Автор: Юрий Богомолов
Хорошо известно, что товарищ Сталин знал толк не только в языкознании, но и в искусстве. Ниже речь пойдет о трех покушениях на его мифологический образ. Все они были художественно замаскированы. Но вождь разобрался.
Ошибка Ивана Грозного
В 1939-м Сталин неожиданно для всех запретил пьесу о себе молодом - «Батум» Михаила Булгакова.
Спустя год он с большой неприязнью отозвался о «Великом диктаторе» Чарльза Чаплина и запретил картину к показу.
После войны категорически забраковал вторую серию «Ивана Грозного» великого Эйзенштейна.
Случаи – известные, но мотивы отца народов не так уж и очевидны, как могло бы показаться на первый взгляд. Ну, разве что ситуация со второй серией «Ивана Грозного» выглядит более или менее прозрачной. Выставленные на показ муки совести царя-душегуба представлялись Сталину излишними. Ему, пастырю народов, невыносимо было услышать с экрана возглас царя-душегуба, обращенный к самому себе: «По какому праву караешь!».
Он-то, Сталин, карал без оглядки и стерпеть иносказательную апелляцию к своей человечности никак не мог. Разумеется, запрет в разговоре с Эйзенштейном и Черкасовым он обосновал иначе. В картине искажена история: Грозный был не Гамлетом и неврастеником, а великим и мудрым правителем, опричнина была прогрессивным явлением, а не орденом куклуксклановцев, Малюта Скуратов был крупным военачальником, а не только предводителем репрессивной службы.
И еще много претензий последовало тогда к автору.
Сталин: Неверно, что Иван Грозный так долго целуется с женой. В те времена это не допускалось.
Жданов: Картина сделана в византийском уклоне, и там тоже это не практиковалось.
Молотов: Вторая серия очень зажата сводами, подвалами, нет свежего воздуха, нет шири Москвы, нет показа народа.
Сталин: Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким.
Вождь со своими соратниками, указав Эйзенштейну на его неточности по части отражения на экране исторической действительности, не мог не указать на неправильное поведение самого исторического персонажа в пору своего царствования:
«Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал... Нужно было быть еще решительнее».
Сталин, как выяснилось после его смерти, тоже кое-кого не дорезал, хотя ему-то Бог не мешал.
А к фильму о Грозном вождь потому еще столь остро взревновал, что он его и заказал. Выбор исполнителя пал на самого авторитетного в Советской России кинорежиссера. Но с великими художниками никогда не угадаешь, насколько точно они выполнят задание. Эйзенштейн его перевыполнил: заглянул в душу тирана, приоткрыл бездну бесчеловечья…
То была потаенная каморка в замках всесильных властителей: Синей Бороды, Грозного Ивана и еще более грозного Иосифа. В нее и отважился заглянуть Сергей Михайлович Эйзенштейн, за что едва не поплатился жизнью.
И хотя жизнью не поплатился, поплатился здоровьем, которое позволило ему всего на год продлить свои дни. В феврале 1948-го года его прикончил очередной сердечный приступ.
Заказчик прожил еще одну пятилетку. Нельзя сказать, что покойный при жизни страдал политическим нарциссизмом, недугом, свойственным руководителям стран с демократическим устройством, обязывающим работать на публику. Противоядием для последних служит конституционная норма, ограничивающая каждому из них срок пребывания на вершине государственной власти.
Сталин поощрял фимиам своей персоне по другой причине. Во всяком случае, делал он это не только из любви к себе. Свои образы в скульптурных изваяниях, на живописных полотнах и особенно на киноэкране он ценил больше жизни, в том числе и собственной. Потому считал необходимым по возможности обессмертить своего двойника – свой образ в массовом сознании. И глубже того – в массовом подсознании.
Бог богов
Сталин не страшился Бога, поскольку считал самого себя Богом. Но не христианским. Он считал себя Богом богов. Подобным Зевсу, который проглотил Хроноса.
И Сталину на какое-то время удалось проглотить Время, отменить историю вкупе с современностью, заместив обе мифологией. Как следствие в 30-е годы идеократический режим в Советской России сменился режимом мифократическим. Коммунистическая идея перестала быть стержнем государства; она стала служанкой мифократии. И восторжествовала формула: советская власть плюс мифологизация всей страны.
Кремль с вождями – Олимп. Напротив Лубянка – Тартар со сброшенными в него разжалованными божествами… Поблизости – герои. А вокруг и дальше – простые смертные в ожидании остановки, кто в Коммуне, кто в ГУЛАГе.
"Ударники ГУЛАГа". Из коллекции Государственного музея политической истории России, Санкт-Петербург
Мифократия – штука посильнее любой автократии. Только она и позволяет органично сочетать массовые репрессии со столь же массовым поклонением тем, кто их организует, вдохновляет и оправдывает. Таков уж парадокс этого мироздания – утопия и антиутопия в одном флаконе.
Утро нашей Родины
Если для Ленина дисциплинированная сплоченная партия большевиков стала самым эффективным инструментом в борьбе за власть и ее удержание, то для Сталина по части эффективности наиболее важным явился другой инструмент – мифологический образ Сталина в статусе персонифицированной сверхъестественной силы.
Понятно, почему реальный Сталин изо всех сил холит, лелеет и стережет как зеницу ока своего сверхъестественного двойника. Он-то сознает свою отдельность.
