Радио "Стори FM"
Рыжий клоун

Рыжий клоун

Детские книги, как и сказки, – это такая замечательная форма сказать во всю силу, во весь голос то, что думаешь, но в реальной жизни боишься, слишком больно. А как пользовался этим тайным приёмом Виктор Драгунский, автор «Денискиных рассказов» и многих других замечательных детских книг? Об отце вспоминает Ксения Драгунская

Папа у меня был целых шесть лет, четыре месяца и шестнадцать дней. Я поздний ребёнок. Младшая. У меня два старших брата – Лёня и Денис. Когда я родилась, они были уже совсем большие. Когда я была маленькая, никто не верил, что мой папа – Виктор Драгунский, знаменитый детский писатель. А я кричала: «Это мой папа, папа, папа!!!» И начинала драться.

1 декабря 1965 года папе исполнилось пятьдесят два года. 20 декабря родилась я. Тогда считалось, что меня родили очень поздно. (Маме сорок два, папе пятьдесят два.) Теперь в это время люди только начинают размножаться.

Словом, родилася я, народилася. Началось…

Почему у меня волосы рыжие? Да проще простого – папа в молодости работал рыжим клоуном в Цирке на Цветном и носил рыжий парик.

Папа учил меня кувыркаться и жонглировать четырьмя предметами. У нас и было четыре разноцветных пластмассовых шарика. После всех инсультов у него был постельный, «диванный» режим, и он учил меня вот этим азам цирковой профессии. В кувыркании вперёд, люди добрые, самое главное – голову правильно спрятать. Ну не должна она касаться мата, или пола, или манежа, или что там у кого.

В доме нельзя было шуметь. Мои подруги, которые теперь уже совсем взрослые тётеньки, до сих пор помнят, что у меня надо было ходить на цыпочках, чтобы не беспокоить моего папу. Даже меня к нему как-то не очень пускали, чтобы я его не тревожила. Но я всё равно проникала к нему, и мы играли – я была лягушонком, а папа уважаемым и добрым львом.

Если читать «Денискины рассказы» внимательно, то понимаешь, какие они грустные. Не все, конечно, но некоторые, просто очень. Я не буду сейчас называть какие. Пусть дорогие читатели сами перечитают и почувствуют. А потом сверим.

Простой человек, честный труженик во всех странах и во все времена живёт непросто. Скажите? Но раньше он, этот простой, честный труженик, жил ещё труднее, чем сейчас. Я уверена, что и у моего папы до того, как он стал знаменитым писателем, жизнь тоже была не сахар. Особенно в молодости. Теперь, когда я выросла и перечитала рассказ «Что любит Мишка», я поняла, что такой рассказ мог написать только человек, который в детстве и в молодости никогда не ел досыта.

Если бы папа жил дольше, то я готовила бы ему что-нибудь очень вкусное, целыми днями бы кормила, а ещё просто в приказном порядке привела бы домой несколько собак. Папа мечтал о собаке, но сперва не было возможности (помните рефрен из рассказа «Что я люблю»? «Когда мы будем жить попросторней…») Когда стали жить попросторней, собаку не хотела мама. Только за несколько месяцев до смерти появился щенок спаниеля, Тотошка.  Такой чудесный. Ушастый, пятнистый и с толстыми лапами. Его надо было кормить шесть раз в день, как грудного ребёнка, отчего мама немножко злилась. И вот однажды мы с папой приходим откуда-то или просто сидим дома одни, и есть что-то хочется. Идём мы на кухню и находим кастрюльку с манной кашей, да с такой вкусной (я вообще терпеть не могу манную кашу), что тут же её съедаем. А потом выясняется, что это Тотошина каша, которую специально мама заранее сварила, чтобы ему смешать с какими-то витаминами, как положено щенкам. Мама обиделась, конечно. Безобразие – детский писатель, взрослый человек и съел щенячью кашу… После смерти папы его тут же сбагрили куда-то.

Как справедливо заметил мой брат Денис, о жизни Виктора Драгунского можно написать длинный роман с лихим сюжетом и крутыми характерами. Одно только появление на свет не где-нибудь там – в Нью-Йорке – уже ничего себе.

