Беседовала Диляра Тасбулатова
24 декабря родился Анатолий Равикович, которому в этом году исполнилось бы 85 лет. Звезда театра, искрометный талант, он не исчерпывался ролью Хоботова, в которой запомнился широкому зрителю. Его вдова, актриса Ирина Мазуркевич (ее вот тоже знают по фильму о царе Петре, хотя Ирина и сейчас играет в театре) согласилась побеседовать с нами.
Герой нашего времени
Ирина, сегодня, как известно, юбилей вашего мужа, прекраснейшего и, как говорится, всенародно любимого Анатолия Равиковича. Я тут прочла его книжку «Негероический герой», где он пишет, что это, оказывается, ваша инициатива: то есть это вы заставили Анатолия Юрьевича написать книгу? Кстати, замечательная, очень тонкая, остроумная проза. Только, извините, не очень хорошо отредактировано: кое-где пунктуация нарушена и много чего еще. Вот это жаль…
– Еще и название поменяли без нашего ведома, на самом деле книга называется «Продолжения не будет». Гораздо лучше, по-моему, чем этот «Герой». Я говорю без «нашего ведома», потому что мы вместе занимались книгой – я, например, набирала ее на компьютере, продвигала. Мы уже готовый продукт увидели. Пришлось потом суперобложку делать с нашим названием. Но в Интернете книга фигурирует с этим дурацким «героем», да и редактура оставляет желать лучшего. Надо было, как я вначале хотела, отдать в одно нижегородское издательство, там были люди профессиональные. Издатель прочитал книжку буквально за ночь, ему очень понравилось, и заверил, что сделает все как надо. Однако в Питере вроде как ближе – вот и поплатились. Но это уже в прошлом, главное, что книга существует.
Век халтуры. Что тут поделаешь… Хотя я посоветовала бы вам переиздать книгу уже с культурной редактурой.
– Видимо, да, хорошо бы…
…Есть такой штамп, общее место, но мне кажется, верное порой – мол, талантливый человек талантлив во всем. Как Равикович: взял и написал, хотя раньше этим не занимался, опыта никакого. И пишет ведь как отлично! Отдаленно – по плоти письма, по фактурам и правде жизни безо всякого там ханжества, напоминает великий роман Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени», где эпоха проступает так явственно, что просто оторопь берет. И в книге Равиковича это есть – непридуманная правда нашей жестокой жизни, к которой он относится с пониманием, даже в своем роде легко…
Два характера
…У меня такой, может, слегка фамильярный вопрос, но связанный с написанным в книге: у вас с Равиковичем было 22 года разницы, то есть вы уже следующее за ним поколение. Вы влюбились, может, еще и потому, что вам было интересно? За ним же стоял огромный жизненный опыт, пережитое?
- Ну конечно интересно. Но сначала я увидела его в спектаклях и влюбилась просто как в артиста, потом – в то, что он играет, в его роли как бы… Ну а потом встретила его как-то в театральном коридоре, мы поговорили о чем-то, и я уже посмотрела на него как на мужчину. Началось общение – у нас вообще все было постепенно, как-то так очень логично… Когда начали разговаривать, выяснилось, что помимо сцены, где он блистал, с ним и без сцены было интересно.
Чувствуется, что он был умным человеком – и по прозе чувствуется, да и по взгляду, такому прицельному, цепкому, а не пустому, как порой у артистов вне сцены.
– Это да. Равик был умным… в отличие от многих артистов. Это вообще большая редкость среди нас. Как правило, актеры – люди самодовольные, самовлюбленные. Считается почему-то, что ум артисту не нужен, хватит и таланта (при условии, что он есть). Что же касается Равика… Послушайте, человеку вообще-то сорок лет было, а это возраст…
…Зрелости?
– И расцвета. Мужского и интеллектуального.
