60-е годы. Лёд как предчувствие
Жили мы тогда в бараке на севере Москвы: двадцать одна семья под одной крышей, общий коридор, колонка с водой и туалет, само собой на улице… Вся наша семья – в одной комнате: вот угол для мамы с отцом за занавесочкой, вот – для бабушки и деда, ещё один – для меня… Помню, мне тогда было года четыре: на улице мороз под сорок градусов, дома потеплее, но всё равно холод собачий, а я ещё горло застудил; и вот мама уложила меня спать в цигейковой шубе, в валенках, в шапочке чёрной с завязками, платок повязала на горло...
Кровати у меня как таковой не было – спал на сундуке. И вот ночью чувствую, что задыхаюсь, гланды перекрыли горло. Ни дышать, ни крикнуть не могу. Мешком свалился на пол и пополз к печке – там всегда стояли вёдра с водой. Обнял ведро, подтянулся, чтобы попить и носом уткнулся в лёд. Лижу его, плачу, потом какая-то влага попала в горло, и я закричал. Мама проснулась, подхватила меня, напоила, успокоила. Под утро поехали в больницу. Так лёд вошёл в мою жизнь.
Той же зимой отец поставил меня на коньки, двухполозные такие, привязывались к валенкам. Кататься мы ходили на ближайшие пруды. В Бескудникове таких много было… Ещё один знаковый лёд был во дворе дома номер четыре, что на Коровинском шоссе. Наша семья переехала туда незадолго до того, как я пошёл в школу. Мужики-энтузиасты сколотили хоккейную коробку, свет провели, раздевалку сделали, сами заливали каток. Я катался с утра до вечера, среди игроков самый маленький был. Поначалу меня ставили на ворота, потом пустили в защиту. «Старики» на портвейн играли, а мне покупали мороженое. Я учился уважать старших, но и обиду не спускал. Бывало, приду с синяком под глазом, отец бушует: «Что такое? Ещё раз увижу – сам наподдам», – давал понять, что надо уметь постоять за себя. Ещё часто повторял: «Сынок, чтобы стать человеком, надо учиться и всегда делать своё дело хорошо». Это так вросло в меня, что клещами не вырвешь.
70-е годы. Прошёл школу Тарасова
В дворовой команде меня заметил тренер ЦСКА Юрий Александрович Чабарин. И уже после первой тренировки дал мне цээсковскую форму и позвал в клуб. Он понял, что я катался очень много, что могу участвовать и в атаке, и в нападении, – так и родился мой стиль «атакующий защитник».
И вот я попал в ЦСКА, и это было самое большое моё счастье, правда. Я встретил человека, который как никто повлиял на меня, я говорю про Анатолия Владимировича Тарасова. Для нас, малолеток, он был всем. Это он прививал нам, что такое честь флага, плечо друга, большие цели, принадлежность к великому клубу, заслуги кумиров, – я, цээсковец до мозга костей, до сих пор живу с этим…
Тарасов был оратором первоклассным, настолько зажигательно говорил, что не услышать его и не выделить то, что тебе пригодится в жизни, было нереально. Никакой другой тренер в истории мирового спорта с таким статусом не вкладывал столько в детей. «Ты, – начинал мэтр, обращаясь к какому-нибудь пацану, – за какой год играешь?» – «За пятьдесят четвёртый». – «И как сыграли в этом году?» – «Спартаку» слили». – «Проиграли «Спартаку»? Так, мама здесь? Как зовут?» – «Марья Ивановна». И Тарасов уже обращается к маме: «Марья Ивановна, помойку выносит? Пол моет? Нет?! Поэтому, блин, вы «Спартаку» проигрываете!»
Или вот ещё один тарасовский пассаж. Обращается к нам: «Кто лучший в мире защитник?» Мы называем Рагулина… Другой парень добавляет: потому что он смелый, сильный, быстрый. Нет, Тарасова всё это не устраивает. И вот он резюмирует: «Лучший защитник – это тот, кто видит всех своих партнёров, всех соперников одновременно, а ещё – блондинку в пятом секторе пятого ряда на пятом месте!» С тех пор, выходя на лёд, я первым делом ищу ту самую блондинку…
Помню, как на одном молодёжном чемпионате мира мы «сливали» финнам. В перерыве Тарасов входит к нам в раздевалку. Далее классика жанра: «Играете, как бабы». И следом угроза – вздрючить всех по возвращении в Москву. А потом Анатолий Владимирович встаёт посреди комнаты по стойке смирно, снимает меховую шапку и поёт гимн Советского Союза. После перерыва мы выскочили на лёд и разорвали этих финнов несчастных. Вот такой он был психолог.