 

Замес

Замес – хорошее слово. Это одновременно и происхождение, и корни, и родословная, и бекграунд. Откуда взялся такой феноменальный человек, мой папа, Виктор Драгунский?

Из Гомеля. Мама его, Рита, – дочь акушерки и учителя русского языка. Папа его, Юзик, – сын лавочника, единственный сын в семье, где много дочек. Баловень. Хулиган и бездельник. Девочка Рита и мальчик Юзик женятся. Юзик решает ехать в Америку, чтобы разбогатеть. Дети едут в Америку! В Нью-Йорке 1 декабря 1913 года шестнадцатилетняя Рита рожает мальчика, Виктора.

В Америке как-то не заладилось. Юзик хулиганит, буянит, дерётся. Всюду крысы и бананы, с разбогатением пока не получается. Рита скучает по родному Гомелю. Едут обратно. Путешествие полугодовалого папы из Нью-Йорка в Гомель.

Юзик и Рита расходятся. Юзик ревнует. Приходит однажды, вызывает Риту во двор, поговорить, вынимает револьвер. Простреливает ей ногу.

Тем временем революция, «то да сё»…

Риту любит другой мальчик, белорус. Ипполит Войцехович. Он комиссар.

Юзик погибает при загадочных обстоятельствах. Кто-то его застрелил. Теперь и не узнаешь ничего. Погиб, убили. Время такое, сплошное «то да сё». (Была крошечная фотография набриолиненного юноши в белом костюме. «Это твой дедушка Юзик, он умер от тифа в Гражданскую войну», – сказали мне.)

Комиссар женится на Рите. Он светловолосый, красивый, храбрый и добрый. Катает мальчика Витю на коне. Шашку даёт подержать. (Папа собирался написать о своём детстве повесть «Мальчик с настоящей саблей», но не успел.)

Комиссара убивают белые.

Рита выходит замуж за актёра еврейского театра по фамилии Рубин. Вместе с театриком колесят по городкам и местечкам Белоруссии и Украины. Спектакли на идиш. Потом Рубин куда-то девается. Едет на гастроли в буржуазную Латвию и не возвращается, что ли? Что-то такое…

Вообще, много таинственного и непонятного. Всегда считалось, что Рита и Юзик поехали в Америку сами по себе, за счастьем и богатством. Теперь выясняется, что они поехали с отцом Риты, видным социал-демократом. Про него всегда считалось, что он где-то там за океаном вскоре умер, следы теряются. Недавно обнаружилось, что он умер уже после Второй мировой войны, будучи известным «сионистским деятелем».

Всегда считалось, что Юзик умер от тифа. Теперь выясняется, что его всё же застрелили или расстреляли комиссары, друзья Ипполита. Про Ипполита же всегда было известно, что он погиб при ликвидации белобандитов. Но есть мнение, что его тупо укокошили друзья Юзика.

Неразбериха какая-то… Но то, что второй отчим, еврейский актёр, смылся в Латвию, – факт. После этого Рита, Витя и младший брат Лёня (погиб в штрафбате в 1943-м) перебираются в Москву, на Покровку. Улица Чернышевского, дом 29, квартира 20. Вот такое начало.

А Юзика жалко. Да и комиссара тоже…

Итак, переехали в Москву. По-моему, пора уже признаться, что папа пошёл в школу в двенадцать лет и окончил в шестнадцать. То есть в школе он учился всего четыре года. На каникулах, чтобы помочь своей маме, папа работал лодочником в Нескучном саду, перевозил желающих с одного берега Москвы-реки на другой. Потом он работал на заводе и однажды случайно увидел объявление, что набирают студентов в литературно-театральную мастерскую. Тогда ещё не было театральных институтов и академий, а были такие вот мастерские. Папу приняли, и началась совершенно другая жизнь! Он выучился на актёра, работал в театрах, а ещё клоуном в цирке и носил рыжий парик. Из цирка отец пошёл в московское ополчение. На фронт его не взяли по причине астмы (время было военное, нужны были реальные бойцы, а не как нынче – любые задохлики для строительства генеральских дач), и отец ушёл добровольцем в московское ополчение осенью 1941 года. Об этом он написал прекрасную повесть «Он упал на траву».