Но вы-то были чуть ли не ребенком, 18, почти школьница, ветер в голове…
- Ну как ребенок? 18–19 – не ребенок все-таки. Уже кое-что повидала – разнообразных людей, умных в том числе. Чувства от этого не зависят, чувство или есть, или его нет, возраст ни при чем, я влюблялась и в 14, и в 18, и в 60… Что касается Равика – там, понимаете, были сплошь достоинства, так что никакой «прозорливости» и не нужно, чтобы оценить такого человека. Мне не пришлось через себя «переступать», я действительно влюбилась. Наоборот – может, удивительно, что он клюнул, причем не только на юность, мало ли юных, ему тоже стало интересно. Несмотря на разницу в возрасте, нам было очень легко общаться. Даже не знаю, как это все объяснить…
Да что тут объяснять, понятно… Чувства есть чувства, хотя его опыт и ваш несравнимы. Тяжелое детство, война, вы-то родились гораздо позже и не испытали таких тягот, жили более-менее благополучно. Ну, насколько это в нашей стране возможно…
- Знаете, кроме войны у меня и моей семьи были свои сложности. Социальное происхождение у нас примерно одинаковое, мы тоже трудно жили, почти как семья Равика. Например, быт – ужасный, тяжелый. И углем топили, и долго в коммуналке жили, папа все своими руками делал, у меня родители вообще-то деревенские. Так что мы и тут понимали друг друга, я не белоручка (смеется).
Когда вы готовились к роли, советовались с мужем? Дал он вам что-то как более опытный актер?
- Знаете, у меня ведь тоже характер. Не люблю – так же, как и он, кстати, – когда вмешиваются в мою кухню. Сама выращиваю роль, сама и ответственность несу в случае чего. Замечаний не люблю, советов тоже не прошу. Поэтому мы с ним ходили будто по минному полю – когда советует человек со стороны, это одно, могу и выслушать, не проблема. Но когда тебе советует, да и еще и замечания делает тот, кого ты любишь, и ему что-то не нравится, это всегда больно… Ну а если такое все же происходило, то очень аккуратно. В последнее время мы с Равиком в театре Комедии работали, он 24 года, а я уж и не помню сколько, 33, наверно. Так вот, наш худрук Татьяна Казакова, очень сильный режиссер-постановщик, робела перед Равиком – и хотя ей палец в рот не клади, делать ему замечания она все же побаивалась. И иногда просила меня – вы, мол, Ира, скажите ему то-то и то-то. Других-то она не стесняется, а тут, видимо, его авторитет все же давил. И она через меня действовала. А я ей – ну, Татьяна Сергеевна, ну вы сами скажите, я не могу, мне неловко… Он же – в штыки. И мне приходилось искать подход, издалека как бы. Скажешь ему – мол, ну попробуй здесь так сделать или эдак, а он обижается. Я ему – да это не я, это Казакова просит, а он – почему она сама тогда мне не скажет? Короче говоря, замечания друг другу мы делали очень редко. Похвалы и комплименты – вот что нам было нужно (смеется). Но когда я слышала: «Это ей Равикович роль сделал!» – гордилась. Значит, хорошо сделано.
Повидал жизнь
Мне кажется, у него талант был природный – он как-то сразу, такое у меня сложилось впечатление, входил в образ. Или это не так?
- Его талант проявился в провинции, и он считал это большой удачей, что попал именно в провинциальный театр, где у него было сразу много ролей. Там выпускалось по 8–10 премьер в год, это ли не счастье? Когда многие в столицах по десять лет на «кушать подано» прозябали… В этом смысле опыт у него, конечно, был колоссальный. Актер он был характерный, и в провинциальных театрах это вполне проявилось. Хотя ему давали и героев играть, но их он как раз ненавидел.
Все вроде как хотят играть героев, разве нет?
- Нет, как ни странно. Впоследствии громадный багаж, полученный им в Комсомольске-на-Амуре и Сталинграде, ему очень пригодился. И потому, что жизнь повидал, и роли были какие хочешь, но главное – он узнал цену настоящей работе. И в книжке пишет, если вы заметили, что не только хватался за все, что ни попадется, но и выкладывался на все сто. В отличие от тех, кто считал, что работать в хороших условиях, в Ленинграде, например, – в порядке вещей. Гм… Что значит «в порядке вещей»? Нет, как раз всё ровно наоборот. Не в порядке вещей, а счастье, когда в гримерке есть горячая вода… А вот когда надо гримироваться в любых, хоть полевых, условиях, – вот это и есть настоящий порядок. У него в книжке это одна из самых душещипательных историй, когда на гастроли с ними и женщины ездили, причем в самые что ни на есть глухие места, где в зале сидит полтора человека, бабулька с ребенком на коленях или двое в ватниках и валенках, а артистки играют сцену из дворянской жизни – в декольте и бальном платье. Уже посиневшие от холода – им и в голову не приходит хотя бы шаль накинуть: нужно играть в том, в чем играли в театре… Так вот, когда ты через такое проходишь, потом особенно начинаешь ценить тот факт, что работаешь в Ленинграде или в Москве. Такой опыт непременно откладывает свой отпечаток.
