Беседовала Татьяна Филиппова
Леонида Робермана называют «отцом антрепризы»: продюсерский центр «Арт-Партнер XXI», который он открыл двадцать пять лет назад, работает как частный театр, выпуская спектакли с ведущими российскими актерами. Один из недавних проектов «Арт-Партнер XXI» - спектакль Дмитрия Крымова «Борис» - стал главным событием прошлого театрального сезона и номинирован на «Золотую Маску» по нескольким позициям.
Леонид Роберман рассказал Story о будущем «Бориса», о лучшем актере в этом спектакле – дрессированном вороне, и о своих новых проектах.
Леонид Семенович, на вашего «Бориса» не попасть, билетов нет, как я понимаю, они были раскуплены еще полгода назад. Вы уже выполнили свои обязательства перед зрителями, которые купили билеты в прошлом году, но не смогли посмотреть спектакль из-за пандемии?
- Дело в том, что мы не знаем, сколько их. Не все обладатели билетов объявились, поэтому в любой момент может появиться еще какая-то группа людей. Я горжусь тем, что только 126 зрителей из 1800, не попавших на мартовский блок «Бориса», сдали билеты. Все же остальные стали терпеливо дожидаться лучших времен. И, надо сказать, дождались.
Пушкин так написал своего «Бориса Годунова», что когда бы его не ставили, всегда кажется, что это про нас сегодняшних. Сколько может прожить ваш «Борис», как вы считаете?
- «Борис» может жить ровно столько, сколько будут существовать понятия «государство», «власть» и «народ», а стало быть вечно. Изначально проект был рассчитан на 25 показов, но… дальше спектакль зажил своей жизнью и сам стал диктовать нам условия. Мы сыграли его 32 раза и играли бы значительно больше, но – случилось то, что случилось. А случилась пандемия. По окончании городские власти открыли театры, но закрыли музеи, и нам пришлось перенести спектакль из Музея Москвы на Винзавод. Стало понятно, что «Борис» может и там сохранить свое имя и свою биографию, но домом его все равно остался Музей Москвы, сейчас мы в этом убедились. Ничего не поменялось, тот же свет, тот же зритель, те же мизансцены, но концентрация энергии совсем другая. Знаете, в кино есть такое понятие – количество потраченных долларов на один квадратный сантиметр экрана. Вот в Музее Москвы концентрация содержания на каждый квадратный метр и градуса этого содержания значительно плотнее, чем на Винзаводе. Есть все-таки что-то в этих Провиантских складах, которые в советское время стали гаражом Генерального штаба, в этих стенах и несмываемых пятнах масел, въевшихся в цемент от машин членов Политбюро. Поэтому мы вернулись в Музей. А сколько будет идти спектакль - я не знаю. У него уже своя судьба, мальчик вырос, и теперь он уже сам определяет, сколько ему жить, чем заниматься, куда бежать.
Не думали сыграть его на Красной площади?
- Нет, там нужны половецкие пляски или кубанский казачий хор. «Борис» - не площадной театр. А вот показать его где-нибудь за границей хотелось бы. Интересно, будет ли он прочувствован и понят людьми с другой биографией, с другой жизнью, другим менталитетом.
Сцена из спектакля "Борис"
- Я рассчитал, что он окупится за 25 показов, но я ошибся, потому что очень многого не знал, когда запускал этот проект. Благодаря «Борису» я узнал, допустим, сколько стоят туалеты, какие туалеты существуют, я знаю, что такое генераторы и сколько их нужно. Я очень многое узнал о том, что нужно, чтобы показывать спектакль не в театральном здании. Мы вышли в ноль на 31-м спектакле. Хотя это был один из самых рискованных проектов в жизни, и один из самых дорогих.
Если бы я знал, через что придется пройти, я бы не пошел в эту сторону. Я просто не знал. И еще раз убедился в том, что для того чтобы что-то получилось, либо нужно знать все досконально, либо не знать ничего.
Но как вы могли чего-то не знать, четверть века прокатывая спектакли?
- Я ничего не знаю. Я не могу до сих пор предугадать судьбу спектакля, не могу. И если раньше делал такие попытки, то сейчас уже даже не пытаюсь, просто делаю то, что нравится, и все.
Дмитрий Крымов уже работает над новым спектаклем для вашего агентства. Можете о нем рассказать?