Это мастерство отличает великих людей… В сложный момент моего противостояния государственной машине он позвал меня и поддержал. Я тогда заявил, что ухожу из клуба, прекрасно понимая, что в Америку меня всё равно не выпустят. И услышать от самого Тарасова, что он на моей стороне, дорогого стоило.
1978 год. Расплатился за успех
Мы первый раз стали чемпионами мира, меня признали лучшим защитником. Помню, Тарасов отозвал меня в сторонку и говорит: «Не зазнавайся». Он почувствовал, что я могу сорваться. А меня реально несло…
Мы с ребятами застряли в гостях, наутро – вылет в Голландию. И вот мы, голые, в одних футболках, выскакиваем на мороз и битый час «Волгу» мою грёбаную из сугроба тягаем: сначала на руках выносили, потом заводили с толкача… На следующий день – перелёт тяжёлый, потом ещё в автобусе тряслись. В гостинице я провалился в мягкую кровать, а утром не смог встать. Ребята поехали играть, а меня одного бросили в гостинице. Я там ещё воспаление лёгких подхватил, потому что они окно забыли закрыть, а встать я не мог, звонить тоже было некому. Немного залечили моё воспаление в каком-то частном госпитале, а после игр положили на носилки и занесли в самолёт…
В Москве у трапа меня уже встречал Олег Маркович Белаковский, наш командный врач. Мама увидела меня без движения – и заплакала. Старый Новый год я встретил в коридоре госпиталя Бурденко. Палаты были переполнены: там без рук и ног лежали мои ровесники − их только что привезли из Республики Чад. А меня − парализовало.
Дала себя знать старая травма плюс перенапряжение, дёрнул спину, ещё и переохладился. В позвоночнике произошло защемление нерва и выпали два диска. Мне было двадцать лет. Я получил квартиру, машину купил, был популярный, нарядный такой… И тут всё опрокинулось. Я абсолютно не чувствовал тело ниже пояса. И должен был признать, что всё – теперь я инвалид и больше никогда не буду заниматься тем, что успел полюбить.
Завотделением в меня не верил: «Хорошо, если сам будешь ходить и авоську сможешь донести из магазина. Про хоккей забудь!» Мою историю болезни (над кроватью висела) он любил почитать с выражением… Помню, однажды во время этого издевательства нащупал под кроватью кроссовок и швырнул им в этого доктора. Больше он уже не издевался…
Меня склоняли к операции, маму тоже «обрабатывали» − она потом ко мне приходила и плакала, уговаривала. Но наш командный доктор был другого мнения. Он тайком провёл в госпиталь Якова Михайловича Коца, который был терапевтом в сборной. Это он однажды сказал в интервью, что игрокам после тяжёлых физических нагрузок нужно пить пиво, после чего Вячеслав Тихонов его выгнал из сборной. Потом, лет через пять, не имея перспектив в СССР, он уехал в Израиль…
Так вот Коц пронёс в госпиталь своё изобретение – аппарат с электродами, стимулирующий мышцы. И договорился с медсёстрами, чтобы те в отсутствие врачей делали мне процедуры. Ещё он разработал комплекс упражнений – закачивать мышцы спины. Я их делал каждый божий день. И чудо произошло: я встал, пошёл, а через четыре месяца вышел на лёд! Меня лихорадило, но я сам смог сделать несколько шагов по льду. Слёзы стояли в глазах, то же чувствовали и мои спасители: признаться, такого результата они тоже не ожидали. Бесконечное им спасибо…
Там, в Бурденко, у меня было много времени подумать. За всё надо платить, так или иначе, рано или поздно. Нельзя радоваться своей крутизне – это карточный домик. Надо ещё больше пахать, чтобы доказать своё право быть первым.
