Радио "Стори FM"
В другом измерении

В другом измерении

Автор: Александра Машукова

Беат Швайцер, обитатель благополучнейшего швейцарского Берна, снимает российское Заполярье. Он уже побывал в Териберке и Норильске, на острове Диксон. Результатом стала фотокнига под загадочным названием «Михайловна звонила»

– В Швейцарии существует традиция отношений мастера и ученика: ты выбираешь себе учителя, который затем ведёт тебя несколько лет, погружая в тонкости профессии на практике. В начале нулевых по всей стране было всего восемнадцать таких мест, где можно выбрать учителя, и мне очень повезло, что я нашёл его именно в Берне. Его зовут Ги Йост, он специализируется на коммерческой съёмке, а для души делает что-то совсем иное. Благодаря Ги я понял, что такое авторский подход к фотографии, – мы, кстати, до сих пор регулярно встречаемся, показываем друг другу свои работы.

beat.jpg
Беат Швайцер

Моя первая серьёзная репортажная съёмка была на Балканах – это уже было движением по направлению к России, как я говорю: «Всё, что на восток от Вены». Вообще Балканы и Восточную Европу я знаю хорошо, объездил этот регион на автомобиле вдоль и поперёк. А в 2007 году отправился в Косово – снимать репортаж о местных ромалах (по-русски их называют цыганами). Ещё в Берне я познакомился с писателем Урсом Маннхартом. Мы много чего сделали вместе – например, репортаж в местечке Вадул-Сирет на границе Украины и Румынии, где вагоны переставляют с одних колёс на другие, потому что в Румынии ширина колеи меньше, чем в Украине. Там нас интересовала, конечно, не техническая сторона вопроса, а то, как живут люди.  Тогда ещё через эту станцию курсировал поезд София – Москва, сейчас такого маршрута наверняка уже нет, ведь он шёл по Восточной Украине. 

В Вадул-Сирете с нами была Елена, переводчица, которая потом сопровождала нас во всех поездках. Помню, она втолковывала нам, что если мы отправимся в Россию, то не почувствуем особой разницы, потому что жизнь людей в Киеве схожа с Москвой. Это было до 2014 года, сейчас бы, конечно, никто уже так не сказал. Но и тогда это оказалось не вполне правдой. А уж жизнь на Севере отличается очень сильно.

«Говорят, ей было всего девятнадцать, когда она решила уехать с Юга России и пойти по стопам отца, став охотницей. Начало вышло не слишком приключенческим: ей пришлось поработать в детском саду. Почему-то кажется, что вряд ли эта работа вызывала у неё интерес. Что делать такой, как она, среди возбуждённо галдящего скопления существ, нежно попахивающих подгузниками? Однако благодаря этой работе она купила себе первый снегоход и сама научилась менять цилиндры в его двигателе. 

Чуть позже, на Енисее, лёд встал уже в начале сентября, и корабль снабжения был вынужден остаться – Ника познакомилась с Сергеем, одним из матросов, дожидавшихся лета. Он ей понравился – понравилось, как он смирился с тем, что в ближайшие десять месяцев работы у него не будет. Они стали жить вместе, у них родилась дочь. На снегоходе выезжали они в заснеженную дикую природу, охотились на оленей, рыбачили у прорубей и были счастливы. Жизнь походила на сказку. А может, и была ею. Потом Сергей запил. Пил он долго, пока не потерял человеческое обличье и его не перестали узнавать. Спустя годы он простился с женой и дочерью, чтобы на ледоколе отправиться в крохотный домик, расположенный неподалёку от Северного полюса. Там, на полярной станции, собирают метеорологические и гляциологические данные, там работают полдюжины человек, рядом с ними обитают полдюжины собак. 

Теперь Сергей не околачивается у магазинов – одежду и еду ему доставляет ледокол, один раз в год. Связь с внешним миром поддерживается только телеграммами. Это может показаться странным, но они по-прежнему пара, хотя Сергей вот уже двадцать пять лет работает на станции. Раз в два года он возвращается домой на три месяца, а потом снова уезжает. Ника говорит, что любит своего Сергея, всегда любила, и ничуть не мучается от страсти или тоски, совсем наоборот. 