Нагромождение, клубок невероятных обстоятельств и передряг сформировали личность папы, его несгибаемую жизненную силу, оптимизм, харизму. Шутка ли, в 1948 году сплотить вокруг себя коллектив актёров и раскрутить, говоря нынешними словами, театр пародий «Синяя птичка», о котором до сих пор взахлёб вспоминают актёры и просто москвичи старшего поколения!

История создания «Птички» такова. Когда Алексей Дикий, режиссёр и театральный учитель отца, был репрессирован, отец не боялся писать ему в лагерь, слать посылки и всячески поддерживать. Вернувшись из ссылки, Алексей Дикий возглавил Театр киноактёра и пригласил отца туда служить. Работы было мало, актёры скучали, и отец решил собрать коллектив, который делал бы мобильные весёлые спектакли на злободневные темы театральной и общественной жизни. Такой театр капустника, что ли. В «Птичке» принимали участие Рина Зелёная, Борис Тенин, Борис Сичкин, Евгений Весник, Ролан Быков и многие другие выдающиеся актёры. Отец писал тексты скетчей и режиссировал. Успех был потрясающий. Существует большая тетрадь, куда папа записывал, как прошли спектакли. Вот запись за 22 февраля 1948 года:

«Концерт в Барвихе, народу в полтора раза больше, чем мест. В зале неожиданно – Любовь Орлова, Григорий Александров, Довженко, Маршак, Сергей Михалков. Орлова кисла от смеха совершенно. Александров сказал: «Поздравляю вас со всёвозрастающим успехом. Позавчера тут был Образцов со своим спектаклем, куда там, вы их затмили…»

Конечно, в те годы острая сатира была очень рискованным делом. То, что «Синюю птичку» не прикрыли и вообще всё обошлось без «репрессий», – это чудо настоящее. Тут есть какая-то тайна, которая ещё ждёт своих исследователей.

 

Аристократ духа

dragunskiy.jpg
Виктор Драгунский

Говорят, что в молодости мой папа был ужасно весёлый, всё время что-нибудь придумывал, вокруг него всегда были самые клёвые и остроумные люди Москвы, и дома у нас всегда было шумно, весело, хохот, праздник, застолье и сплошные знаменитости. Актёры московских театров выходили после спектаклей и говорили: «А пошли к Драгунскому?» Приходили к нам и ели винегрет.

У него было то, что Пастернак называл «аристократическим чувством равенства со всеми живущими». Он на равных общался и со знаменитостями, и с сантехниками. Любил подвозить людей на машине. Белая «Волга» ГАЗ-21 номер 86-30 МОИ. На даче были двое работяг, оба Генки, Иванов и Мазуров, они приходили к моей маме с четвертинкой раз в год – «Давай, Васильевна, помянем Виктора Осипыча». Очень уважали его. И мама, светская красавица, сооружала закусон и «давила» с ними четвертинку.

Да, не чванился общаться с работягами, не забывал своих школьных друзей… А Анна Ивановна Соколова! В шестнадцать лет папа работал на заводе учеником токаря, и у него была там подружка-ровесница, девочка Аня. Когда папа уже вовсю прославился, часто выступал по радио, она как-то раздобыла его телефон и позвонила. «Анька! – обрадовался папа. – Ты где пропадала? Сию минуту дуй к нам!» И Анна Ивановна стала у нас бывать, много помогала, когда папа тяжело болел.

И в то же время друзьями отца были Алексей Дикий, Леонид Утёсов, Александр Галич, Леонид Зорин, Михаил Светлов.