Начало 80-х. Нашёл вторую половинку
Я увидел Ладлену и сказал себе: «Она будет моей». Хотя препятствий было немало. Лада была замужем, и муж парень непростой (футболист Вагиз Хидиатуллин. − Авт.), выступал за тот же клуб, что и я. Мама Ладлены − главный тренер «Трудовых резервов» по спортивной гимнастике, отчим тренировал юношескую команду. Мы были на виду в нашей «песочнице».
Политотдел подключился: как это так, капитан сборной должен быть кристально чистым, идеологически выдержанным, морально устойчивым! Полгода и меня, и Ладу прессовали, убеждали, пугали. Но мне всё было до лампочки. Неужели они подумали, что я на какую-то сделку пойду? Они же прекрасно понимали, что это не мой вариант. Я никогда никому не подчинялся. И не позволял никому лезть в мою жизнь.
С Вагизом мы однажды встретились, посмотрели друг другу в глаза, и он всё понял. Что у нас с Ладой не просто всё очень серьёзно, что это судьба. Пожелал нам счастья и ушёл.
1985 год. Потеря
Это была нелепейшая авария... «Жигули» въехали в левое крыло моей машины, меня раскрутило и выбросило на столб именно тем местом, где сидел мой младший брат Толик… Он умер в реанимации, ему было восемнадцать лет. Если бы кровь подходящая оказалась в больнице, может, всё бы иначе обернулось… А, ни к чему все эти условные наклонения – такова судьба.
Мне даже сложно представить, что пережила наша мама. Я сказал ей: «Мам, ничего не мог сделать. Прости, если можешь». Да, я пытался себя вразумить: «Господь меня для чего-то спас. Мама могла потерять нас обоих». А ведь жить самому не хотелось. Лада меня в последний момент на балконе поймала… А потом мама сказала мне глаза в глаза: «Ты должен, ты обязан теперь жить и играть за двоих!»
…Мама и Толик теперь рядом лежат на семейном кладбище в Долгопрудном, там все наши, и бабушки, и дедушки. Толик...
Приведу один пример – и всё сразу станет понятно, каким он был. В день его смерти – 11 июня (в этом году было уже тридцать лет) – вся его хоккейная команда, иногда с детьми, жёнами, приходит на его могилу. Для меня это вещь необъяснимая! Они его похоронили, когда им было по восемнадцать лет. У каждого сложилась своя жизнь, но они всё равно приходят к Толику. В полном составе. Брат был необыкновенным человеком. Его друзья, наверное, чувствуют, что он их опекает, присматривает за ними, даёт им поддержку. Вот таким неформальным лидером был − всё и всех объединял вокруг себя. Бессребреник, он готов был всё отдать друзьям. Толя… Я до сих пор прошу у него прощения. Но я сделал всё, что мог. И он это знает.
1988 год. Переборол систему
Мы только-только начали жить вместе с Ладой. И вы представьте, со сборов меня отпускали всего три раза в месяц... Как всякий нормальный мужик, я сомневался: сможем ли мы понять друг друга? Смогу ли я, наконец, дать ей то, что она заслуживает? Я же понимал: чтобы удержать такую женщину, надо быть в десять раз более уверенным в себе, в разы больше трудиться, добиваться новых побед...
И тут мне предложил контракт американский клуб «Нью-Джерси Дэвилз». Такой шанс! Но подсуетился Госкомспорт и решил за меня: мол, все деньги от контракта я буду через посла отправлять на родину. По сути, меня пытались продать, как раба... Мне же «за труды» полагалась лишь тысяча долларов…
Я попытался заикнуться о своих правах. Пошёл какой-то торг унизительный: десять процентов, двадцать… А следом жуткий прессинг. Из меня чуть ли не предателя родины пытались сделать! Да, вчера ты был героем нации, а сегодня ты враг, потому что отстаиваешь свои права... Я отказался возглавлять команду, почти год не играл, психологически меня эта ситуация выжали абсолютно.
