезжать туда мегазвездой. И даже эта мегазвёздность не гарантия, что к тебе будут относиться как к равному. 

Помню, как страдал Эдуард Хиль. Он же эмигрировал во Францию, а его голос никому не понадобился, французского языка он не знал, закончилось это тем, что стал петь в ресторане. А через некоторое время и вовсе вернулся на родину. Там ты либо дворняжка, либо человек.

Надо признать, что внешне в нашей жизни всё наладилось. Мы ездили по рынкам: два дня здесь, два там, к нам же ехали отовсюду, и кто только не приезжал! Потомки Римского-Корсакова, Фёдора Сологуба, которые ездили за сто пятьдесят километров от дома, чтобы заказать куличи или пирожки. И французы, гораздо более сдержанные, бывало, выстраивались в очередь!  Но. Я-то как думала: вот здание рушится, так я плечо подставлю – чтобы продержалось. До капитального ремонта. А получилось, что я держу-держу, держу-держу... И никто не торопится мне на помощь…

Можно воевать год, два, три. Но когда работаешь по восемнадцать часов в день, я не преувеличиваю, мир становится чёрно-белым, без полутонов.  Я уже не понимала – ради чего?

Я уже не говорю о том, что за десять лет я так и не выучила французский. Но не потому, что не хотела. Потому что так мужу было спокойнее. Чтобы я полностью от него зависела.

Миллион раз я просила его: «Мне нужно пойти на курсы и выучить язык», – он отмалчивался. Или предлагала: «Говори со мной только по-французски». На что он мне по-русски отвечал: «Мне удобнее говорить с тобой на твоём языке». Потом, когда прошло много лет, признался: «Я боялся тебя потерять. Я, уже когда женился на тебе, знал, что ты птичка, которая в любой момент может вспорхнуть и улететь». Он это даже лучше почувствовал, чем я сама. И получилось, что та жизнь, которую он мне устроил, напоминала жизнь под паранджой. Без него я никуда не могла двинуться.

А что я? Терпела. Ради детей. Когда намекала им: «А если мы вернёмся в Россию?» – реакция была: «Мама, ты что! Никогда!» И я замолкала. Они не замечали, как мне плохо. Я была буфером между ними и мужем.

Елена Маньенан
 

Помню, мы решили устроить выходной и поехали на рыбалку. Нашли какой-то заброшенный замок с прудом, такого клёва, как там, я не видела никогда. Вдруг начался дождь. Земля превратилась в каток. Я поскользнулась, упала и сломала ногу. Вот был ужас! 

Но не потому, что больно. А потому, что на следующий день я должна была работать. Были заказы, которые нельзя отменить. В больнице мне с трудом разрезали кроссовку, так распухла нога, наложили гипс и велели оставаться в больнице – для дополнительных обследований. Я отказалась – просто не могла себе этого позволить. Мы вернулись домой, всю ночь я работала, дети, конечно, помогли, утром муж повёз заказы на рынок... И так продолжалось две недели, я ни на один день не оставила работу.

А через какое-то время я и вовсе попала в реанимацию. И вот тут был уже край. Я поняла, что всё – больше не могу. Реакция мужа? «Ну ты полежишь, немножко отдохнёшь, и мы начнём заново…» Почему женятся на русских? Потому что в массе своей мы все такие – жертвенницы. Француженка никогда такого не позволит.

Моя история ненова, миллион женщин по всему свету проходят через то же, живут и продолжают жить в такой атмосфере каждый день. А я взяла младшего сына под мышку – благо, что старшие уже вылетели из гнезда – и сбежала в Москву.

...Мы сняли квартиру, друзья помогли найти работу, я стала водить ребёнка в кружки и секции. Я наслаждалась жизнью! И так прошло примерно полгода: я занималась ребёнком в России, муж упорно сидел во Франции. А потом я встретила нашего общего знакомого, и он стал рассказывать, как Андре без меня плохо, как он исхудал... И что я сделала? Тут же рванула к нему. 

Господи, мы же все такие идиотки!.. Я даже не злилась на него. Я и тогда его любила.  Переживала! Надо сказать, увидев собственными глазами исхудавшего и отчаявшегося Андре, я ужаснулась. И начала уговаривать мужа поехать со мной в Россию, хотя бы на год. Но он поставил условие…

Андре категорически отверг Москву и Питер, и мы стали искать себе дом в трёхстах семидесяти километрах от Москвы: во Франции мы жили именно на таком расстоянии от Парижа. Расстелив на полу карту, мы очертили радиус, но выяснилось, что ни один из нас этой глубинки не знает. 

Поэтому каждые три-четыре дня мы отправлялись в поездку по Тверской, Костромской, Вологодской областям. Никто не предполагал, что для нас обоих это будет открытием России. Я сравнивала ту Лену, которая приехала во Францию впервые, и ту Лену, которая оказалась в российской провинции, вдали от Москвы, и как я не меньше, если не больше, всему удивлялась! Как открывала для себя свою же страну.