Процесс подготовки к роли перед выходом на сцену у него был такой, потаенный, что ли? Внутренний? Или? Он вам рассказывал, как делает персонаж свой?
- Он, что называется, разогревался. Скажем, перед комической ролью. У него ведь большей частью были роли комедийные, легкие как бы, драматические позже появились. Так вот, первое время – ну какое первое, лет до шестидесяти, наверно, – на пятачке (как правило, перед каждой сценой в театре есть такой непременный пятачок с диванчиками и креслами, раньше это была курилка) вокруг него собиралась большая компания. И Равик, что называется, травил анекдоты, случаи смешные из жизни в лицах рассказывал – ему обязательно нужна была публика, общение, внимание, это не была какая-то обдуманная подготовка. Зато после курилки он абсолютно свободно, легко выходил на сцену и вполне соответствовал роли. Это ведь как анекдот рассказать – чтобы получилось хорошо, нужна определенная обстановка.
Проклятие Хоботова
В своем роде Равикович – уникум. И ему повезло, что в его жизни был театр. В кино актерам такого плана, которые могут всё: и сатиру, и комедию, и драму, – везет меньше, у нас и с кинопроизводством в СССР дело обстояло так себе, да и сейчас то же самое. Хороших фильмов всегда было мало, шлака больше. Андрей Миронов потому так гордился ролью Ханина у Германа, что его воспринимали только как эстрадного актера. Я как-то видела Равиковича в иной ипостаси, нежели этот чудик Хоботов, и поразилась, что он совершенно иной. Люди ведь наивны, даже и кинокритики – ну вот как я, например. Им кажется, что он и в жизни –- Хоботов, беззащитный, неловкий и слабый. А оказался по-мужски жестким. Это и по книге видно, что он далеко не Хоботов – скорее, его противоположность. Какое-то «проклятие» Хоботова, забавно...
- Точно не Хоботов, действительно полярно иной человек.
А прославился среди ширнармасс, как говорят на жаргоне, то есть широких народных масс, – именно этой ролью. Непонятно, обидно это или наоборот, как думаете?
– Вы знаете, что меня удивило в этой картине? Там виртуозно преодолена тонкая грань эстрадности, и Козаков это сделал замечательно, ведь характеры в «Покровских воротах» – больше маски. И этот Хоботов, который боится себе даже галстук купить, потому жена так и издевается над ним…
Кадр из фильма "Покровские ворота"
…И какая ансамблевость, чудо: Броневой, Ульянова, Борцов… Не отдельные вставные номера, а настоящий ансамбль, прелесть. Как он в него влился, он вам не рассказывал?
– Это целиком заслуга Козакова. Он, как и наша Татьяна Казакова – у них, забавно, даже совпадение фамилий, – настаивал, чтобы все играли, как он хочет. Когда он только приступал к «Покровским воротам», то сразу сказал актерам, что весь фильм у него уже в голове, осталось его только снять. К тому же он спектакль по этой пьесе уже ставил. И точно знал, с какой интонацией должен говорить каждый, всех практически слышал. Это даже не просто показ был, а требование, чтобы все говорили именно этими, и никакими другими интонациями. У кого-то больше видно, что это Козаков, у кого-то меньше, но в той или иной мере видно у всех. Вот из-за этого Равику эта работа и не нравилась. В театре он привык сам все придумывать, все свои роли, и потому и Хоботова представлял по-другому. Из-за чего испытывал чувство ужасного насилия, к которому не привык, оттого-то у него от съемок не было никакого удовольствия.