Друзья некоторые спасовали, отстранились… Тот же Касатонов. Может, запугали их, а может, они не захотели рисковать карьерой. С одной стороны, я даже понимаю их. С другой... Первая реакция мужика: «Да как ты мог! Я за тебя рвал бы врагов на части!» Обида сжигала меня какое-то время, а потом я понял: слабости надо прощать. Когда ты успешный, это сделать легче. Господь учит: протяни руку, помоги и забудь. И я забыл. Главное, что Лада от меня не отступилась: «Что бы ни случилось, я с тобой». Она ведь девочка неглупая, прекрасно понимала, что меня, офицера армии, за такой демарш могли запросто выслать на Север. Зато вот когда я почувствовал: рядом – преданный мне человек. Мы расписались. В конечном счёте я переборол систему, и нам позволили уехать в Америку.
Начало 90-х годов. Миллионер из трущоб
Таунхаус в четыреста пятьдесят квадратов в пригороде Ньюарка, как и всё остальное, вызвали у нас с женой культурный шок. К тому же мы совершенно не знали языка. Лада смело шла в народ и осваивала предлагаемые обстоятельства, что называется, по ходу пьесы (я-то целыми днями пропадал на тренировках). Но это ещё не всё.
Холодная-то война продолжалась, и ребята из команды «Нью-Джерси» ненавидели меня уже за то, что я приехал из Москвы. Они полагали, что я деньги отправляю обратно, на них будут делать бомбы, которые полетят на Америку... Ларионов, Макаров и Крутов поехали в Канаду, а я был первым, кто приехал в Штаты. Даже не говоря по-английски, понимал: в игре мне никто даже спину не прикроет.
Был момент, когда сдали нервы и я подумал: чего мне здесь ломаться? Умножил уже заработанные деньги на десять рублей (это курс доллара в те годы) и сделал вывод: бедствовать не придётся. Я ведь уже в начале 90-х имел, как говорится, миллион на кармане. Наверное, внешне я мало похож на воротилу с Уолл-стрит, тем не менее ни разу не ввязался в проигрышный проект. Как удалось?
Вовремя встречал умных людей. Скажем, в 89-м произошла историческая встреча с Мстиславом Ростроповичем. Он прилетел в Пуэрто-Рико на концерты, а я там отдыхал. Хорошо посидели, поговорили на разные темы. Слава и подсказал: «Покупай картины, антиквариат. Сейчас в России это стоит копейки, потом вырастет в цене». Трудно поверить, но полотно Айвазовского можно было взять за сорок тысяч долларов, а сегодня за него на аукционах дают несколько миллионов…
Короче, пришёл домой с таким настроем: всё, пора заканчивать спортивную карьеру и жить в своё удовольствие. Лада меня выслушала и взорвалась: «Ты что, сумасшедший? Ты за что боролся? Ты должен доказать, что лучше их!» Очень важно в нужный момент услышать такие слова. Многие ребята не сумели пережить ломки за границей и сдулись. Мы же с Ладой преодолели всё это. Потом Настька родилась, новые ориентиры появились...
Пять лет я играл в «Нью-Джерси», команда окрепла. Но по истечении контракта меня поменяли в «Детройт». И буквально через три месяца я играл против своих бывших одноклубников в финале Кубка Стэнли. И они, а не я, стали чемпионами! До Кубка было рукой подать, я шёл к нему пять лет…
Правда, каждый игрок «Нью-Джерси», пожимая мне руку, сказал: «Жаль, что мы не вместе». И это было искренне. И злости-то не было во мне, бессилие просто какое-то. Помню, выхожу после игры, Лада одна стоит в фойе дворца спорта, где я начинал карьеру свою, и плачет. Увидел её такой и вдруг почувствовал уверенность колоссальную. «Слышишь, – сказал ей, – всё будет хорошо. Я обещаю, что добьюсь победы в Кубке».
Свой первый Кубок Стэнли я выиграл с «Детройтом» в 97-м году. Капитан команды передал его мне как самому авторитетному игроку. Я сразу сказал ему: «Мой дом в Москве, поэтому я приму кубок только там». Он поначалу сомневался, мол, у вас там мафия, мы не можем рисковать реликвией. Но я его убедил.