А теперь вспомните, что это было за время: 90-е годы, когда всё вокруг разрушалось. Однако нас с мужем абсолютно ничего не удручало, ничего не казалось диким, странным.  Помню, заблудились на машине, остановились – навстречу местный житель, беззубый, в поношенной, вонючей телогрейке, а у меня всё заклокотало от восторга в этот момент, я его ощущала как самого родного и близкого человека. Да и Андре, который приехал в Россию впервые в 1964 году, но, как выяснилось, бывал лишь в Ленинграде и Москве, тоже открывал для себя Россию – неприлизанную, непричёсанную, но мудрую. 

Голодные, нищие люди от чистого сердца давали нам приют. И когда наутро я хотела дать им денег, они отказывались. Это тоже удивляло Андре. У них ничего нет, и при этом они приглашали в гости и по нашей традиции – раз пошла такая пьянка, режь последний огурец  – делились последним. Даже если мы видели глупость – не было осуждения, только мысли – как помочь, что сделать? И этот заряд во мне до сих пор. Несмотря ни на что. Я, кстати, тогда в полной мере ощутила, что такое «дома и стены помогают».

А потом мы добрались до Ивановской области и нашли деревню Меленки, в которой наконец купили дом. Вот так и началась наша провинциальная жизнь...

Сначала мы планировали остаться в деревне на год, но задержались на два: попросту не смогли бросить людей. В те далёкие 90-е годы «скорая» в деревню не приезжала, а ехать в больницу людям было не на что и не на чем: многие годами жили без зарплаты, даже «детские» деньги приходили с задержкой. Заброшенность, пустота и безнадёга. Чувствуя за всех ответственность, мы считали, что должны хоть как-то изменить к лучшему то место, куда занесла нас судьба.

Сына мы решили в школу не отдавать, стали сами с ним заниматься, правда, вскоре поняли, что Даниэль хорошо владел только устным русским. Поэтому каждый день он начал ходить к учительнице в соседнюю деревню за три километра. Но однажды в дом постучались какие-то незнакомые мужики: «Слышь, барыня, мальчонку-то не пускай в школу-то пока… Волки на дороге. Вот отстрелим, пущай тогда опять ходит». Оказалось, мой маленький французик, видевший волка только на картинке букваря и в зоопарке, подвергался опасности...

Раз мы решили купить яиц, и выяснилось, что никто в деревне не хочет их продать – самим мало. «Отчего же мало?» – удивилась я. «А откуда ж яйцам-то взяться? Куры плохо несутся: старые они уже, куры, одной вон шесть лет, другой восемь…» Стала осторожно давать советы – во Франции у нас был опыт разведения живности. Но многие с фырканьем, недоверием, даже пренебрежением слушали мои советы: мол, городская приехала тут нас учить! 

И я поняла, что только собственным примером смогу что-то доказать. Купила триста пятьдесят штук цыплят, раздала всем по десятку, объяснив, как их нужно содержать, себе оставила семьдесят. Каково же было удивление местных жителей, когда к концу осени у меня были огромные, роскошные красавицы-куры, ровно семьдесят штук. Целы были куры и у тех двух хозяев, которые послушали моих советов. А у самостоятельных, которые растили птиц по-своему, опять осталось по два-три цыплёнка.

Через два года сельской жизни подошло время перебираться в город – Даниэлю надо было учиться, – и мы переехали в Иваново, сняли квартиру.

Внезапно у меня возникли проблема со здоровьем, нужна была операция. Это было накануне 2003 года. Через три дня надо было ложиться в больницу, а тут звонит учительница французского языка из школы при детском доме: «Мы устраиваем праздник на французском, нам очень нужны носители языка, вы с мужем не могли бы приехать? Всего на час, пожалуйста!» Было совсем не до веселья, но отказать я не смогла. Пришли. И среди выступающих моё внимание привлёк мальчик в костюме Деда Мороза. Тощий, такой смешной в немыслимой шапке и ситцевом красном халате. Я глаз не могла от него оторвать. И после представления поинтересовалась – как зовут парнишку? На следующий день – звонок от директора: «Дети слышали, как вы спрашивали про Женю Суркова, сказали ему, что он вам очень понравился и теперь вы его возьмёте к себе…» Мало сказать, что я была оглушена. Не желая того, вселила в мальчишку ворох надежд, ожиданий и страха, что надежды не сбудутся. И что делать?