Но это так прекрасно ведь! «Я бы мог быть Шопенгауэром, Достоевским!» – кричит бедный Хоботов, пародийный интеллигент, но без издевки, наш человек, собирательный образ уходящей натуры… Из «бывших» на самом деле, еле уцелевших в этой бойне.
– Но это да. Но вот интересно… Может, потому этот фильм до сих пор пользуется успехом, хотя прошло столько лет, сорок почти, а выглядит он абсолютно современным – потому, что там все работают в одном ключе. Я когда-то для себя так и сформулировала – что энергетически этот холерик Козаков, психопат на самом деле, своей энергией опередил время лет эдак на сорок. Ведь тогда фильм не прозвучал…
Да, это странно. А потом стал потом настоящим хитом… А Равикович называл Козакова тираном, беспощадным диктатором, я читала.
– Нет, премьера не прозвучала. Его, по-моему, сначала чуть ли не на полку положили или что-то в этом роде?
Премьеру долго откладывали – во-первых, Коренева в Америку эмигрировала, еще и из-за этого, а во-вторых, фильм, как ни странно, многим не нравился, Михаилу Ульянову, например. Вообще были десятки поправок, купюр, худсоветов (даже такому понимающему в искусстве человеку, как Данелия, не нравилось), так что Козаков тоже свой ад прошел.
… А потом начал набирать популярность и нравиться публике. Просто в те времена так не разговаривали, это было непривычно, мы существовали не в том ритме, медленнее говорили, и этот ритм и в кино отражался. А здесь была такая как бы нервность, истеричность...
Которую принимали за водевильность, за нечто поверхностное.
…Но на самом деле прав-то оказался Козаков. По-другому было нельзя – он задал стиль, общую тональность. Это как в спектаклях – лидер, задающий вектор, должен быть обязательно, даже когда собираются очень хорошие артисты: но если режиссер не сможет их убедить и настроить на ансамбль, получится очень плохой спектакль, кто в лес, кто по дрова. Я так хочу, я лучше знаю, я народный, а ты молодой, так сиди и меня слушай. И в результате получается полное барахло, в лучшем случае читка по ролям.
Вы спектакли театра Коляды не видели?
- Нет, не видела.
Ой, Ирина, будут гастроли, непременно пойдите. Его манера чем-то напоминает «Покровские ворота», голосовой симфонией например. Интонационным совершенством. И у Козакова так. Поэтому, может, напрасно Равикович переживал?
- Он это очень хорошо понимал – мало ли что мне не нравится, говорил, если нравится публике, то она права. Но работать в таком духе ему претило.
Потом, видимо, Равикович глубже, а Козаков берет всего одну краску – слабого, как вечный, сквозной персонаж Вуди Аллена, интеллигента-невротика. Я как-то брала интервью у Зорина, ему уже под девяносто было, он плохо слышал, хрипел, страдая астмой. Но когда я заговорила об этом фильме, буквально просиял, ожил... И рассказал, что с натуры писал, жил когда-то в точно такой же коммуналке. Я-то думала, это выдумка, о коммуналках такие слухи ходят, там и пристукнуть могут, алкаши какие-то снуют вечно, а он смеется и говорит: а нам вот повезло. Я, говорит, страшно счастлив там был. И в чем-то Равикович-Хоботов там – alter ego Зорина, как и юный Костик. И тот, и другой – ипостаси Зорина, как-то так… Там тонкие подтексты вообще-то… Вторая серия, кстати, слабее, первая просто гениальная, все до сих пор фильм цитируют – «резать, не дожидаясь перитонита!»
Безобразие – голых показывают!
Ну, хорошо… Такой вопрос, я об этом многих спрашиваю – о том, как сильно не везет советским актерам. Равиковичу в театре-то везло, а вот в кино только этот Хоботов сильно запомнился, причем так со всеми, хоть с Чуриковой, хоть с кем сколь угодно великим. У вас ведь тоже сложная актерская судьба?