Свободные от работы дни она проводит в тундре, прихватывая с собой лишь лучшую подругу Татьяну или собак. Ника охотится на оленей, рыбачит, умело использует цепочную пилу и катается на снегоходе по замёрзшему морю. Весь её облик и манера держаться выражают простую истину: вещи таковы, какие они есть, и глупо пытаться изменить непреложный миропорядок. 

Но как можно два с половиной десятка лет поддерживать отношения, почти не общаясь? 

– Можно, – смеётся Ника, накладывая себе ещё оленины.

– Когда Сергей снова приедет к тебе? 

– Не знаю. В прошлом году он прислал телеграмму: «Я тебя люблю». 

– А ты, что ты ответила? 

– Ничего, для меня это уж слишком романтично, – говорит она и прикладывается к пивной бутылке, словно заменяя этим поцелуй. 

– Ты так и не отправила ему ответной телеграммы? 

– Отправила. В день его рождения. Написала: «Happy birthday». 

– Всего два слова? 

– Да, вполне достаточно. Что я его люблю, он и так знает». 

Урс Маннхарт. «Михайловна звонила»


Подлёдный клёв и чистый спирт

– Когда мы с Урсом впервые приехали на Север, а первым было путешествие в Териберку, то мы, конечно же, знали о стереотипах о пьющей России в бесконечных ослепительно-белых снегах. Для нас это были прежде всего «стереотипы» – хотя отчасти так оно и оказалось, пьют на Севере действительно много. В Териберке нам хватало сильных впечатлений, и одно из них связано как раз с этой темой. Были мы там недолго, и подружиться успели разве что с Романом Коником, он нам потом для книжки текст про себя написал. Однажды вдвоём с Коником на снегоходе мы поехали на подлёдную рыбалку – очень далеко в тундру, на озёра. Сделали лунку, сели. Коник достал бутылку, я даже поначалу расстроился, что она такая маленькая. А оказалось, это стопроцентный спирт. Мы брали воду из лунки, разбавляли её спиртом и пили. Это было пиком ощущений – первая подлёдная рыбалка, я поймал рыбу! Хотя общаться было трудно: Роман не говорил по-английски, а я по-русски знал тогда всего пару слов.  

остров Диксон

За две недели в Териберке мы только начали чувствовать место, только познакомились с людьми – и вот уже нужно было уезжать. Для моей работы такой график не подходит. Дело в том, что я не занимаюсь постановочной фотографией, не еду с уже готовыми, чёткими представлениями о том, что вот хочу снять именно эту картинку именно в этих местах. Нет. Я приезжаю, смотрю, пытаюсь вжиться в место и только потом фотографирую. Это скорее инстинкт, чем метод или какой-то профессиональный секрет. Я уважаю людей и когда прихожу к кому-то в дом с камерой, то не достаю её сразу и не начинаю снимать. Сначала я общаюсь, обедаю, выпиваю, пытаюсь говорить с хозяевами по-русски – уж как умею. И когда люди начинают мне больше доверять и расслабляются, я достаю камеру. Это естественный процесс. Для меня очень важен вопрос уважения – я всегда спрашиваю у человека, готов ли он к съёмке, и, если он говорит «нет», я не стану его снимать.  Только если в большую панораму попадают люди, то уже не бегу к каждому с вопросом, конечно…

«В 90-х годах, когда я работал водителем «КамАЗа», мне пришлось трое суток прожить в тундре в снежном плену. Тогда мне повезло, что в кабине я был один, без пассажиров, что крайне редко случалось, так как я всегда кого-­нибудь подвожу до города. Газовая плита в машине у меня была, продукты и запасы воды тоже, дизтоплива – с запасом. А почему повезло, что один, – потому что кабина была без спального места и с пассажирами пришлось бы спать сидя, а так я как король спал, вытянувшись во весь рост. Скучновато, конечно, но зато не тесно. Почитаю, поем немножко – и на бочок. В прошлую зиму дорога в общей сложности была закрыта полтора месяца! Вот так мы здесь на Севере и живём. Для местных жителей это обычное дело, а для тех, кто приезжает в первый раз, «рай» превращается в настоящий кошмар».