Живуч на сей счет апокриф:
Сталин, уязвленный сыновней нескромностью Василия, вопрошает: «Ты думаешь, ты - Сталин? – Нет! Ты думаешь, я – Сталин? – Нет! Вот он – Сталин!", - и показывает на свой портрет».
Портрет помпезный, возможно, работы Федора Шурпина. Вождь в белом кителе с черным плащом на руке на фоне зеленой дали, теряющейся за горизонтом, и светлого неба. Называется картина «Утро нашей Родины». Примерно таким мы его запомнили в фильме «Падение Берлина», на трапе самолета, поблизости от Рейхстага.
В мифологической конфигурации Сталин отвел Ленину с портрета роль надежного постамента для памятника своему образу.
А своей исторической предтечей назначил именно Ивана Грозного. Оттого он так жестко контролировал создание картины.
Вождь хотел бы, чтобы все поняли: тень Грозного его усыновила, Иосифом из гроба нарекла. Жажда сродства с исторической Русью, с ее монархическими традициями, с ее языковой средой нечаянно прорвалась в том, как грузин Джугашвили благодарно отозвался, когда Алексей Дикий в фильме «Третий удар» сыграл роль Сталина без акцента. Ему хотелось быть русским больше, чем сами русские. Вопрос: удалось ли?
Хозяин и Старик
Запрет «Батума» выглядит особенно загадочным. Хотя объяснений есть несколько, и каждое из них по-своему основательно. Пьеса о молодом Сталине, начинающем революционере, была встречена партийным начальством среднего уровня со сдержанным энтузиазмом. Посыпались предложения из разных театров, готовых ее поставить к 60-летию товарища Сталина. Во МХАТе уже приступили к работе над ней, как свыше упало категорическое запрещение.
Главный ее герой в разговоре с Немировичем-Данченко обронил: «Пьеса «Батум» очень хорошая, но ставить её нельзя».
Почему о молодом Сталине не надо ставить «очень хорошую пьесу»?
Уже в наше время историк театра Анатолий Смелянский объяснил возможный изъян «Батума» с точки зрения правоверного сталинизма: «Канонизация вождя, выполненная в лубочном стиле советского евангелия, содержит в себе зашифрованный, полупридушенный, но от этого не менее отчаянный вызов насилию».
Вывод исследователя, внимательно проанализировавшего пьесу: ее герой уловил в ней «опасный для себя элемент иронии истории, не замеченный и не оцененный другими читателями и слушателями этой добросовестной юбилейной пьесы».
Это так.
Но был и другой мотив, скорее всего подсознательный. Утвердившись в мифологической ипостаси, вождь уже не мог смириться со своим земным происхождением. Между тем, как биографический формат пьесы сам по себе не оставлял сомнений на сей счет.
Мифологические божества отроду не бегали наперегонки с Солнцем. А тут на сцене является Не-Сталин, молодой человек по имени Сосо и по фамилии Джугашвили, которому только предстоит стать Сталиным. А это очевидное понижение мифологического статуса Отца народов.
Миф о Ленине напротив, приземлен. Беллетристика не упускала случая, чтобы дать место и слово членам его семьи – старшему брату, сестре, матери и, конечно же, супруге Надюше и его подруге Инессе Арманд.
Он был удостоен звания – Самый Человечный Человек. Это для широкой публики.
Для узкого круга партийных соратников Ленин – Старик.
Сталина, когда к нему перешла вся полнота власти, приближенные меж собой именовали Хозяином.
Хозяин распорядился: «Все дети и все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине...».
Ладно бы только дети и молодые люди были одинаковы…
А как бывают одинаковы диктаторы… Особенно великие.
Свояк свояка
Накануне начала войны Чаплин снял «Великого диктатора». Считается, что это было самое успешное покушение на Гитлера. Я бы уточнил: на образ Гитлера. Настолько, что реальный Гитлер, посмотрев фильм два раза, объявил Чаплина личным врагом и, разумеется, и запретил в Германии все фильмы этого автора.
Картина, где так определенно и конкретно обозначен объект сатиры, что заподозрить какой-то иной ее адрес было невозможно. Понятно, что фюрер оскорбился до глубины своей души, если она у него была. Но вот отчего советский вождь, которому автор подарил авторскую копию фильма, воспротивился ее прокату…
По свидетельству маршала Мерецкова, Сталин не был удовлетворен художественным уровнем картины. Если его и покоробил гротеск, то не настолько же, чтобы запрещать фильм, гротескный от начала до конца. Ведь карикатуры Кукрыниксов не оскорбляли его эстетическое чувство. Тут другое чувство, видимо, оказалось оскорбленным.
(По документам, недавно увидевшим свет, все более становится понятно, что Сталин испытывал давнюю и стойкую симпатию к камраду Гитлеру – см. Коммерсант 5 марта 2018).
Просто диктатор диктатора, как свояк свояка, видит издалека. Сталин не стерпел насмешки над своей киношной Тенью. Не наружной, разумеется, а внутренней.
Тоталитарные режимы, несмотря на самые категоричные идейные разночтения и политические противоречия, все-таки сходны в основе государственного устройства.
В искусстве Сталин понимал ровно столько, сколько понимает кошка, съевшая чужое мясо.
Личный враг одного диктатора в конечном итоге не может не стать личным врагом другого диктатора…
фото: Topfoto/FOTODOM