Сейчас уже не у кого уточнить, когда, при каких обстоятельствах познакомились папа и Михаил Аркадьевич Светлов. Дружили они с довоенных времён, и эта дружба длилась до самой кончины Михаила Аркадьевича. Папа писал ему в больницу шутливые, дико смешные письма от лица какой-то Нюры, которая «сидела на вечерушке напротив винегрета, рядом с белыми грибами, и где крестик, тама я поцуловала», всё такое вот. Когда папа приходил навещать Светлова в больнице, врачи изумлялись, что из палаты неизлечимо больного человека слышится смех.

mama.jpg
Алла Семичастнова-Драгунская. 1946 год
А в доме Галича (тогда ещё Саши Гинзбурга) мама и папа счастливо познакомились зимой 46-го года. Мама училась во ВГИКе, в знаменитой мастерской Сергея Герасимова, откуда вышли Нонна Мордюкова, Инна Макарова и многие другие звёзды отечественного кинематографа. Параллельно на операторском учился брат Саши Гинзбурга Валерий. Компания будущих актёров, режиссёров и операторов часто собиралась у Валерия, так как он был единственный, кто жил в отдельной квартире. Папа рассказывал, что однажды вечером ему позвонил Саша и сказал: «Витька, греби к нам! К Валерке пришли очень хорошенькие девушки». Пришёл папа. «Я никогда ещё не встречала таких весёлых и остроумных людей», – говорила мама. Со дня встречи у Галича родители почти не расставались и через две недели стали жить вместе.

Папа – Стрелец, а они страшные непоседы и путешественники. Путешествовал, однако, папа очень мало – был в Болгарии, Чехословакии и Швеции. Мечтал побывать в Италии, но не сложилось. Мне кажется, что свои путешествия папа исчерпал, проехавшись от Гомеля до Нью-Йорка и обратно. А я очень много езжу и летаю. Про меня уже коллеги анекдоты рассказывают. Что я прилетела в Хорватию на театральный фестиваль, меня прямо с самолёта привезли в театр, я уселась в кресло и стала шарить, искать ремень, чтобы пристегнуться. «Драгунская до того долеталась, что путает театр и самолёт… Всё ждёт, где поинтереснее покажут…» Мне кажется, эти бесконечные мои мотыляния по белу свету – выполнение какой-то несбывшейся папиной мечты…

Мама любила вспоминать, как они (мама, папа и брат Лёня, Дениса ещё не было на свете) провели одно лето в глухой деревне Палкино на Волге, недалеко от города Мышкина. Снимали «горницу и светёлку», собирали грибы, плавали, ездили на лошадях. Во двор поглазеть на необыкновенного гостя, артиста из Москвы, стали приходить деревенские ребята. Папа читал им книжки, рассказывал смешные истории, показывал фокусы, которых знал великое множество.

Наиболее счастливый период жизни моего отца начался с выхода его первой книжки «Денискиных рассказов». Она называлась «Он живой и светится» и состояла из шестнадцати историй. Выход книжки родители и их друзья смогли отметить в отдельной квартире в Каретном Ряду, куда переехали в 1960-м. Папе было уже сорок семь лет! И несколько лет, пока его не стала одолевать тяжёлая болезнь, в этой квартире за столом собирались самые знаменитые, «крутые» и остроумные люди Москвы. Отец всегда очень много работал, писал скетчи, тексты песен, фельетоны, руководил «Синей птичкой», играл Деда Мороза на ёлках… «Мультитаскер», как сказали бы теперь.

Человек необычайно активный, жизнерадостный, стойкий, деятельный, силач и автомобилист, он не мог смириться с ограничениями, которыми его обложили доктора по причине усугубляющегося заболевания. Злокачественная церебральная гипертония.

 

О заблуждениях

ksenia.jpg
Ксения Драгунская 

У меня вообще совершенно отдельное детство, опыт, требующий объяснения. Несколько слов, чтобы ввести читателей в курс дела, обрисовать, так сказать, картину. Бабушек нет, дедушек нет – умерли до моего появления на свет.

Папа болеет, мама занимается папиным здоровьем, у старшего (на пятнадцать лет) брата своя жизнь. Я передана нянькам. Симпатичная из них была одна, няня Поля. Следующие няньки были противные.