Своего жилья в Иваново у нас не было, только трёхкомнатная съёмная квартира, помимо нас в ней жило ещё четверо деток из нашей деревни, которым мы помогали. Брать ещё одного было просто некуда. Да и французской пенсии Андре, на которую все жили, явно уже не хватало. Теперь-то знаю: не надо переживать ни о чём – с появлением ребёнка всё необходимое так или иначе придёт. Просто нужно довериться жизни…

Через несколько дней была операция. И помню, лежу на операционном столе, уже под действием наркоза, и лишь одна мысль в голове: «Господи, помоги мне пережить эту операцию! Обещаю, если поправлюсь, возьму этого мальчика». После наркоза прихожу в себя. Рядом – моя подруга, а я даже не узнаю её, но прошу: «Позвоните в детдом, пусть Жене скажут, что я возьму его!» 

Оформили патронат, сначала забирали мальчика на выходные, а позже взяли домой насовсем. Помню, меня потрясло, когда после усыновления Женя сказал: «Никогда не думал, что меня кто-то возьмёт. Берут только маленьких и лапочек, на меня ни разу никто не посмотрел». Двенадцати-тринадцатилетних боятся брать, думают, что одомашнить такого уже не получится, что после детдома на ребёнке остаётся нестираемый отпечаток. Я не думала об этом, не боялась – может быть, поэтому всё у нас получилось.

С тех пор под официальной опекой у нас побывало пять деток, а всего – тринадцать. Остальные просто у нас жили, хотя у них были родители… Но если ребёнок пять-семь лет рос в твоём доме, как можно сказать, что он чужой?

...Мы обосновались в Иваново, но не прекращали свои провинциальные путешествия. Часто заезжали в Плёс. Поэтому, когда речь зашла о приобретении дома, мы сразу подумали об этом городке. Поиски привели нас к дому, очень похожему на старинную усадьбу, некогда цветущую, удобную, но пришедшую в запустение без хозяйской руки. Раздвигая заросли орешника, глядя на буйные лопухи, я видела, что, если к дому и земле приложить талант и усердие, здесь появится уголок рая на земле. Так и вышло.

Елена Маньенан

Поначалу мы просто жили в своё удовольствие – двери нараспашку, не задумываясь о том, что если каждый день по пять-шесть раз собирать чайный стол, то возникнет вопрос, где взять соответствующий такому гостеприимству доход?

Однажды, глядя на наше житие, старший сын произнёс: «Мама, это всё, конечно, здорово, но вы так скоро разоритесь!» – «Но что же делать?!»  «Найди какой-то источник дохода, – откликнулся сын. – Спроси себя, что ты больше всего на свете любишь? Это и делай». – «Но больше всего на свете я люблю принимать гостей и общаться с людьми, а за это не платят!» «Платят, мама, платят, да ещё как! – парировал Саша. – Открывай маленькую гостиницу!»

Сейчас слышу от наших гостей: «У вас не дом, а дворянское гнездо!»  Не люблю, когда так говорят. Мне больше нравится, когда отмечают: отдохнули у вас, как у близких друзей на даче.  Потому что наш дом – не декорация. Я лишь создала атмосферу того места, где мне было хорошо в детстве, – дом бабушки и деда, у которых жила до четырнадцати лет. Как объяснить? Когда посмотрела фильм Михалкова «Утомлённые солнцем», у меня были  те же были ощущения. Я по-другому просто и жить не умею. Поэтому получилось так органично.

С Андре мы по-прежнему женаты, но я живу в России, он – во Франции. Теперешнюю свою свободу ни на что не променяю...

Не раз замечала: в зрелом возрасте люди вдруг обнаруживают, что живут той жизнью, которую намечтали себе в детстве или юности. Вот и я в какой-то момент вспомнила: я была совсем девчонкой, когда посмотрела фильм «Трактирщица»  с Натальей Гундаревой в главной роли, про хозяйку гостиницы. И вспомнила те ощущения после просмотра – точно я примерила это платье на себя и мне понравилось. 

Прошло сорок лет, и именно это платье я на себя и надела. И как же мне оно нравится

фото: личный архив Е.В. Маньенан  

Похожие публикации

  • Перезагрузка
    Перезагрузка
    Весна, лето, осень... Осень в пересчёте на человеческую жизнь – это сорок – сорок пять лет. Глаза ещё горят, кровь кипит. Позади – период страстей, впереди – мудрость, если повезёт, но и усталость. Как сделать так, чтобы пройти каждый возраст и не пожалеть об упущенных возможностях? Музыкант Диана Арбенина знает как
  • Искатель
    Искатель
    Режиссёр Алексей Герман-младший – из поколения нынешних сорокалетних. Тех, кто уже сегодня диктует, а уже в скором времени начнёт контролировать моду на образ и стиль жизни, нести в массы свои ценности и, наконец, свои преставления о культуре. В чём же сила, а в чём слабость этого поколения? Похоже, Герман-младший знает ответы на эти вопросы. А подсказал ему их опыт отца, Германа-старшего