Роман Коник, житель Териберки. 
«Михайловна звонила»


Русская полиция и русский суд

– Вообще, эти поездки на Север кардинально изменили мою жизнь. Почему? Ну хотя бы потому, что после путешествия на Диксон я познакомился с Настей, своей будущей женой. В то время она работала в посольстве Швейцарии. Ну и конечно, сильная история произошла, когда во время поездки в Диксон мы с Урсом столкнулись с русской полицией и русским судом. 

Диксон – это посёлок, часть которого расположена на одноимённом острове, а другая – на полуострове Таймыр. Одна из самых северных точек на территории России, Диксон закрыт и для русских, и для иностранцев. Чтобы туда попасть, мы чуть ли не год пытались получить разрешение ФСБ. В нашей небольшой творческой группе все были иностранцами, включая переводчицу Елену, гражданку Украины. Елена каждый день в течение многих месяцев звонила в ФСБ и спрашивала: «Где же пропуск?» В итоге пропуск дали. А так как у нас было свободное время, то мы поехали из Берна в Красноярск на поезде. Ну ещё и потому, что Урс озабочен состоянием экологии и из принципа не летает на самолётах, разве что в исключительных случаях. Но проблема в том, что на Диксон на поезде не доедешь – даже самолёты туда летают всего раз в неделю и только одним маршрутом: маленький самолётик вылетает из Красноярска в Хатангу, потом в Норильск, а оттуда уже добирается до Диксона. 

остров Диксон
Диксон. Школа
Пропуск нас ждал в Диксоне. Мы же приехали в Красноярск и попытались сесть на самолёт до Норильска. Но на борт нас не пустили, потому что Норильск закрытый город для иностранцев. Нельзя сказать, чтобы мы об этом не знали. Просто когда мы ещё готовили поездку, то нам сказали в ФСБ: «Не волнуйтесь, если у вас есть пропуск в Диксон, то в Норильск вас и так пустят!» Если бы! Может, дали неправильную информацию, а может, это было недопонимание – в общем, мы оказались в Красноярске без пропуска и в полном шоке. Рискуя застрять на целую неделю, ведь самолёт на Диксон летает раз в семь дней! 

В результате нам всё же удалось долететь до Хатанги, но и там нас ждали проблемы. Потому что Хатанга – это тоже закрытый посёлок. Нас забрали в полицию. Стали допрашивать переводчицу. Лена расплакалась, полицейские её пожалели. Выписали штраф – и послали нас дальше в Диксон.

Всё время пребывания в Диксоне мы думали о том, что у нас нет пропуска, чтобы лететь обратно через Норильск. Спрашивали в местном отделении ФСБ, но то ли из-за приближающихся майских праздников, то ли по другой причине нам отвечали: «Да всё будет нормально, максимум – заплатите штраф!» Но вышло не так: в Норильске нас сразу же встретила полиция, обыскали, сняли отпечатки пальцев, сфотографировали с табличкой на груди. И на классическом полицейском «уазике» доставили в тюрьму. Ночь мы провели в камере. На следующий день был суд: так как мы попали в город без пропуска, нам выписали штраф. 

остров Диксон

Всё это время я больше всего боялся, что отберут плёнки, на которых было всё, что я отснял за три недели на Диксоне. У нас ведь перед отправкой в камеру конфисковали все вещи! Чтобы подстраховаться, я попросил полицейских дать мне расписку о плёнках и камере, которые они у меня забрали. К счастью, мне их отдали.

Спросите, не думали ли мы в какой-то момент: куда нас черти несут? Нет, не думали. На Севере нам очень нравилось. Впрочем, у штрафов было серьёзное последстствие: за три месяца до рождения моего сына меня не пустили в Россию, к жене, депортировали в Швейцарию прямо из Шереметьева. И я потом почти три года не мог получить визу в Россию.