Потом отдали на пятидневку. Ад кромешный, так тоскливо, так домой хотелось, хоть волком вой… Одно хорошо, с некоторыми из своих товарищей по детскому саду я общаюсь по сей день. Но в целом пятидневка – ужас. И ещё детсадовская дача в Малеевке, куда «сдавали», как в камеру хранения, с конца мая до середины сентября. Я до сих пор панически боюсь оказаться в больнице, пионерском лагере или любом другом «месте лишения свободы». Главное чувство моего детства – скука, тоска, ожидание, что заберут из детского сада, придёт мама, придёт кто угодно весёлый и добрый, с которым хорошо. Наверное, поэтому я ненавижу терпеть. Натерпелась уже, хватит. Само слово «потерпи» кажется мне омерзительным. Жизнь, как учил Павка Корчагин, даётся человеку один раз. И её надо прожить, а не протерпеть.

…6 мая 1972 года папа умер от обширного инфаркта. Этот день я помню очень хорошо, было жарко, аномальная жара, под крышей (мы живём на последнем, одиннадцатом этаже) в весеннем вечернем небе носились ласточки или стрижи, дома было много заплаканных людей, пахло сигаретами. Папа лежал в комнате на большой кровати поверх алого покрывала. У него было удивлённое синее лицо. Вечером (этого я не помню, мама рассказывала) мне резко поплохело, я кричала: «Спасите меня, я умираю!» Наверное, в это время где-то там, где отвечают за судьбу, резко ломалась, менялась траектория моей судьбы.

Всё могло бы быть по-другому…

 

Защищайте детей!

papa.jpg
Писатель с дочерью Ксенией. 1968 год

Отец реально любил детей. Слова клоуна Коли Ветрова из повести «Сегодня и ежедневно» (мечтаю сделать спектакль по этой повести) «Защищайте детей!» – это не пафос, это то, что автор действительно чувствовал. Очень редкий случай. Детские писатели, как правило, детей не любят и побаиваются. У читателей, да вообще у большинства людей, есть мнение, будто детский писатель – это кто-то вроде нянечки в детском саду, такой весь добрый и мягкий, любит детишек, ути-пути. А вот ни фига! Детский писатель (я сейчас имею в виду «призванных», настоящих детских писателей, а не усидчивых посредственностей, завсегдатаев лонг- и шорт-листов всевозможных, плодящихся почкованием конкурсов и премий), детский писатель – он сам ребёнок. Но ребёнок особенный, острее чувствующий, такой человек без кожи, которому одинаково дискомфортно и среди детей, и среди взрослых. Он другой. Я убеждена, что детские писатели действительно остаются такими вот особенными детьми всю жизнь, не успевают повзрослеть. И там такая пропасть, такой конфликт между внутренним миром и окружающей действительностью, между нежностью, ранимостью души и тупой жестокостью жизни, такая яма, дыра, что в эту дыру заливается спиртное в неограниченных количествах. Среди детских писателей очень много катастрофически пьющих людей. Умных, необычайно одарённых, нежных, пьющих людей. Ну, я не буду сейчас имена называть – ни ушедших, ни ныне пока ещё, слава богу, здравствующих. Но отца, к счастью, это не коснулось. Дома бывали застолья, веселья, он любил выпить с друзьями, под хорошую закуску и интересный разговор, но это не становилось проблемой.

Отец вообще абсолютно уникальный случай во всех отношениях.

Почему-то считается, что я не люблю детей. Да люблю, люблю, не надо нервничать… Увы, я не очень умею обращаться с младенцами, но мой сын (он очень рано заговорил и вообще большой молодец) уже после двух лет стал для меня полноценным собеседником. Мы сидели с ним на даче и за трапезой вели интересные беседы. Правда! Мой любимый детский возраст – с шести до десяти лет. Обожаю встречи с читателями! Какие прекрасные дети везде – в Москве, Тамбове, Нью-Йорке, Улан-Удэ, крошечном французском городке Ди… Никогда не забуду мальчика, на мой вопрос: «А зачем вообще нужны люди?» – ответившего: «Чтобы Земля не перестала быть населённым пунктом».

И меня возмущают несправедливости в адрес детей, когда их притесняют, мучают, я готова в драку броситься, то есть я на стороне детей. Но сейчас такой перекос… Вот когда мы росли, моё поколение, тогда была установка, что взрослый всегда прав. И это было плохо. Но мы – страна и общество вечного «маятника». Маятник качнулся, динь-дон… Теперь, напротив, другая крайность – ребёнок всегда прав, а взрослый хронически обосрался, когда сделал замечание, травмировал и всё такое. И это ещё хуже, ещё вредней – мы рискуем вырастить людей катастрофически инфантильных, не способных нести ответственность за свои действия, твёрдо уверенных, что перед ними все виноваты и все им должны.