– Что касается кино, да. Но в театре и у него, и у меня все хорошо сложилось. Я, извините, в 63 года играю по две премьеры в год, и роли у меня – супер. В театре все прекрасно, я же звание получила не за кино, за театральные роли. Очень довольна. Всё как у Мих. Мих. Козакова – у Татьяны Казаковой все спектакли полифоничные, она тоже требует точной интонации, стоит на своем, работает по принципу ансамбля. Это театр комедии имени Акимова в Питере. Посмотрите «Бешеные деньги», есть в Интернете. Приезжайте, увидите сами. Роли у меня с каждым годом все лучше и лучше, я довольна. Работой уж точно не обделена, я и мечтать не могла, что буду и в шестьдесят получать такие роли. Так что все прекрасно, лучше не бывает. А вот кино для нас с Равиком всегда было на втором плане, никогда во главу угла не ставилось. У нас даже была возможность в Москву переехать, но мы отказались – вся эта суета не по нам. Другие ритмы, заполошность эта московская…
…Надо бы съездить в Питер, посмотреть ваши спектакли, интересно. Но все же давайте о ваших киноролях поговорим. Помню, на каком-то спецпросмотре (я еще в Алма-Ате жила), показали «Как царь Петр арапа женил». И там сидела такая тетка толстая, которая громко сказала, увидев вас на экране обнаженной: «Безобразие! Голых показывают!» Ну я ей и говорю: «Ну не нас же с вами показывать, вот это было бы безобразие». Я тоже была далеко не гимнастка, хе-хе. Тетка и обомлела, а все прыснули в кулак. А через два дня я ее на чьих-то похоронах встретила – у нас, казахов, столько родственников, что всех не упомнишь. Как она на меня зыркнула! Она и принимала решение, по-моему, каким экраном фильм пустить. Вот от чего, от вашей красоты в данном случае, от зависти какой-то толстухи, зависела судьба картины и сборы, хе-хе.
– Диляра, ну он все равно шел третьим экраном. Как ни странно. Может, и вторым, но уж точно не первым.
Кадр из фильма "Сказ про то, как царь Петр арапа женил"
…И был беспощадно изрезан, половина примерно улетела в корзину. Мне Митта рассказывал: рядом с ним в монтажной сидел человек с говорящей фамилией Нехорошев и резал по живому. «Остатки» – в корзину. Я бы умерла, наверно, от ужаса. А ведь гениальная картина, хорошо придуманная, и вы там такая смешная: «Тятя, на вас бочку катят!» И обнаженка эта… Красиво. Скажите, вы в юности, как это сейчас принято у девиц, не носились со своей красотой?
- Да какое там. Да и «Царь» не первая картина, у меня до этого было «Чудо с косичками».
Помню. Сильная роль девочки-гимнастки. Совсем другой характер. Тоже красиво.
– Ой, да какая там красота. Я себя так никогда не воспринимала. Не сравнить с теми, что сейчас, – тогда почему-то было мало красивых артисток. Я ведь была даже не инженю, а скорее, травести. И даже девушкой себя не чувствовала, и в театре очень долго роли у меня были такие, пацанские. Это я уже потом стала, после тридцати где-то, играть любовь и прочее. Я из таких, что по крышам лазают, по чердакам, с мальчишками в казаки-разбойники, с рогатками. Много плавали, я у реки выросла… Вообще у нас с Равиком было похожее детство, очень много общего. Потому-то и в общении особых проблем не было. Он меня научил, например, делать ремонт, и мы вместе его делали. Естественно, ругались страшно, но таки научил.
Подкаблучник
Оба, значит, рукастые?
- Еще какие рукастые. Он и готовил прекрасно, все умел – не из тех, кто яйцо сварить не может. Не Хоботов совсем. Он и фаршированную рыбу умел, и меня научил многому. А если мы в чем-то не сходились, то тут уж, конечно же, страшно ругались. Драться не дрались, но орали друг на друга будь здоров (смеется). Каждый отстаивал свою точку зрения и по молодости посуды было много перебито... Процесс притирки, это же нормально. Но он все же чаще уступал. Мужчина, если он без комплексов, когда ему по мелочам настаивать на своем ни к чему, так и должен себя вести, потому что у него реальный авторитет. Равик был из тех, кто не стесняются сказать, что я, мол, подкаблучник.
Именно потому, что не подкаблучник, понятно.
Равик и Басик
У вас, наверно, были дома посиделки интересные? С равными ему людьми? Порой посиделки – и есть школа жизни, да и интеллект оттачивается в ходе разговоров с друзьями, изустное такое образование.