На Красную площадь кубок в бархатном кофре доставила бригада охранников, потом кубок «посетил» Белый дом, был он и на «аудиенции» у президента Ельцина. Этот серебряный трофей больше ста лет находится в руках победителей, и он излучает энергию успеха. Даже самое дешёвое шампанское пьётся из него как самое дорогое и изысканное. И ничего более сладкого, более вкусного я в своей жизни не пробовал.
2000-e. Переоценка ценностей
Я верю в судьбу и не задумываюсь о том, что будет завтра. Жизнь сама подсказывает, что делать: если у тебя есть принципы и ты понимаешь, что твой следующий шаг даст тебе возможность расти дальше, быть полезным и востребованным, наверное, большинство решений не требуют сомнений.
Почему пошёл в политику, стал сенатором? Объясню. Но начну немного издалека. Мне много дал опыт американской жизни. Скажем, усвоил там, как отче наш: жить по правилам, по законам выгоднее, чем их нарушать.
Был такой случай. Я только приехал в Штаты и за какую-то пару месяцев накопил двенадцать штрафов – нарушал правила вождения. В Союзе ведь как было: нарушил, дал менту пачку сигарет, вымпел, клюшку (все ведь известные были) и поехал дальше. А тут всё иначе… Выложил про свои штрафы президенту клуба «Нью-Джерси Дэвилз», а тот мне говорит: «Друг мой, я ничем помочь не могу: закон один и для президента Америки, и для тебя. Что хочешь, то и делай. Но следующее нарушение влечёт за собой лишение прав на год, а это связано со многими неудобствами. Ты должен будешь весь год – 52 недели – приезжать по субботам в полицию на воспитательные беседы. Если раз пропустил, посещения аннулируются. И на следующий год всё по новой. В субботу у тебя тренировки, значит, пока у тебя контракт, водительские права назад ты не получишь. Если поедешь без прав, тебя посадят в тюрьму. Конечно, тебя может жена повсюду возить, забросив свои дела. Есть ещё варианты: нанять водителя или ездить на общественном транспорте... Но у тебя есть выбор – ездить по правилам». После этого разговора я ни разу за тринадцать лет не нарушил правил на дороге.
Я пришёл в политику потому, что это моя страна и я хочу, чтобы законы были не только написаны на бумаге, но и исполнялись. А ко мне прислушиваются. Мне часто приходится со студентами общаться (я проехал все вузы страны с Дальнего Востока до Калининграда), люблю этот формат. Они с недоверием относятся к политикам, но, когда видят, что человек сам себя сделал, перестают ёрничать. «Ой, Вячеслав Александрович, – говорят, – спасибо, нам никто толком не мог объяснить, почему нужно любить свою страну и что за границей будет не так, как мы себе намечтали». Я объясняю им: «Вот вы не учитесь, платите деньги за экзамены, везде ищете блат, законы не выполняете – на Западе вы будете неконкурентоспособны. Ребята в лучшем случае станут вышибалами в ресторанах, официантами, девушки, извините, на панель пойдут». Доходчиво так объясняю…
У меня как у публичного человека есть возможность озвучить положение вещей, которое я считаю неправильным. Хотя по собственному опыту могу сказать, что не соглашаться с общей линией – это тяжелейшее испытание. Самое главное – не потерять себя в политическом противостоянии и не изменять себе. Став сенатором, я живу ровно так, как жил все эти годы, и все испытания – и деньгами, и славой – давно пройдены.
Было время, когда главным для меня было новые цели, новые победы. Интерес был в том, как ещё можно преодолеть себя. Сейчас? Понял, что главное моё достижение – семья и дочка, которая уже выросла, а я, признаться, этого и не заметил...
Я бесконечно рад, что эта девчонка – боец. Она прекрасно держится в седле, ныряет с акулами, каждый год подтверждает в Красном Кресте квалификацию спасателя, играет в теннис и в хоккей, иногда и с папой. Главное, выросла очень хорошим человеком. Я Насте не надоедаю советами, но одну вещь попросил запомнить: «Самое главное – у тебя есть право выбора. Папа всегда рядом, но ты должна понимать, что отвечаешь за каждый свой поступок. Если ты будешь делать своё дело хорошо, у тебя всё будет получаться».
фото: личный архив В.Фетисова