Есть один священник, представитель наиболее адекватной ветви в современном российском православии, вот он как-то писал, что пора заканчивать с «канонизацией» детей, дети разные бывают, в том числе дети-негодяи, дети-воры, дети-садисты…

Я люблю детей, именно детей, поэтичных, пытливых, с чувством юмора (у нормальных детей у всех поголовно прекрасное чувство юмора), любящих животных, природу, мечтающих, стремящихся к чему-то… Но вот этих биотехнологических объектов, готовых истязать любого, кто слабее, вешающих собак и забивающих палками дворовых котят, я не рассматриваю как детей и обеими руками за их изоляцию и скорейшую, миль пардон, деинсталляцию. Это не дети. Это особо опасные для общества биотехнологические объекты…

Конечно, сейчас другая реальность, иное мышление. «Цифровое поколение». Но все эти гаджеты, прибамбасы – антураж, реквизит. А самому человеку важно, интересно и больно всё то же самое, что и его ровеснику начала 60-х: дружба, влюблённость, обман, несправедливость, школьные дела, невероятные смешные происшествия, красота весеннего вечера в родном городе…

Пять лет назад, к столетию отца, проводили конкурс сочинений, и один мальчик написал письмо Дениске и Мишке. Там были и такие слова: «Вы где есть? В «Одноклассниках» или «ВКонтакте»?» Конечно, если современный мальчик задаёт такой вопрос персонажам рассказов почти шестидесятилетней давности, это говорит о том, что рассказы ничуть не устарели. Потому что они о душе, потому что писатель не стремился никому понравиться и угодить.

 

Не от хорошей жизни

Я убеждена, что писателем от хорошей жизни не становятся. Писателем становятся прежде всего от одиночества. Если бы со мной побольше разговаривали, общались, я бы никогда не стала писать. А так я придумывала себе друзей, с которыми случались какие-то истории, но всё хорошо заканчивалось. И на листочек на белый всё, что болит, о чём думаешь… Я очень лихо писала сочинения. Меня хвалили. А дети обычно любят делать то, что у них хорошо получается, за что их хвалят. Вот таким образом я «втянулась».

Тут не было никакого папиного влияния. Какое может быть влияние, как он мог меня настроить на то, чтобы я стала писателем, если я его потеряла в шесть-то лет? Я подумывала стать литературным переводчиком. Но почему-то, уже не вспомню сейчас, почему и как, возникла тема сценарного отделения ВГИКа. Я поступила, выучилась, пришла стажироваться на «Мосфильм», познакомилась с хорошим парнем, вышла замуж. Родился сын.

И понеслось…

Это была какая-то реакция организма. У одних после родов ноги пухнут, у других волосы лезут, крыша едет, а у меня начали сочиняться детские истории. Реакция организма. Я не для сына их сочиняла, да я их даже не сочиняла, они просто пёрли из головы, как морковка из влажной, благодатной земли в погожее лето. Все эти говорящие сыроежки, летучие мальчики, гномики, «коты барбосные». И пошла я с этими сказочками по редакциям. Какова была степень моего доверия людям и миру? Овца, вся состоящая из нежности и таланта. Насочиняла сказочек и поспешила поделиться. «Здрасьте, я Ксюша Драгунская, пишу детские сказки и рассказы». «Ксюша, а для вас другого занятия не нашлось? Вы хоть в курсе, что на детях гениев природа отдыхает?» – неслось мне вслед от редакционно-издательских дам. Сравнивали с папой и сердились, что я пишу по-другому. Хотя в общем-то любой человек, даже с неполным средним образованием, смекнёт, что это два разных автора, пишущих в разных странах не просто в разные годы, эпохи, а в разные, извините, тысячелетия.