Северный магнит

– Сегодня я понимаю, почему люди остаются на Севере. Для меня это вовсе не странные фрики, которые почему-то решили жить в таких экстремальных условиях. Это их осознанный выбор. Они очень привязаны к местной природе. Вот Татьяна Ахломова, которая живёт в Диксоне, в нашей книге хорошо объясняет, что для неё, когда она едет на материк, большие города – это как другая планета. А для нас наоборот: Диксон – это другая планета, мы же живём нормально. Я в своих фотографиях как раз и пытался передать, что в этих тяжелейших условиях есть нормальная жизнь. Знаю, что, когда мои снимки показали одной учительнице русского языка из Норильска, она отреагировала так: «Ничего интересного! Обычная жизнь!» Для меня это был почти комплимент, это значит, что я достиг своей цели, раз местный житель не видит ничего необычного в нашей книжке. 

остров Диксон

Диксон, Норильск и Териберка – три совершенно разные истории. По-особенному чувствуется время в Диксоне. Урс рассказывал жителям Диксона, как в Швейцарии люди по утрам бегут на поезд до Цюриха, потому что следующий будет только через полчаса. Они очень смеялись. У них ведь самолёт на материк раз в неделю. В Диксоне был полярный день, и поначалу я вставал по утрам, брал камеру и торопился на улицу, но там ничего не происходило. Вокруг не было ни души. Постепенно я понял, что время там сдвинуто, люди могут завтракать вечером, а обедать в три часа утра. Они существуют по своим внутренним часам. 

Норильск же – это северный магнит, который притягивает к себе. Я встречал жителей, которые любят Норильск, и тех, кто мечтает его покинуть. Многие воспринимают своё существование с большой долей иронии, и это помогает им выживать. Некоторые как бы внутренне разорваны: с одной стороны, они и хотели бы уехать, с другой – хорошо зарабатывают и боятся это потерять. Их отношение к городу – это любовь-ненависть. Странное ощущение.

Меня спрашивали: а почему такое название у книги? Кто такая Михайловна и по какому поводу она звонила? Название возникло из личной истории. После того как мне три года не давали визу, я летел в Норильск со всеми необходимыми документами и нервничал. В аэропорту меня снова провели в тот самый полицейский участок, в котором мы с Урсом уже однажды были. Но на этот раз, несмотря на мои мрачные предчувствия, вдруг сказали: «А-а, всё хорошо, Михайловна уже звонила!» Выяснилось, что Михайловна – это дальняя родственница двоюродной сестры моей жены, она когда-то работала в охране этого аэропорта и на всякий случай её попросили позвонить и предупредить, что люди, которые прилетают, свои.  Для меня это история о том, как устроены многие вещи в России, когда всё запрещено, добиться разрешения очень сложно, вокруг сплошная бюрократия, но, как только возникает какой-то личный контакт, всё становится намного проще. Как сказал мне один знакомый в посольстве: «В России «нет» – это всегда потенциальное «да». История с Михайловной – это такой символ России, но при этом она связана с конкретным человеком, а для меня самое важное – это люди, которых я снимал и о которых хотел рассказать. 

фото: BEAT SCHWEIZER


Похожие публикации

  • Что сказал налетчик
    Что сказал налетчик
    Лёньку Пантелеева, чья мёртвая голова с выбитыми зубами хранится в сокровищнице МВД, до сих пор любят женщины и поэты вопреки тому, что это был убеждённый убийца, на чьей совести гроздьями висели отягчающие обстоятельства. Спрашивается, за что такого любить?
  • Альтернативщик
    Альтернативщик
    Доктор Шишонин не только практик, но ещё и теоретик сверхновой медицины. Он плоть от плоти казённого здравоохранения и официальной науки, просто лечит совершенно по-другому…
  •  Авантюрист
    Авантюрист
    Страсть к путешествиям может далеко завести. В продюсере и телеведущем Михаиле Ширвиндте, к примеру, она открыла криминальные наклонности, заставила «порвать в клочья» ЮНЕСКО и поработать домработницей в Голливуде