- Ну, конечно. Так и есть – разговаривая, общаясь, много получаешь от людей. Когда Равик работал у Трушкина, они с Басилашвили часто ездили в поезде, играя в одном спектакле, в «Ужине с дураком», и гоняли туда-обратно в вагоне СВ поезда Москва-Ленинград. К тому же часто жили в одной гостинице, и вечерами общались. Басик тоже очень умный человек.
«Басик»? Забавно. Равик – Басик. Да, Олег Валерианович очень умен, а актер какой, боже мой.
- Вот им точно было о чем поговорить. Басик сам обожал Равика, ему и самому редко выпадало такое счастье взаимопонимания – тех, с кем он бы мог общаться на таком уровне, было мало. Потому он так и ценил Равика. Вот у кого были общие темы и такая, знаете, тонкость взаимопонимания.
Счастье дружбы, что называется. «Мой первый друг, мой друг бесценный», как Пушкин писал Пущину...
– Ну да… Потом у нас был такой историк, Евгений Анисимов, я даже не знаю его отчество…
Викторович, блестящий человек. Я его лекции слушала как-то.
– Да, доктор исторических наук, образованнейший человек, в Петербургском университете преподавал. Младше Равика лет на 10, наверно. Он к нам в Псковскую область, в деревню приезжал, специально чтобы просто пообщаться с Равиком. Дело в том, что Равик, которому все буквально было интересно, образование получал по ходу дела – заинтересуется чем-нибудь и начинает читать книги по теме. Хорошо, что ему в институте попались пара педагогов, которые привили ему интерес к истории. Он вообще очень любил факты, именно что факты.
Которые, как известно, упрямая вещь и фундамент истории как науки.
– Да, Равик любил доискиваться до истины. Его интересовало многое, широкий у него был круг интересов – происхождение природных феноменов, страноведение, научные исследования, физика. У нас дома было много специальных книжек, которые ему дарили. И сам он много книг выписывал, и поклонницы присылали ему из других городов, кто-то работал в книжном, кто-то в библиотеке. Читал он очень много, буквально запоем.
Редкость для артиста.
– И не говорите (смеется). Из области – научить нельзя, можно только научиться.
А с кем вы еще дружили и сейчас дружите? Тогда, кстати, в перестройку, как-то стало посвободнее, дышать стало легче: мы без конца тусовались тоже. Интересное время.
– Друзья у нас были замечательные. Андрей Максимков, например, остроумнейший человек, и его жена, Вика Корхина.
А! Это который делал скетчи с Вадимом Жуком, который сейчас поэтом стал, очень хорошим. Он немного троллит меня в Фейсбуке, но не обидно так. Блестящий человек, язык – бритва.
- И с Жуком тоже немножко тусовались. Кстати, у нас с ним недавно вышел спектакль – называется «Синичкин. Театральное безумство», Виктор Крамер поставил, а Вадим Жук стихи к песням писал, мы их теперь поем. Новый спектакль, ему еще года нет. Стихи и правда отличные. Жук знает театр и со мной хорошо знаком, и конечно, Равика хорошо знал. Андрей же – ближайший друг, мы долго общались и дружим по сей день.
Помню, как Жук, Максимков и Андрей Ургант зажигали в девяностые, со смеху помрешь.
- Ну вот это и была наша основная тусовка, Жук, правда, немного отдельно. А с Андреем семьями дружили и часто собирались.
А еще с кем?
– С Сашей Демьяненко, знаменитым Шуриком. Жаль, он так рано ушел… Какой прелестный был человек, вы себе не представляете.