К счастью, были печатные органы, возглавляемые мужчинами, – легендарный журнал «Трамвай» и сказочная газета «Жили-были». Там я начала печататься как детский писатель и планировала этим и заниматься. И вдруг бац, бадыщщь – театр. Это вообще случайность полная. Позвонила знакомая критикесса, говорит, если полпьесы отнести в Минкультуры, то можно поехать на драматургический семинар – дадут отдельную комнату и полный пансион. На двадцать четыре дня! (Осколок Советского Союза, когда партия и правительство заботились о творческих кадрах.) А у меня маленький ребёнок, сочинять, писать охота, а времени нет и возможности. Да я за двадцать четыре дня уединения свою пьесу не только в Минкультуры – на Луну отвезу! Пьесы, правда, у меня не было. Достала вгиковские сценарии, короткометражки, покумекала, склеила (буквально канцелярским клеем, эпизод с эпизодом, придала вид черновика пьесы) и отправилась на семинар в Рузу. Пьесу «Земля Октября» напечатали в журнале «Современная драматургия», перевели на немецкий и поставили в Германии…

И всё. Началась головокружительная карьера драматурга. Театр меня принял так радостно, просто обнял.

Если припомнить, что театр был главной любовью, страстью моего отца, то можно сказать, что моё невероятное попадание в театр – это мистическое поручение от него. Я опять выполняю какую-то папину несбывшуюся мечту.

Сейчас большей частью я пишу прозу, но в Союзе театральных деятелей занимаюсь современными авторами. Как же много талантливых людей в России! Не оскудевает земля наша! Другое дело, что большинство молодых драматургов всё ещё считают, что театр – это домик с колоннами, где вечером человек двести уютно усаживаются в кресла и дремлют, пока на сцене пять-семь человек что-то говорят с разной степенью горячности. «Театр – место происшествия», – не устаю талдычить я. Место, где с вами произойдёт что-то невероятное, чего не увидишь и не сможешь пережить больше нигде. Зрители – очевидцы, соучастники или потерпевшие, это уж как повезёт. Мне кажется, если бы папа увидел необычные современные спектакли, все эти «бродилки», «интерактивности с иммерсивностями», спектакли в автобусах, на вокзалах, на заброшенных военных базах, ему бы это было очень интересно.

…Странно, но дни памяти папы два раза в год, день рождения и день кончины, запомнились мне как очень весёлые дни. Приходили гости, бородатые художники, оформлявшие его книги, одноклассники и тётя Аня Соколова. И все общались, дружили. Было шумно, весело и интересно. Готовили то, что папа любил, – винегрет, селёдку, оливки, зелёный сыр… Всегда бывало весело.

Папа вырос в Белоруссии и очень любил драники. Когда отмечали столетие папы, мы заказали банкет в знаменитой рюмочной напротив Театра Маяковского. В этой рюмочной папа сиживал с Андреем Гончаровым и Михаилом Светловым. Заказали какое-то количество драников. «У меня повар повесится – столько драников нажарить», – простодушно сказала Антонина Викторовна, хозяйка.

Но ничего, не повесился, сдюжил, бедняга, и драники удались на славу.

Я надеюсь и верю, что на моих поминках каждый год будет весело и какой-то мальчик или рыжая девочка будет за обе щеки уплетать драники, потому что их любили прадедушка и бабушка…

фото: личный архив К. Драгунской

Похожие публикации

  • Светлана Крючкова: Ересь простоты
    Светлана Крючкова: Ересь простоты
    Светлана Крючкова, без сомнения, выдающаяся актриса, если не великая – тот редкий случай, когда любой, даже самый возвышенный эпитет не будет преувеличением. Обидно, что если речь и впрямь о необыкновенном явлении, кто-нибудь, сочтя это пустым славословием, вполне может сардонически ухмыльнуться
  • Сава зоркий глаз
    Сава зоркий глаз
    Савелий Крамаров прожил жизнь мудро, введя тем самым в заблуждение не только зрителя, привыкшего к его амплуа чудака и лоха, но и судьбу
  • Рыба-Чкалов
    Рыба-Чкалов
    Гигантские крабы, кетовая икра - на Сахалинском кинофестивале царило всеобщее веселье. И неожиданно горничная Лиза спрашивает меня: "Вы грузин?" - "Да", - говорю я. - "А вам знаком Платон Пирвели?"