- Спектакль будет называться «Двое» - это история встречи Михоэлса и Чаплина. В 1942 году Сталин отправил актера Соломона Михоэлса, являвшегося, если не ошибаюсь, председателем Еврейского антифашистского комитета, в Америку собирать деньги для Советского Союза, которому они были необходимы, чтобы вести войну. Михоэлс должен был встретиться с представителями бизнеса, естественно, евреями, и привезти деньги. И вот тогда у него состоялась встреча с Чаплином, которая длилась две минуты. Что происходило в эти две минуты, не знает никто. Крымов написал пьесу о встрече двух великих актеров, и мы эту историю будем рассказывать.
А деньги были привезены?
- Если не ошибаюсь, да. Михоэлс привез десять миллионов долларов, по тем временам это очень крупная сумма. Еще была привезена шуба, либо из песца, либо из соболя, и на каждой шкурке были три надписи – на русском, на английском и на идиш: «Спасибо Сталину».
В 1948 году Михоэлс был убит по приказу Сталина. И это произошло в Минске, где вы учились. То есть для вас это личная история.
- Все свое детство я провел в доме с закрытыми окнами. Даже малейшей щелки не должно было быть. Никто на улице не должен был услышать, о чем говорят в квартире. Закрывали и двери, как только начинался разговор. И не имело значения, шла ли речь о моих неуспехах в школе или «перемывались косточки» кому-то из соседей - двери мгновенно закрывались. А достаточно было кому-то из членов семьи повысить голос, мать тут же произносила:
- Осторожно, Чикалев.
- Чикалев! Осторожно?! - изо всех сил кричал я, так что было слышно во всем доме.
Я же не знал тогда, что этот человек, наш сосед, работал в органах, и после его доносов мой родной дядя покончил жизнь самоубийством. Я очень многого не знал тогда.
А Михоэлс – это для меня один из немногих выделенных по судьбе людей. Его история должна была ко мне прийти.
Это тоже ваш совместный проект с Музеем Москвы?
- Да, но планируется привлечь еще и Театр кукол Образцова, что совсем для меня ново и несколько пугающе. В спектакле будут ростовые куклы, которых сделают в мастерских театра, где до сих пор работают лучшие мастера. Хотя, впрочем, чего мне пугаться. После дрессированного ворона, реставрированных гробов, «оживления мумий» в «Борисе» мне уже ничего не страшно.
По вашим ощущениям, после того, как почти полгода театры были закрыты, изменился ли зритель? Отвык или, наоборот, более стал жаден к театральному зрелищу?
- Нет, он не жадный, он напуганный. Люди испугались и перестали вообще ходить в театр, и этот момент очень показательный, потому что произошла некая переоценка ценностей. Жизнь и физиология стали самым важным. Сейчас как-то потихонечку выравнивается. Но я не могу сказать, что зритель истосковавшийся, нет, зритель тот же. Меня поражает другое в «Борисе» - в нем есть некая мистерия, тайна, и она завораживает даже тех, кто ничего не понимает. Есть люди, у которых, слава богу, хватает сил, мудрости, честности сказать: «Знаете, я очень многого не понял, но это что-то невероятно интересное, чего я не видел».
Там есть момент, когда на площадку вдруг огромный черный ворон вылетает, хлопая крыльями, и зритель сразу выходит из транса. Вот этот пролет ворона стоит целой сцены с десятком актеров. Откуда ворон, чей он?
Тот самый Ворон. Сцена из спектакля "Борис"
- Это наш, русский ворон, он лучший актер спектакля и совершенно незаменимый, как выяснилось. Когда нас пригласили на гастроли в Эстонию, и мы стали оговаривать условия, я понял, что могу преодолеть все барьеры, могу оформить декорации, перевезти, затаможить, растаможить, но я совершенно не готов вести долгие переговоры с санитарными службами о вывозе ворона.
Поэтому я предложил, чтобы его нашли на месте. Обыскали всю Эстонию, потом Латвию, но дрессированного ворона не нашли. Спросили, нельзя ли заменить ворона голубем? Я сказал: «Да, пожалуйста, но только с одним условием – если это будет голубь Пикассо». Они юмора не оценили, сказали: «Нет, у нас обычные голуби». А дальше человек, который этим занимался, мне написал: «Я придумал. Если у вас ворон дрессированный, мы делаем так. Вы подъезжаете к границе с той стороны, со стороны Иван-города или Нарвы, выпускаете ворона, он перелетает к нам, вы проезжаете и забираете его. И все».