Да… Равикович, наверно, умел вести стол? Хотя Максимкова перешутить, видимо, сложно было…
- Равик – да. Где бы они ни появлялся, сразу начиналось веселье, смех до упаду – рассказы, байки, анекдоты. Он уже в прихожей начинал: приходят, допустим, к нам гости, а он не дает им даже раздеться. Человек еще только вошел, задницей к нему стоит, сапоги стягивает и сморкается, а Равик стоит сзади и рассказывает: «Приходит еврей к ребе…» А я ему – «Равик, ты хоть дождись, пусть человек хотя бы два шага в комнату сделает, разденется и выдохнет». И когда за столом опять рассказывает тот же самый анекдот, люди как будто первый раз его слышат, такой вот феномен. Он мог по сто раз буквально одно и то же рассказывать, все равно все ржали, потому что он анекдот из десяти слов пятнадцать минут мог рассказывать. Например, анекдот, как еврей рассказывает анекдот. Все просто в лежку, от смеха слезами утираются, хотя смешного там ничего вроде и нет – ну, кто-то пролил чай на ширинку. Еврей рассказывает, нудно так – пролил, говорит, чай, ну… на эт самое пролил. А все – ха-ха-ха. Надо у Андрея спросить, есть ли это на видео где-нибудь. Да, Равик был, что называется, душа компании. Интересно и то, что к нему многие шли за советом – именно за столом спрашивали, что им делать. Ну а Равику было очень важно всеобщее внимание, чтобы его ценили.
С корабля на бал
Кроме Театра комедии и Ленсовета, он ведь работал еще и с Трушкиным?
– Да, Оля Волкова посоветовала когда-то Леониду Трушкину посмотреть Равика. Для спектакля «Поза эмигранта» по пьесе Ганны Слуцки – вместо, кажется, Джигарханяна, если я не ошибаюсь. Который подвел и не приехал на гастроли. Трушкин сначала сам играл, предстояли еще и гастроли в Киеве, в Израиле, целый тур предстоял, в общем. А актера нет как нет. Трушкин был в отчаянии просто: нужен артист, плачет Трушкин. И вот тут Оля ему и говорит – есть, мол, такой, в Питере. Притом что Трушкин его не знал совсем, и Оля его заверила, что этот Равикович так сделает, как никто, вот увидишь, еще в сто раз лучше будет. Ну Трушкин и поехал в Питер, встретились, Равику дали текст, и всего лишь через неделю он буквально влетел в спектакль, прямо на гастроли поехал, ввелся мгновенно. С корабля, как говорится, на бал. При том что Леня очень требовательный к артистам, такой въедливый. Равик здесь очень пришелся, хотя времени мало было, играл блестяще. После чего у него еще было четыре спектакля с Трушкиным, и он в Равика буквально влюбился, боготворил, уважал и всем в пример ставил. Это был большой период в его жизни, не помню, сколько лет Равик играл у него... Двадцать, наверно. Трушкин к тому же поддержал нас и материально, да и морально тоже, роли были замечательные, очень хорошие. Не очень большие, но яркие. Сцена в «Ужине с дураком» просто искрометная у него, блеск. И для него это было очень-очень важно, потому что у него к тому времени уже были проблемы со здоровьем, и большие роли он не мог уже играть, но очень хотел. Просто физически не выдерживал, потому что в полноги не умел, выкладывался на всю катушку…
До сих пор каждое 24-е декабря, в Равиков день рождения, театр Трушкина играет «Ужин с дураком», посвященный ему… И каждый год бывают на кладбище…Что, конечно, дорогого стоит. Кстати, памятник Равику придумал Алексей Штерн, художник, его ближайший друг в последние годы…
Как это было, как совпало…
Мне один человек, сын гения, как-то сказал, что всякому ребенку кажется, что его мать – самая красивая, а отец – самый умный. Но вот у меня, сказал этот человек, совпало. Вот и Равикович был для вас и близким человеком, и большим актером – совпало. Что такое, собственно, счастье, никто из нас не знает. Видимо, ваша жизнь с ним и была одной из разновидностей такового.
– Видимо… Вы посмотрите – ТВ, слава богу, зафиксировало, есть в Интернете – спектакль по Максу Фришу «Биография», где виден уровень актера Равиковича. Переживавшего, что многое не доиграл, не выразил себя вполне, не успел, не то и не это… Еще в Интернете есть записи таких спектаклей, как «Люди и страсти» и «Человек и джентльмен» – посмотрите. Многие говорят, что он был гениальный артистом, но недооцененным. Я согласна…
Счастье, видимо, всегда идет рука об руку с несчастьем. Особенно когда требования высоки. Особенно, как у Равиковича, к себе самому. Спасибо вам за беседу.
фото: Из личного архива Ирины Мазуркевич; kinopoisk.ru