Получилось?
- Увы, началась пандемия. Не суждено было ворону стать нелегалом.
Кроме пандемии, которая нарушила ваши планы, у вас была еще одна тяжелая история, связанная со спектаклем «Посадить дерево», который вы выпустили совместно с театром «Практика». Спектакль создавался в расчете на отца и сына Ефремовых, но по известным причинам был снят.
- Это история не тяжелая, здесь нужно какое-то другое слово, но я до сих пор не могу его найти. Редко бывает, чтобы все так совпало - драматургический материал, режиссер, актер. Я очень хотел, чтобы у меня в жизни был спектакль с Мишей Ефремовым. Я очень уважительно к нему относился и продолжаю относиться уважительно.
Сцена из спектакля "Посадить дерево"
- Вы знаете, дело в том, что судьба бьет по самым ценным спектаклям и людям. Спектакль «Ботинки на толстой подошве», который поставил Рома Козак, мы до сих пор могли бы играть, если бы в Клайпеде Валерий Гаркалин в прямом смысле не умер на сцене. На 23-й минуте спектакля с ним случилась клиническая смерть, и пришлось дать занавес. При этом нам очень повезло, что это было в Клайпеде - скорая помощь была в театре уже через семь минут, а через час ему сделали операцию и установили четыре стента. Потом он пришел в себя, поправился, вернулся на сцену, но уговорить его вернуться в спектакль, на котором он «умер», было невозможно. Ничто не работало – деньги, любовь к театру, к этой роли - ничего. Когда ушла Люба Полищук, спектакля «Искушение», где играли Люба, Сергей Безруков и Борис Щербаков, не стало. Потом ушел Николай Волков – и не стало «Железного класса». Ушел Юрский – не стало «Полетов с ангелом». Моя жизнь – череда расставаний с тем, что мне дорого. «Посадить дерево» того же разряда спектакль.
Вы сейчас выпустили «Эмигрантов» по пьесе Славомира Мрожека, с Юрием Чурсиным и Игорем Скляром в главных ролях. Многие помнят или хотя бы слышали о легендарном спектакле Михаила Мокеева в студии «Человек», он вышел в 1983 году, когда имя Мрожека только открывалось, его сначала играли подпольно, а потом долго возили по европейским фестивалям. Почему вы решили вспомнить «Эмигрантов» сейчас?
- «Эмигранты» – это вообще результат моего дурного воспитания. Если бы я в свое время не дал слово Юрию Чурсину сделать этот спектакль, я бы его сейчас не стал ставить. Мы начали репетировать еще два года назад - не получилось, партнеры Юры «отваливались» один за другим. Мы никак не могли найти исполнителя на другую мужскую роль. Репетиции пришлось остановить и перенести на год. Но через год началась пандемия, а обещание мое осталось. Оставалось только обещание, не более. Режиссер, на которого я изначально рассчитывал, не смог репетировать. Судьба как будто подавала мне один за другим знаки – остановись, не делай. Но я не остановился. Мы продолжили эту работу с режиссером Юрием Муравицким, а вторым исполнителем стал замечательный актер из Петербурга – Игорь Скляр.
Сцена из спектакля "Эмигранты"
Какую цель вы сейчас ставите перед собой? Вы же наверняка ставите себе какие-то задачи, коммерческие и художественные?
Леонид Роберман
- Моя проблема сейчас заключается в том, что я не могу продолжать ставить те спектакли, которые я ставил в течение двадцати пяти лет. Я это исчерпал. Мне это просто перестало быть интересно. Работать интересно, когда есть режиссер, с которым ты можешь отправиться в путешествие, не зная, как ты из него выберешься, выберешься ли, победишь ли, проиграешь, Бог его знает. Беда в том, что мало сегодня режиссеров, в которых имело бы смысл вкладываться. Поэтому у меня появляются режиссеры уже из других стран. Сейчас, допустим, мы должны сделать спектакль в Петербурге по Сухово-Кобылину с Оскарасом Коршуновасом. В конце марта на Малой Бронной должен выйти спектакль «Игра в танго, или Приключение на полтора часа» с Аллой Сигаловой, она там и хореограф, и исполнительница главной роли. А ставит его Элмар Сеньков из Риги, которого я привез. Вот это мне сейчас очень интересно.
фото: Дема Александра; театральное агентство "Арт-Партнер XXI"
